Большой куш - Корецкий Данил Аркадьевич

– Это нехорошо, – покачал головой Пулат. – Если одна крыса уцелела, то вторая обязательно заведется.

– Да знаю, – сказал Корнилов. – А насчет бабла и дури у нас ничего нового нет. Ментовская постановка, это мы знаем. Но что тут сделаешь?

– Как что? – удивился Пулат. – Может быть, за ментов возьмемся? Они ведь не по закону сделали, они сами скрысятничали. Значит, пусть погонами не прикрываются, а отвечают по полной!

– А это не вы следователя слили? – встрепенулся Корнилов.

Пулат покачал головой.

– Нет. Но они на нас уже два раза налетали. Ребят, у кого дурь или оружие нашли – закрыли, у кого регистрации нет – на депортацию оформляют.

– Ну вот! А ты воевать с ними хочешь! – угрюмо сказал Корнилов. – У меня то же самое. Вначале разгромили офис, ребят избили и притопили чуть не до смерти, а меня в кабинет главного по Уголовному розыску притащили… И он сказал прямо: либо мы берем эти непонятки на себя, ментов не вмешивая, или нам всем будет плохо. И он не шутил. Вокруг такие волки стояли – если б он мигнул, они бы меня без всяких адвокатов и судов живым в землю закопали! Как мы всегда делаем. Он у меня так и спросил: чья кодла сильнее? А это и так ясно: когда по закону – то мы, а если они на закон наплюют – то нам полный звиздец!

Пулат задумчиво покачал головой.

– Как сказать, как сказать… Есть и на них управа. Ты же понимаешь – когда в игре такие деньги, то интересы уходят на самый верх. Менты обидели очень авторитетных людей… И если они решат с них спросить, то всем не поздоровится, и на погоны никто смотреть не станет. Но надо признать, что мы облажались. И просить наших московских друзей. Помнишь, они обещали помочь? За дополнительные бабки, конечно, и бабки не маленькие… Но дело не только в бабках…

– Да как они помогут? – сказал Корнилов. – Если мы тут сделать ничего не можем, так что они из Москвы сделают?

– Москва главней, чем Тиходонск, – теперь Пулат покивал головой. – Оттуда далеко видно – весь мир на ладони, и со всего мира ниточки у нас сходятся. И есть люди, которые за эти ниточки дернуть могут.

Корнилов пожал плечами.

– Ну, что ж, я не против. Если сделают – отдадим их долю. Надо только размер оговорить, чтобы нам что-то осталось.

– Я же сказал, дорогой друг, что бабло тут не рулит.

– А что же тогда?

Но Пулат будто не расслышал вопроса.

– Короче, я сегодня вылетаю в Москву, – сказал Пулат, и они пожали друг другу руки.

Две большие желтые звездочки лежали на дне бокала. Вообще-то, для подобной процедуры требуется стакан, но они решили, что принципиального значения такое нарушение не имеет. Тем более что водка была налита честно и правильно: до краев – если рука дрожит, до рта не донесешь!

– Капитан Степанов представляется в связи с присвоением очередного звания майор полиции!

Бэтмэн стоит по стойке «смирно», правая рука с отставленным «по-офицерски» локтем, бокал на уровне рта. Васильев сидит напротив и смотрит серьезно и строго, как проверяющий на инспекторской проверке. Но придраться не к чему – все правильно, рука тверда, ни одной капли не пролито. Бокал поднесен ко рту и в несколько глотков выпит вместе со звездами, правда, они остались зажатыми в зубах и перекочевали в левую ладонь.

– Майор Степанов очередное звание представил и обмыл! – докладывает Бэтмэн. «Обмывание» придется повторить в коллективе, после чего можно носить майорские погоны. Впрочем, на гражданских пиджаках они не нужны, а форму опера надевают редко.

Степанов садится на место и требовательно смотрит на напарника, перед которым стоит такой же бокал, с такими же звездочками. Теперь встает Васильев, ритуал повторяется. Потом они жадно набрасываются на еду – здесь делают настоящий одесский форшмак, сочные мини-чебуреки с бараниной и даже редкий в таких местах студень, и все это на столе присутствует вместе с мясной нарезкой, овощами и другими, обычными для ресторанов закусками.

