Соучастница - Наталья Стеркина

- Да, и я так почувствовала. Я тебя вспоминаю часто.

- Спасибо. Ну, прощаемся?

- Счастливо, Ксень.

Звонку из Минска Ирина обрадовалась искренне - долговременные связи, добрые отношения. Лето... Костя сказал, что попробует с нами встретиться. Все в Европе и окажемся... "Так, почитаем все же Таню", - вернулась к начатому Ирина. На длинном белом листе нестандартного размера было напечатано "Презентация" (из цикла "Танины байки")

"Белое пончо, белые плотные чулки, черные бархатные перчатки и, главное, что больше всего раздражает, кольцо, крупное кольцо на коротеньком пальчике. Никогда не видел, чтобы кольца надевали поверх перчаток. Да мне, правда, и лет немного! Да, и еще эти огромные черные клипсы - вырезные, непростые. Шапочка дырчатая черненькая в камушках, фальшивых, конечно. И дамочка фальшивая. Приплясывает и свет застит... Еще при входе в зал обратил внимание на ее лицо, первая попалась на глаза - фальшивое лицо. Нарисовано все - вот еще очаг в каморке папы Карло! Но там хоть дверь была в волшебный, хоть и кукольный театр, а за этой вывеской, похоже, подвал с паутиной. Пауки, пауки, пауки в банке - Российская действительность! Она приплясывает, а я размышляю, гладя на скрипочку со слишком глубоким декольте. И эта - неуместна... Бестактность, неточность, не безусловность вот три кита, на которых стоят наши столичные дамы. На каких устроились губернские, мне неведомо. Поищем исключения... "Ты мало жил", - возможно попеняете вы мне. "Но жил в плену"... Мечтаний, сомнений, теорий. Одна из них, к примеру, такая -Полина Виардо всегда будет счастливее любого Тургенева, ибо она живет на Родине! И я как Полина, остался в отчизне. Всего-то мне от роду 22, а сколько пережито! Родители развелись, когда мне было 12 и разъехались: она в Швейцарию, а он - в Мексику и... были счастливы. Я же оставлен на бабок. За эти десть лет их ряды поредели. И вот сейчас к ноябрю 2000 года я остался один на одни с последней бабкой. Родители - это теперь компьютерные родители, их облик и запах я забыл и помнить не желаю! Моя последняя бабка, кстати, не родная, профессор, музыковед. И Оттого-то я во сне по нотным линейкам, как по канатам ходил, "махая белою рукой" и там на пятой линейке, случилась первая поллюция в мои 13 лет. О кайф! О ужас! Итак, я о тусовках. В чем разница между презервативом и презентацией спрашивает армянское радио - в том, что и тот и другая плохо предохраняют от последствий. Я по молодости лет предпочитаю презентации. Бабку пригласили. Она пригласила меня. У нее бусы старинные. У меня зубы настоящие. Хорошая парочка.

- Познакомьтесь. Это мой внук Вадик, студент РГГУ.

- Очень приятно, - не забываю я склонить аккуратно подстриженную голову.

- Вадечка, а это Наталья Андреевна - я тебе о ней рассказывала. Занимается абстрактным боксом. Не бо-ксом, а ко-ксом? Я вечно путаю. Натальюшка, это так интересно, я понимаю, изучать символику петушиного плача. Дважды или трижды должен был пропеть? Дважды, нет, точно трижды должен был отречься. Мы к вам еще подойдем, Натали. Вадик, вон Гарри Вениаминович, подведи меня к нему. Аккуратнее, здесь толкаются, а у меня ресницы наклеены скверно.

Бабка хоть куда! Лучше этой, в пончо, в сто раз. Ибо прославлена, уверена в себе и я у нее под рукой. А та глазами накрашенными жалко стреляет, стреляет, да все мимо. Точно - ни мужа, ни детей. А в ее возрасте это стыдно! Бабка любезничает с седовласым бабником Гарри, а я, наконец, предоставлен самому себе, могу обратить внимание на ровесниц. Вот эта застыла возле картины изумленная. Не в моем вкусе. Восторженна чересчур. Хотя шейка длинная и плечики хрупкие. А вот та, что с папашей, или может с мужем, пригодилась бы. Мы бы с ней синхронно садились на шпагат, фехтовали, а по вечерам - играли в "дурака". Замороченная она вроде меня. Шалая... Если муж - отобью. Если отец - украду. Хочется... Роста небольшого - в карман спрячу, Мальвиной назову, никому не отдам! Я приблизился к ней.

- Вы художница?

- Нет.

- Поэтесса?

- Ох, нет, конечно, с чего вы взяли? - засмеялась она наконец.

- Слава Богу! Я должен взять интервью у молодой особы до 25 лет (вам ведь нет 25?) - не художницы и не поэтессы. Значит, у вас. Итак, как вас зовут? - Надя... А вас?

- Вадим, но это к делу не относится. Где бы присесть. Ваш спутник позволит?

- Пап, у меня интервью брать будут. Я не потеряюсь.

Ф-фу, отец. Удача! Подтянутый светловолосый кивнул и увлекся беседой с каким-то толстяком.

- А вы из какой газеты?

- Из компьютерной "Рашн матерок точка ру" - скороговоркой прорычал я.

- А-а, - явно не расслышала она, - и что же вы хотите спросить?

- Я тебе нравлюсь? - положив ей руки на плечи спросил я.

