Все против всех - Дмитрий Суворов

Но дивизия — это потом, в 1919 году, уже у Колчака. А тогда это Ижевская Народная армия (командующий — полковник Д. Федичкин). Численность — семьдесят тысяч человек (не считая примкнувших крестьянских и рабоче-партизанских отрядов Удмуртии, а также мелких народных армий Сарапула, Елабуги и Чистополя). Это самое крупное армейское соединение, действующее против большевиков: ни одна белая армия на Восточном фронте не имела тогда такой численности. Большевики называли ижевцев белыми, но не было у рабочих бойцов Прикамья погон на плечах.

Красное знамя, фабричный гудок, «Варшавянка» да белая нарукавная повязка с мушкетерской надписью «Один за всех и все за одного» — вот символы народоармейцев.

Прикамское восстание явилось для тогдашней Москвы тяжелейшим ударом во всех отношениях.

Во-первых, рабочие подняли оружие против «рабочей» власти в таких масштабах, что уже не скроешь и не спишешь на кулаков и буржуев, — именно поэтому Троцкий будет отдавать беспрецедентные по жестокости приказы, беспрецедентные даже для того кровавого времени: «Стереть Ижевск и Воткинск с лица земли! Пленных не брать, жителей не щадить!» Однако заводы надо еще взять — несколько волн красных наступлений разбилось о железную стойкость народоармейцев. Позором покрыл себя под стенами Ижевска старый большевик В. Антонов-Овсеенко: его отряды были буквально искрошены повстанцами. Не было на Урале в те дни более стойких, чем защитники Прикамья.

А во-вторых, одним ударом, буквально в течение дня, прикамские мятежники выбили из рук большевиков огромный и стратегически «архиважный» (как сказал бы Ильич) регион. Ведь, начиная с обороны родных заводов, ижевцы и воткинцы вместе с крестьянскими партизанами, носившими названия «отряд Бабкинцев», «отряд Ножовцев», «рота Перевозинцев», «роты Камцев и Ликовцев», «полк имени Минина и Пожарского», «конно-крестьянский дивизион» (воткинцы называли последних «наши казаки»), — вместе с ними они освободили всю Удмуртию и часть Татарстана (до Чистополя), оказали ощутимое содействие повстанцам Вятского края до марийских земель включительно, нанесли сокрушительное поражение 2-й армии красных и поставили их 3-ю армию перед угрозой катастрофы Осенью 1918 года авангарды народоармейцев отделяло от позиций других народоармейцев — каппелевцев — и от аванпоста частей Комуча расстояние всего в несколько десятков километров. Один рывок в сторону Тетюшей — и фронт сомкнется, но… Страшной проблемой для прикамцев был снарядный и патронный голод: все боеприпасы, а также артиллерию они добывали в бою, отбирая их у красных. Естественно, этого явно не хватало. А боеприпасы были — в Казани, Симбирске, на освобожденных от красных уральских территориях. Следовательно…

Внимание, читатель! Вникни в обстановку. Уже освобожден весь Урал, на повестке дня взятие Перми, казаки-дутовцы братаются на юге с самарскими бойцами-«учредиловцами», вот-вот восстанут рабочие Верхней Волги от Нижнего Новгорода до Подмосковья (уже сражается Ярославль).

Что в данном случае требуется в первую очередь от антибольшевистских сил?

Объединиться, правильно выбрать направление ударов и побеждать! Ведь если, к примеру, Прикамскому восстанию будет своевременно оказана помощь боепитанием и войсками, то силы сопротивления могут почти без борьбы и потерь нанести удары через Прикамье на Пермь, Вятку и Тетюши (откуда рукой подать до Казани и Симбирска). И тогда — все силы уральского, сибирского и волжского антикоммунизма в едином кулаке. И вся Средняя Волга без особых усилий уплывает окончательно из рук большевиков. А тогда можно смело устремляться вверх по Волге, поднимая на пути рабочие восстания в Нижнем, Костроме и других городах и пополняя тем свои ряды. Направление — Москва. Уже осенью 1918 года…

Я уже не говорю о том, что в таких условиях вполне реальным становится захват Саратова и соединение с донскими и астраханскими казаками, осаждающими Царицын, то есть соединение с силами антибольшевистского Юга. А можно этого и не делать — бросить все ресурсы на взятие белокаменной: при численном перевесе повстанцев успех был более чем вероятен. Подчеркиваю: силами только Восточного фронта — без Краснова, без Деникина и еще до того, как в Сибири объявился Колчак.

Я еще раз намеренно акцентирую внимание читателей: таких грандиозных возможностей у белого движения не будет более никогда! Ни разу за всю войну!

