Охотники за пчелами - Густав Эмар

После минутной нерешительности, или, лучше сказать, сосредоточенности, Кларита и Манонга щелкнули языком с пронзительным подсвистом, зловеще сверкнули синеватые лезвия ножей, и они устремились друг к другу.

Первый раунд был стремителен и закончился ничем.

Соперницы заняли снова исходное положение.

Последовала новая схватка и почти мгновенно лицо каждой из них оказалось рассеченным крест-накрест. Они исполнили клятву — каждая оставила свой автограф на лице противницы. Присутствующие восторженно и громко рукоплескали. Никогда в жизни им не случалось видеть такого мастерства.

После очередной передышки соперницы собирались продолжить борьбу и довести ее до решительного конца, но вдруг плотный круг любопытных разомкнулся, и некий мужчина, став между соперницами и поочередно поглядывая на них, заговорил насмешливым тоном:

— Послушайте, чертовки!

Девушки опустили ножи, но продолжали стоять с гордо поднятой головой, всем своим видом выражая надменное презрение друг к другу и неуемную жажду мщения. Они с трудом повиновались воле появившегося так некстати человека.

Увлеченный музицированием и водкой поручик наконец тоже заметил что-то необычное, происходящее в зале. Его первым побуждением было схватиться за пистолеты, висевшие у него на поясе, но он вовремя спохватился. Дон Торрибио поднялся и, не спуская глаз с соперниц, внимательно следил за перипетиями сражения. Когда же он счел нужным вмешаться, вдруг стал между противницами.

За поручиком последовали и солдаты. Теперь они стояли в двух шагах от него, держа оружие наготове, потому что предвидели, что вмешательство дона Торрибио в эту ссору неизбежно и рано или поздно он подаст им сигнал к действию.

Теперь круг, состоявший из зевак, раздался и занял почти всю залу. В середине его стояли две девицы с ножами в руках и поручик, со скрещенными на груди руками, цинично и снисходительно оглядывавший их.

— Ну, курочки, — сказал он, — что это вы так взъерошились из-за петуха? Неужели только он один и сидит у вас на насесте? Какой великолепный крест начертали вы себе на лице, черт побери! Вы, верно, любите этого негодяя?

Девицы молчали. Поручик между тем продолжал таким же небрежным, снисходительным тоном:

— Но где же этот храбрый рыцарь, позволяющий женщинам драться из-за него? Неужели он из скромности прячется?

Дон Пабло сделал шаг вперед и, посмотрев прямо в лицо поручику, сказал тихо, но твердо:

— Я здесь!

— А! — воскликнул дон Торрибио, окидывая его пытливым взглядом. — Действительно вы красавец, и не удивительно, что внушаете девицам сильные страсти.

Молодой человек остался безразличен к комплименту, ирония которого была очевидна.

— Которую из вас предпочел этот сердцеед? — продолжал поручик, обращаясь к девицам. — Не бойтесь, говорите.

Наступило минутное молчание.

— Вы, может быть, боитесь ошибиться, — продолжал дон Торрибио. — Ну, тогда вы, молодой человек, скажите, которую из этих двоих вы предпочитаете?

— У меня нет предпочтения ни к той, ни к другой, — холодно ответил погонщик.

— Карамба! — вскричал поручик с притворным восторгом. — Если я понял вас правильно, вы любите обеих одинаково?

— Нет, вы ошибаетесь, сеньор, я не люблю ни той, ни другой.

— Вот это-то я и не могу взять в толк. Как же вы могли допустить, чтобы они дрались? О! Это не должно остаться безнаказанным! Если так, сеньориты, я вас помирю и преподам урок этому невежливому кабальеро, который презирает могущество ваших черных глаз. Такое оскорбление вопиет о мщении, клянусь моею душой!

Свидетели этой сцены внутренне содрогнулись, между тем как солдаты посмеивались между собой.

С этими словами поручик вытащил из-за пояса пистолет, взвел курок и приставил его к груди погонщика, который, по-прежнему бесстрастный, не сделал ни малейшего движения, чтобы избежать грозившей ему опасности.

Однако внимательно следившие за происходящим девицы, словно вдруг примирившись, бросились перед ним на колени. В следующую минуту Манонга упала с пронзенной грудью.

— Ах! — вскричала она. — Ты презираешь меня. Ну, я умираю за тебя. Кларита, я тебя прощаю.

Дон Пабло перескочил через тело несчастной и кинулся с ножом на поручика. Тот бросил ему в голову свой тяжелый пистолет, но молодой человек уклонился от удара и схватил офицера за грудки. Между ними завязалась борьба.

Кларита с неотступным вниманием следила за этим неожиданным поединком, готовая при первой же возможности прийти на помощь очаровавшему ее танцору.

Присутствующих при этой сцене любителей острых ощущений охватил страх. И хотя их было гораздо больше, чем солдат, и все имели оружие, никто не осмеливался прийти на помощь злополучному танцору.

Между тем, солдаты, основательно пьяные, видя, что их офицер дерется с одним из погонщиков, обнажили сабли и бросились в толпу, рубя направо и налево:

— Режьте! Режьте унитариев!

Тогда в этой зале, до отказа набитой людьми, разыгралась жуткая трагедия. Погонщики, преследуемые солдатами, безжалостно рубившими их саблями, устремились к выходу, ища спасения в бегстве. Поднялась невероятная паника. Гонимые страхом и ослепленные инстинктом самосохранения, люди пытались пробиться в дверь, тесня друг друга, топча ногами. А кое-кто прокладывал себе путь ножами.

Страх делает человека более жестоким и опасным, чем хищные звери. Когда ему грозит смерть, всесокрушающий эгоизм, составляющий сущность человеческой натуры, порой берет верх над всеми прочими качествами, и тогда связи разрываются, для него не существует более ни родных, ни друзей, он глух к зову другого человека и только с единственной мыслью — спастись самому во что бы то ни стало — идет напролом, сокрушая все и вся на своем пути.

Вскоре кровь потекла рекою, все помещение оказалось заваленным трупами, солдаты все убивали и убивали, а их жертвы уже утратили волю к сопротивлению.

Наконец дверь рухнула, те, кто остался в живых, разбегались в разные стороны с одной только мыслью — спастись от резни.

Вот в эту-то минуту капрал и вошел в залу. Страшное зрелище предстало его глазам: груды трупов и истекавших кровью раненых. Однако он не мог удержаться от крика ужаса, когда увидел дона Торрибио, привязывавшего к длинным косам бесчувственной донны Клариты самолично отрубленную голову дона Пабло. Поручик был слегка ранен девушкой в руку и в бедро, одежда его была в крови.

— Вот! — самодовольно воскликнул он. — Раз она так любит его, сможет полюбоваться им вдоволь, когда опомнится. Теперь он принадлежит ей, теперь никто не похитит его у нее.