- Об этом? - засмеялась она. (О-о, зубы-то неровные, милая, как у меня, но здоровые - гнильем не несет).

- Об этом. Это самое главное. Для меня. Я так хочу понравиться. Тебе... Ну, Наденька...

- Нравишься... - ее глаза помутнели, а все оттого, что я погладил ее по спине. "Все движется любовью..., но на сексе стояло и стоит все - вплоть до России-матушки...."

- Ко мне? К тебе? - с придыханием спросил я.

- К тебе - также тихо и задыхаясь ответила она, - у тебя никого?

- Никого. Бабка здесь. А как твой предок?

- Сейчас... Пап, я с Вадиком в кафе, ладно? До дома он меня проводит. В 11 буду.

- Отпустил?

- Конечно. У него тут свои интересы - художник этот его конкурент вечный. Не до меня.

И увез я ее птицу белую... И летали мы с ней по-над вечностью. И не решился я ее окольцевать, в клетку посадить. Не полюбил, не полюбил, - но к чувству сему приблизился... Бабка вернулась. Села в передней на козетку, я снял с нее узкие туфли, потер усталые ступни.

- Ну что, нагулялась, Марго?

- Ох, Вадик, детонька, старость не радость, но и не беда! Напусти мне ванну. Как тебе Лилька? Вот ведь безрассудная какая.

Это она о той, в пончо. - Я напущу теплую воду для Марго, я позабочусь о ней, я ей родной. А о той кто? Кто сотрет ей грубую краску с лица, стянет плотные колготки и уберет это гадкое кольцо в шкатулку? Мерзко, если ей придется это делать самой. От презентаций - предохраняться! Любовью ли, сексом ли - заслоняться. Марго я люблю - последнюю мою бабку, Надьку отныне - хочу. Им повезло. Я - хранитель женственности в женщине, призываю всех делать тоже самое - целовать, обувать, разувать - умывать - спать укладывать... Я знаю, что все на что ни взгляни - "глупая шутка". Но у меня впереди пять лет. Итог будет тот же, но пока я им послужу. Купайся в ласке, Марго. Спи блаженно, Надюша. Презентации продолжаются".

Ирина задумчиво отложила листок - даже и не знаешь, что сказать подмечает Таня нечто такое, что и в голову бы другим не пришло. Мальчишка у нее получился... Грусть навевает... И мысль какая - хранить женственность... Тоскует Таня по нежности, это ясно... Андрюша этот... Ну, может туфельки и снимет... Стало как-то вдруг холодно, скучно - слишком давно происходит некое "затыкание дыр" - повышенный интерес к чужим судьбам, к Сашкиной, например, отвлечение от себя. Ирина поняла - опасность опять приближается депрессия. Не позволять! Работать, быстрее работать. Ведь нет же все равно того, о ком стоит думать всерьез - остальные, ну их! Ирина загнала себя за работу, отключила телефон - от соблазнов. Писала медленно, нервно. К рассвету закончила, перечитала, осталась недовольна, еще раз на бегу перечитала Танин рассказик и решила срочно позвонить ей на мобильник.

- Доброе утро, Тань, я на минутку, только похвалить, - скороговоркой, услышав вялое Танино "да" выпалила Ирина.

- Ира? А я тут у Павла... У него та-акой запой!

- У Павла?! Ты же с Андреем пошла...

- Ну да, пошла с Андреем, он меня по мобильному, ну, как ты сейчас, вызвонил и... умолил, я с концерта сорвалась. Жалко же его...

- И?

- И сижу вот возле него дура дурой. Представляешь, он тут пописал ночью в стаканчик, на рассвете похмелиться решил, думал пиво и... пригубил и кротко так, представляешь, не матерясь, сказал: "Выплесни, пожалуйста, дружок, это в окно". Я-то решила, что он так "завязывает" и с радостью исполнила, а он потом спокойно так, шепотом объяснил и уснул. Меня сначала вывернуло, а потом я плакать начала, а теперь его жалко стало. Вот спит жалкий такой, а я сижу. Дура я?

- Не зна-аю, - протянула Ирина, - я, Тань, и не знаю, что сказать. И долго сидеть будешь?

- А вот как пойму, что мне делать, так и уйду - дверь-то открыта, но я пока не знаю. Ты мне еще раз позвони, ладно? Спасибо, что не забываешь, Таня всхлипнула.

- Да что ты, Тань, я же твой рассказик звоню похвалить - так мне понравился! Держись, справишься, тебе же на все чувства юмора хватало и сейчас не теряй, я позвоню.

Ирина повесила трубку расстроенная - Татьяна, видимо, больна. Это какой-то паралич воли. Этот Павел дергает ее за ниточки и она бежит от Андрея с косичкой, который в свою очередь в воскресение сбежал к ней от семьи. А у нее проблемы с Гришей - грозит армия. Бедная, бедная Таня, надо будет посоветоваться с умной Галей. В дверь позвонили: "Вася, конечно", подумала Ирина и побежала к двери с расческой в руках. Там была почтальонша: "Вам извещение на бандероль, распишитесь". Ирина взяла у нее из рук бумажку, расписалась. Почтальонша с привычным любопытством заглянула в комнату и почему-то, поджав недовольно губы, ушла не попрощавшись. Ирина вспомнила: "денежку ей дать за хлопоты", открыла дверь и окликнула медленно спускающуюся по лестнице тетку.