Ельцин и его генералы - Виктор Баранец

Явившись в Минобороны среди ночи, президент был вынужден «выламывать руки» Грачеву и всей военной верхушке, требуя немедленного использования войск для подавления восстания.

В конце заседания той коллегии МО с участием президента наступила кульминация: план штурма Белого дома был утвержден, а побледневший Грачев, медленно выговаривая слова, спросил Ельцина:

— Борис Николаевич, вы даете мне санкцию на применение танков в Москве?

Ельцин посмотрел на министра злым, испепеляющим взглядом. Повисла тягостная, грозная тишина. Чтобы разрядить ее, Черномырдин неожиданно жестким голосом стал упрекать Грачева в том, что не президенту же решать, какие средства необходимы министру обороны для выполнения задачи, поставленной Верховным главнокомандующим!

Грачев еще больше обмяк и пробубнил в ответ, что он всего-навсего хотел уточнить некоторые детали.

Ельцин стоял у двери хмурый и злой. Потом процедил скозь зубы:

— Павел Сергеевич, я вам письменный приказ пришлю.

Ставя вопрос о письменной санкции президента министру обороны на применение тяжелых вооружений против защитников Белого дома, Грачев стремился заручиться индульгенцией: письменный приказ президента спасал его от ответственности.

Но в Кремле тоже сидели не дураки. Когда Ельцин возвратился туда после ночной коллегии МО, он тут же распорядился, чтобы его помощники готовили письменный приказ Грачеву. В тексте подготовленного ими приказа президента Грачеву… не было и слова о применении против восставших не то что танков или боевых машин пехоты, но даже обычных стрелковых вооружений.

Мне довелось позже собственными глазами видеть копию этого «исторического» документа, в котором значилось, что министру обороны РФ генералу армии Грачеву П. С. поручается командование операцией по освобождению Белого дома от засевших там вооруженных боевиков и формирований.

Тонкая работка. Фаберже.

Если бы, допустим, случился суд и Ельцина стали обвинять в том, что это он своим приказом санкционировал расстрел Белого дома, президент с полным правом мог бы сказать:

— Покажите в моем приказе хотя бы одно слово, которое свидетельствует о том, что я дал добро на ведение огня. Его там нет. Ну а то что министр обороны приказал вести огонь из танков — это на его совести. Методы и способы выполнения приказа я не определял…

И Ельцин был бы абсолютно прав.

Из октября 1993 года Ельцин извлек для себя очень важный военный урок армия должна иметь законодательную базу для действий внутри страны в случае необходимости навести конституционный порядок. Это давало возможность «на законных основаниях» применять армию для защиты президентской власти.

Вот почему уже вскоре после октября Ельцин приказал Грачеву немедленно приступить к разработке проекта военной доктрины России.

Многие высшие генералы МО и ГШ высказывались против использования «Вооруженных Сил для восстановления и поддержания внутренней безопасности страны»

Грачева не однажды вызывали на ковер к президенту и премьер-министру. А когда дело дошло до точки кипения, Виктор Черномырдин был вынужден прибыть в МО для переговоров с генералами

13 октября 1993 года дело было сделано: право властей бросать войска против угрожающих им сил было закреплено в положениях военной доктрины…

«…Он похож на сержанта 82-й десантной дивизии США», — так однажды отозвался о Грачеве высокопоставленный военный американский чиновник, близко познакомившись с российским военным министром.

..Вот он идет мимо моего кабинета тяжелым десантским шагом — аж кричат под красным ковром паркетины. Идет, твердо ставя ногу и чуть потягивая носки туфель. И во всей его фигуре читается хорошо накачанный десантник: крепкая шея, крутые сильные плечи, распирающие китель, сильные и слегка кривоватые ноги, полусогнутые натренированные тяжестями руки, — так и кажется, что он постоянно готов к рукопашной схватке.

Однажды в порыве откровений Грачев сказал о своем любимом псе:

— У него мой характер — резкий, напористый. Рывок — удар…

Сравнение, конечно же, было некорректным, но многозначительным…

…Я гляжу на Грачева. Крупная голова, гладкая прическа «на бочок», лысеющий лоб, острый наполеоновский нос, жесткий взгляд, который при трудном вопросе становится сразу же испуганно-паническим. И тогда неимоверно морщится и покрывается испариной лоб, берутся в «замок» руки…

Когда Руслан Хасбулатов на внеочередном экстренном съезде нардепов в 1993 году бросил министру обороны колкую реплику, растерянный Грачев развернулся к нему и сказал:

— Я удивляюсь на ваш вопрос, Руслан Имранович.

