Замри, умри, воскресни - Мэриан Кайз

— Пленка. Чудесно.

Следующим явился Джим Свитман, озаривший кабинет своей ослепительной улыбкой.

— Мои поздравления. Было бы неплохо подумать и о правах на экранизацию.

— Хочешь сказать, мне предстоит командировка в Лос-Анджелес?

— Не исключено. Как у тебя с гольфом?

— С гольфом?

— Да. Чтобы общаться с этими киношными воротилами, надо уметь играть в гольф.

Пятница, 10:56

— Вижу, повезло тебе, красотка.

Жожо подняла голову. В дверях кабинета стоял Ричи Гант. Она отложила ручку.

— Что? Это ты о моей сделке в миллион сто двадцать тысяч?

— Вот это везуха!

— Да уж, — просияла Жожо. — И позволь тебе заметить, чем усерднее я работаю, тем больше мне везет.

Он пошевелил губами, но ничего не сказал. Видно было, его терзают эмоции.

— Ну, ничего, ничего. — Жожо наклонила голову набок. — Обнимать не нужно.

Она бросила взгляд на часы.

— Ладно. Пора на летучку. Давай провожу. — Она положила было руку ему на плечо, но он увернулся и зашагал прочь.

На летучке только и разговору было что о сделке Жожо — «книга десятилетия»! Особенно радовались партнеры — им-то твердый процент светит. Но восхищались и рядовые агенты — все, кроме Ричи Ганта.

— И сколько у нас на сегодня книг десятилетия? Не меньше шести, — заметил он.

Повисла неловкая пауза. Зависть испытывали все, но у большинства хватало ума ее не показывать.

— Это неспортивно! — возмутился Дэн Суон.

— А ты чего ждал? — странным, придушенным голосом отозвался Джослин Форсайт. — Он же тут новичок. И лучше бы нам было от него побыстрей отпачкаться.

— Не отпачкаться, а отмазаться, — шепотом поправила Жожо, пока коллеги изумленно взирали на старика Джослина.

Пятница, после обеда

Начиная с половины третьего женская часть работников «Липман Хейга» стали набиваться в кабинет Жожо — даже Лобелия Френч и Аврора Холл на время забыли о своей неприязни к Жожо. Все тащили с собой крошечные носочки, розовые ползунки, хлопчатобумажные переднички и кукольного размера футболочки с блестящими принцессами.

— Не хотелось бы тебе для себя такие получить? — вздохнула Пэм.

— Всегда хотелось.

И тут в дверях возникла принцесса и с порога закричала:

— Прии-веет!

— Что с волосами? — ахнула Жожо. Всегда коротко остриженные, волосы у Луизы отросли настолько, что пышно обрамляли сразу помолодевшее лицо.

— Сюда смотри! — Луиза показала на сверток, притороченный к ее груди. — Что там волосы? Как тебе этот детеныш?

— Покажи! — завопила Пэм.

— Прошу выстроиться в очередь, — сказала Жожо. — Я первая. Я торт купила — значит, все после меня. Привет, зайчик. — Она нагнулась и поцеловала Луизу. — Поздравляю тебя. Дай подержать.

— Поздоровайся с тетей Жожо. — Луиза передала ребенка.

— Ох ты! — Жожо вгляделась в крошечное личико, поразилась черным ресницам и еще не фокусирующим синим глазенкам.

— Красивая, скажи? — спросила Луиза.

— Очень. И очень вкусно пахнет. — Малышка пахла пудрой и молоком. По правде сказать, Луиза тоже всегда так пахла — вокруг нее вечно витало облако «Диора».

— А можно теперь мне? — взмолилась Пэм.

— И мне! — подхватила Ольга Фишер.

Пока все кудахтали над малышкой, Мэнни раздавал торт и бросал на Луизу косые взгляды.

— Луиза, — вслух обратился он, — раз уж вы здесь, не поможете нам найти контракт с Мирандой Ингланд? Не припомните, где он может быть?

— М-мм… — рассеянно заулыбалась. — Миранда — как?