Воистину, это время — кульминация российской трагедии; и большевики это знали — не случайно Ленин будет постоянно подчеркивать: на Восточном фронте решается судьба революции.

Почему же такие перспективы не стали реальностью? Почему 1918 год стал для антикоммунистического сопротивления временем упущенных возможностей? Слившись в единый шквал народной войны, разные потоки повстанчества единства так и не обрели. Если рабочие и крестьяне еще находили общий язык, то казаки и «националы» — не всегда. Даже между уральскими и оренбургскими казаками возникали подчас организационные трения — в ходе первого периода борьбы, с ноября 1917 года по апрель 1918-го.

Это все играет на руку большевикам. О противоречиях внутри башкирского национально-освободительного движения я уже писал: там был чудовищный разлет течений — от религиозного до социалистического (и сторонники последнего во главе с председателем Уфимского правительства А. Валидовым нанесли в конце 1918 года предательский удар в спину собственному делу, переметнувшись к большевикам).

Наконец, имели место просто региональные, местечковые трения. В. Молчанов — будущий ижвеско-воткинский начдив, в то время командующий Алпашской дружиной в устье Камы, — в своих мемуарах «Борьба на востоке России и в Сибири», к примеру, хвалит «своих» елабужских бойцов и порицает уфимцев за «пробольшевизм» (это противоречит всему, что мы знаем о партизанских антикоммунистических боях в Уфимской губернии). Налицо элементарное местничество, явно не полезное общему делу.

Крайне отрицательную роль сыграло отсутствие лидера — как в личностном, так и в политическом смысле. Коллегиальное руководство Учредительным собранием Ижевска Прикамским восстанием себя явно не оправдало единственным результатом его можно считать отставку командарма Д. Федичкина в самый ответственный момент борьбы и самороспуск самого собрания «из боязни быть арестованными Федичкиным».

Как следствие — утеря стратегической инициативы и последующий крах восстания.

Разброд в руководстве уфимского Ксе-Курултая завершился развалом фронта, падением Уфы, самоликвидацией башкирского правительства и бегством А. Валидова в красный лагерь (а оттуда — за границу) — и это при том, что Башкирия отнюдь не исчерпала сил к сопротивлению и бойцы-башкиры в 1919–1920 годах были едва ли не гвардией у Колчака. Не на высоте оказались и казанские руководители, сдавшие город через месяц с небольшим после начала своей деятельности.

Но особенно не выдерживает никакой критики деятельность самарского Комуча: его руководители оказались настоящими военно-политическими импотентами и не только не помогли никому из своих борющихся коллег: ни казанцам, ни прикамцам, ни казакам Краснова под Царицыном (а возможность явно имели: и войска, и оружие хватало, и расстояние до любого из вышеуказанных союзников было минимальным), — но даже и себя защитить не смогли, позорно сдав собственную территорию на милость наступающих дивизий Чапаева и Гая. Более того: самарские горе-руководители не смогли мобилизовать на свою поддержку немалый потенциал волжского крестьянства, настроенного явно антибольшевистски, — напомню, что территория, контролируемая Комучем, — это впоследствии театр военных действий двух крупнейших крестьянских восстаний: «чапанной войны» (начало 1919 года) и «вилочного восстания» (начало 1920 года). И еще: падение Самары привело к падению Оренбурга и Уральска в конце 1918 года, причем вернуть их уже не удалось.

Свою огромную долю ответственности за неудачи 1918 года (в частности, за катастрофу на Волге) несут тогдашние левые партии — эсеры и социал-демократы: именно последние и преобладали в Комуче. Эсеры, которые могли и должны были стать политическим авангардом освободительной войны (от них этого ждали, и, что самое интересное, в этом их обвиняла коммунистическая пропаганда), по сути, растерялись и попрятались. То, что их отдельные представители сражались в рядах сопротивления, не отменяет тот факт, что ЦК этой партии официально отмежевался от этой войны и заявил о нейтралитете (в 1922 году их все равно поволокут на так называемый эсеровский процесс — так-то, голубчики, раньше думать надо было!).

Кроме того, множество эсеров было и в красных рядах — вспомните хотя бы главкома Восточного фронта М. Муравьева! А леворадикальная часть эсерства так называемые «максималисты», — несмотря на огромное количество конфликтов (в том числе вооруженных) с большевиками, в описываемых событиях выступала на красной стороне баррикады — в частности, послала свои боевые отряды на подавление Прикамья! Это при том, что большевики максималистов явно использовали по принципу «на безрыбье и рак рыба» и откровенно не уважали: вспомните уничтожающую характеристику, которую дал максималистам советский официоз устами писателя А. Фадеева в романе «Разгром».