– Он, конечно, сам виноват, но на душе все равно погано, – Степанов все не мог съехать с болезненной темы. – Ведь он мне доверял, а я его под снайпера вывел…

– Ты же знаешь, что он был долбанутый. Столько людей покрошил, семью с детьми взял в заложники. Хорошо, что все живыми остались. А мог и тебя завалить! – успокаивал товарища Васильев.

Степанов вернулся из Окопного два часа назад, хмурый и подавленный. Сейчас они сидели на открытой веранде недавно открытого ресторана «Донской» в Октябрьском парке. Мимо, по центральной аллее, шли люди, играла громкая музыка, напротив медленно поворачивалось огромное колесо обозрения. Они пили водку «Серый гусь», ждали отменный шашлык из ягнятины, причем сами могли за все заплатить. Но радости почему-то не испытывали. А Степанов и вовсе был выбит из колеи, и все старания товарища не могли восстановить его настроение.

– В меня он бы стрелять не стал! Он ведь на меня сколько лет работал! Сколько ценной информации принес… И ведь жизнью рисковал… С головой у него, и правда, непорядок. Вот и перекрыло. Но если бы его взяли под государственную защиту, ничего бы этого не было… Да, и если бы я его дома застал, тоже бы живым остался… Он про Надьку спрашивал. Но я ее тоже не видел.

Васильев отставил бокалы и наполнил рюмки.

– Надьку речпортовские забрали. Про Наполеона выспрашивали, а потом отвезли в сауну и на круг поставили… Районщики как раз рейд проводили и их накрыли, там человек десять было… Только она показания давать отказалась.

– Ну, отказалась, и хрен с ней. Цела?

– Да. Пару синяков поставили, и все.

– А остальное смоет. Давай!

Они чокнулись. Степанов был в новом костюме, с новым «Ролексом» за триста тысяч. Он изменил стиль одежды, и однажды в воскресенье напарник увидел его возле зоопарка в кремовом летнем костюме, тончайшей шведке с красным галстуком и в красных туфлях. Точно в таком наряде некогда щеголял Иван. Бэтмэн покупал билет, а Алена держала его под руку и что-то весело щебетала. На службу, конечно, он так не ходил, да и дома в столь ярком прикиде не показывался – переодевался у Алены. Но шляпу носить перестал – сказал, что это глупо. А Васильев продолжал из принципа. И сейчас на вешалке висела только одна шляпа.

В углу, под потолком работал плоский телевизор. Как всегда, показывали отвратительную рекламу, никак не способствующую аппетиту: ноги с грибком, унитазных бактерий, женские прокладки, быстро впитывающие влагу. Хорошо, хоть эта влага была синего цвета, а не того, который подразумевался.

– Смотри, про нашего Синеватого, – засмеялся Васильев, но напарник юмора не понял. Он посмотрел на свои шикарные часы. Ждет кого-то?

– Ты УСБ[14] не боишься? Зачем глаза рвешь обновками?

– Мне уже надоело всех бояться! Начальников, бандюков, жену, уэсбэшников… Шлепнуть меня могут в любой момент, как и тебя, кстати. А ты почему-то денег не тратишь? Боишься? А если не успеешь? Хвост, Корнилов, узбеки, кто там еще? Небось, целая очередь стоит за твоей жизнью!

– Да нет, не боюсь… Просто… У меня уже десять лет эта «Сейко». Идет секунда в секунду, если положить надолго – заснет, а проснется – сама выставит время, дату и все остальное. Мне ее и менять не хочется. А костюм я же недавно купил, когда старый прострелили. Да и он, кстати, не старый был. Машину действительно хочу поменять, но не сразу. А вот…

Реклама закончилась.

– А сейчас программа «Самородки из народа», – объявил ведущий. – Выступает поэт Николай Минеев. Он победил в первом туре и вскоре примет участие во всероссийском конкурсе Министерства обороны на лучшее произведение об армии. Прошу, Николай!

– Смотри, смотри! – перебил товарища Степанов, показывая на экран. Васильев повернулся.

«У солдата в штанах есть заветное место,

Где он свято хранит, не боясь никого…» – с чувством декламировал круглолицый очкарик, даже глаза прикрывал.

– Узнаешь?