Как же ему, бедняге, досталось потом от злорадных журналистов!

Он хорошо говорил по бумажке. Но стоило ему на мгновение оторваться — жди перлов. И когда был в ярости и гневе — такое иногда ляпал, что потом и рад уже отступить, да поздно. В такой вот ярости и пришил бывшему председателю Комитета Думы по обороне полковнику Сергею Юшенкову кликуху «гаденыш» (говорят, что после этого для Юшенкова самым большим ругательством стало слово — «граченыш»).

Юшенков подал в суд. На спасение министра были брошены наши лучшие минобороновские правовики. Как обычно водится в таких случаях, стали выискивать аргументы для оправдания выпада министра. Казалось, задача эта неразрешима. Оскорбление есть оскорбление, что тут мудрить-то? Принесите, Павел Сергеевич, публичное извинение Юшенкову, заплатите штраф — и точка. Но наши придворные служители Фемиды свое дело туго знают — министра надо оправдать даже тогда, когда нет никаких оправданий. И что же? Нашли оправдания. Полезли в толковые словари и с радостью обнаружили, что слово «гаденыш» имеет несколько смыслов. Один из вариантов — «гаденыш — сын змеи». Так тут ведь Юшенкову не обижаться, а гордиться надо! В одном из африканских племен, например, кличка «гаденыш» — все равно что у нас Герой России. Постарались и военные историки: вспомнили, что еще в прошлом веке знаменитый генерал Ермолов публично назвал Аракчеева змием… Так и выкрутились.

А Юшенков уже не только извинений ждал от Грачева, но 10 миллионов штрафа за моральный ущерб. Держи карман шире…

В ноябре 1994 года вновь наступил час нелегких испытаний для Грачева. Хорошо зная реальный уровень боевой готовности вверенных ему войск, министр обороны некоторое время проявлял колебания и не выказывал горячего желания бросать дивизии в бой на Кавказе. Через год он признается:

— Я втянут в эту войну не по своей воле… Любые войны начинают политики, а уже ведут их военные. И в этой ситуации я был противником использования армии. Но приказ есть приказ…

Ельцин надавил на него Советом безопасности. Для Павла Сергеевича опять наступил момент «X», когда надо было делать выбор между лояльностью и честью, между отставкой и службой.

И Грачев сдался…

Сделав этот выбор, он начал торопить Генштаб с разработкой плана операции.

Спустя год после начала чеченской войны Александр Коржаков «открытым текстом» упрекнет Грачева в провале «блицкрига». Министр ответит, что такого замысла не было. Коржаков знал, что говорил: по первоначальным замыслам Генштаба силовая акция в Чечне должна была завершиться через три недели. Я был знаком с проектом такого плана…

Тогда я был поражен, что в нашем Генеральном штабе (и особенно в Главном оперативном управлении ГШ) не нашлось ни одного генерала, который бы открыто заявил, что замышляется слишком рискованная авантюра, которая поставит под неминуемый удар высшее военное руководство. Тогда и для Генштаба наступал момент «X»…

В истории новой Российской армии есть два самых черных дня — 3 октября 1993 года, когда была одержана самая позорная «победа», и 1 января 1995-го, когда мы потерпели самое позорное поражение. Чеченцы в первый день нового года выкосили несколько российских батальонов, пожгли неимоверное количество танков, бронетранспортеров и боевых машин пехоты.

— Ну все, теперь Грачеву хана, — поговаривали в Генштабе. — Или снимут, или сам застрелится.

Не сняли. Не застрелился.

Когда стало окончательно ясно, что военная операция в Чечне проваливается и что ей не видно конца-края, Грачев стал еще больше нервничать. На заседании военного совета Сухопутных войск в июле 1995 года он уже не скрывал своего раздражения и вовсю распекал сухопутных генералов за то, что им он «поручил мелкую операцию, а они уже более полугода там ковыряются».

В ряде заявлений Грачев все чаще давал понять, что он всего лишь исполнитель высшей политической воли руководства страны. И явно затушевывал вопрос о своей личной роли. Грачев говорил:

— В принципе разработка военных операций — задача Генерального штаба. Есть главкоматы, они также небезучастны при планировании и проведении боевых действий. Я принимаю решение на основе сделанных рекомендаций, надо понимать, что Грачев самодеятельностью не занимается. Под любым документом, касающимся той или иной операции с участием войск, стоят две подписи — министра обороны и начальника Генштаба. За нашей же спиной — труд целого коллектива. По-другому и быть не может.