— Миранда Ингланд. Последний из подписанных, ею контактов. Куда вы его положили, не помните?

Еще одна рассеянная улыбка.

— Не имею представления.

«И иметь не хочу», — заметила про себя Жожо. Потом явился Марк, и женское общество расступилось, чтобы дать ему дорогу.

— Поздравляю, — поцеловал он Луизу и посмотрел на малышку. — Вижу, на мамочку похожа.

— Подержать не хочешь?

Марк бережно взял Стеллу и подержал на руках, потом улыбнулся и тихонько сказал:

— Привет, красавица.

О господи! Торт замер на полпути к губам Жожо, после чего вернулся на бумажную тарелку.

— Я влюбился, — сказал Марк, поглаживая лобик Стеллы, а Луиза рассмеялась и сказала:

— Жаль, но вынуждена оставить вашу теплую компанию.

— Как, уже? — вскричали все.

— Я приехала на автобусе, чтобы можно было грудью покормить, но если сейчас не уйду, попаду в час пик и дома буду неизвестно когда.

— Задержись еще чуточку! — взмолилась Ольга Фишер.

— Правда, не могу.

— Ну ладно. — Ее нехотя отпустили и разошлись по рабочим местам.

Жожо собрала все подарки, проводила Луизу до лифта и, рассчитывая на взаимный интерес, спросила:

— У тебя все в порядке?

Луиза еще раз лучезарно улыбнулась и сказала:

— Жожо, я счастлива как никогда. Это просто блаженство!

— А я по-прежнему встречаюсь с Марком.

— Он хороший человек. Видела, как он ласково с ребенком разговаривал?

Ну да ладно! Контакта, которого жаждала Жожо, не получилось, во всяком случае — сегодня. Луизу словно подменили; это был совсем другой человек, она перестала принадлежать себе. Давайте взглянем правде в глаза: пока они с дочкой были в кабинете, Луиза ни на кого, кроме малышки, даже не смотрела, хоть та еще и не видит толком.

Они поцеловались на прощанье.

— Звони. Увидимся… Когда ты должна выйти? В июне?

— М-ммм… В июне. До встречи.

— Ну? — вскричал Мэнни, едва Жожо вошла. — Видели?

— Что?

— Стоило Марку Эвери взять ребенка, как все тетки застонали: «Ах, ах!» Как сами ее держали, так никаких стонов… Что все это значит?

Жожо внимательно на него посмотрела.

— И что? Говори.

Ей тоже не терпелось знать, почему при виде Марка, склоненного над ребенком, она лишилась аппетита. А, кстати, торт был — объеденье.

— Очевидная вещь!

— Что? Мужчина, а такой нежный — поэтому, что ли? Мэнни вылупил глаза.

— Да потому, что он начальник, вот они и лебезят!

Спустя месяц

— По-моему, тебе стоит взглянуть. — Пэм протянула Жожо пачку страниц. — Похоже на рукопись.

— Что значит «похоже»?

— То и значит. Электронная почта и еще кое-что в этом духе.

— Публицистика?

— Не совсем. Написал один человек, а принес другой. Автора зовут Джемма Хоган, а рукопись прислала ее подруга Сьюзан.

— Что-то странное.

Пэм пожала плечами:

— Рекомендую посмотреть. Наверняка сказать не могу, но мне кажется, штука занятная.

ЛИЛИ

Это было мое собственное решение, но я все равно себя никогда не прощу. Знаю, звучит выспренне, но я просто констатирую факт. До сих пор я часто жалею, что вообще его встретила. Это самое ужасное, что случилось в моей жизни, и даже теперь, когда мы уже давно вместе и у нас есть Эма, то и дело, посреди повседневных дел вроде подогревания бутылочки для ребенка или мытья головы, я вдруг понимаю, что внутренне продолжаю ждать беды. Счастье, построенное на чужом несчастье, не может быть долговечным. Антон говорит, мое раскаяние — от католической веры. Но я не воспитывалась в этой вере, и, наверное, раскаиваться мне не в чем.