Не будите Гаурдака - Светлана Багдерина

— Что случилось? — забеспокоилась команда.

— Вроде, всё?.. — точно не веря своим словам, медленно проговорил Масдай.

— Всё? — завертели головами люди, вглядываясь во мрак, готовые к новому нападению или бегству, но слабо подсвеченная далекой синевой тьма не шевельнулась.

— Не думаю, что эти кончились, — хмуро проговорил отряг. — Вон их там сколько было…

— Может, мы просто оторвались от них? — предположил ковер.

— Тем более держи ухо востро! — нервно втянул голову в плечи Кириан.

— Непременно… И ухо востро, и хвост трубой, и нос по ветру, и глаза разую — всё сделаю… А сейчас-то куда? — устало выдохнул Масдай.

Глаза людей одновременно и невольно устремились к почти не видному источнику сияния.

— Надо… посмотреть… осторожно… — словно через силу, произнес калиф за всех. — Может… удастся забрать… тела…

— Если сумеем вытащить их из-под ног эти тварей, — угрюмо закусил губу лукоморец.

— Уж да уж… словно селедки в бочке… один на другом… — поморщился конунг. — Гаурдак времени зря не терял, варгово отродье…

— Как селедки… — эхом повторила Сенька, чувствуя всеми фибрами души и прочих частей тела, что что-то тут не так, что-то, что лежало на самом виду, что-то, что не просилось, а лезло в глаза, и надо было только понять…

— Ёшкин гриб!!!.. — озарило ее. — Скорей туда! Адалет жив!

— Что?!..

— Откуда?!..

— С чего?!..

— Селедки!!! Селедки в бочке!!! — торжествующе выкрикнула царевна, моментально заработав сочувственные взгляды друзей и даже супруга — но это не остановило ее: — Они не расползлись повсюду, а сбились в кучу, потому что не могут!

— Чего не могут? — не понял Иван.

— Расползтись!!! — едва не подпрыгнула от такой вопиющей несообразительности царевна. — Потому что сеть еще держится! Значит, Адалет ее держит!!! Масдай!..

Но, не дожидаясь команды, ковер уже ложился на обратный курс.

Неслышно стелясь по мраку, скользя, точно осенний лист по холодным воздушным волнам, он обогнул по границе темноты почти невидимое плато, и снова замер, сливаясь с ночью. Пассажиры отыскали глазами старого мага и охнули.

Будто смертельно уставший человек, он стоял на коленях, навалившись плечом на огромный камень. Вцепившись обеими руками в посох, он уперся в него лбом и закрыл глаза. Волшебников среди команды Масдая не было, поэтому что именно происходило внизу, точно сказать не мог никто, но картина, доступная глазам простых смертных, заставила сердца болезненно сжаться от испуга и сочувствия.

Вокруг чародея, как мотыльки-переростки, вились яйцелицые — штук семь. Их блистающие синие мечи то и дело опускались на голову и плечи Адалета — но каждый раз налетали на незримый барьер сантиметрах в пяти от тела и отскакивали, высекая лиловые искры. Старик же, то ли слишком сосредоточенный, то ли уверенный в своей защите, застыл подобно изваянию, не подавая и вида, что знает о присутствии незваных визитеров.

Быстрый взгляд на землю и на толпу гаурдаковых выползней показал, что золотистые остатки сети по-прежнему светились, хоть и едва заметно, а серо-бело-крылатая орда все еще теснилась в невидимых границах, дожидаясь созревания.

— Держит!!! — Сенька ликующе ткнула кулаком супруга в плечо, и тычок ее словно послужил сигналом к атаке.

Бесшумно, точно сама смерть[225], Масдай спланировал к месту экзерцисов крылатых, Иванушка примерился, занес меч и…

— Извините, не смогли бы вы уделить нам минутку вашего драгоценного внимания?

Синие клинки яйцелицых зависли в воздухе, и гладкие, как коленка, физиономии медленно повернулись к говорящему.

Серафима никогда бы в жизни не подумала, что простая коленка может выразить столько изумления.

Допустимо, впрочем, что чудеса матушки-природы простирались в дали и подальше, и поглубже и пошире, и даже самое скромное колено могло передать и такие эмоции, что не снилось и обезьяньей морде — но, выяснить это возможным не представилось. Один широкий взмах иссиня-черного меча — и половина крылатой оравы повалилась на землю и голову ничего не подозревавшему Адалету. Короткая схватка с половиной второй закончилась — не без помощи Масдая — тоже быстро и фатально: за тысячу лет гвардии Пожирателя Душ фехтовальному искусству можно было бы подучиться и получше.

Тоскливым взглядом проводили Олаф, Ахмет и Сенька упавшие вражеские мечи, усеивающие теперь пространство вокруг Адалета как какой-то извращенный сад камней милитариста: волшебные клинки, целые и половинки, лежали и торчали из земли под самыми невообразимыми углами — только руки протяни!

И царевна не выдержала.

Едва Масдай снизился и Иванушка, осторожно но настойчиво, принялся выкликать имя мага-хранителя, одновременно гадая, как бы привлечь его внимание, не отвлекая от поддержания сети, как ее лукоморско-лесогорское высочество перегнулась через край и, приготовившись к возможному удару или боли, вцепилась в ближайшую рукоять.

Не произошло ничего.

Тогда, чувствуя на себе жуткие, холодящие кровь взгляды безглазых лиц, она спрыгнула с ковра и выдернула из камня второй меч. Казалось, клинок светился теперь чуть тусклее, чем в руках хозяина, но что бы это могло значить, гадать она не стала. Тусклый меч лучше никакого. Но даже если его светимость была прямо пропорциональна остроте…

Кажется, она знала, где неподалеку находится практически неисчерпаемый источник острых.

Похоже, такая же мысль пришла в голову не одной ей: земля содрогнулась, когда с Масдая соскочили отряг и калиф и потянулись — Олаф, правда, не без брезгливости — за трофеями.

Яйцелицые за невидимой чертой обеспокоились, зашевелились, и бело-серая толпа ощетинилась по мере возможности синими клинками[226].

— Эх, жалко, мне ничего не досталось, — рассеянно пробормотал Кириан.

— Ты можешь что-нибудь спеть и сыграть, — с азартной ухмылкой оглянулся отряг.

— Олаф, оружие массового поражения на этой войне пока запрещено, — фыркнула Серафима.

— Не знаю, как вы, но я ради победы готов пожертвовать своим чувством прекрасного, — калиф мужественно свел брови над переносицей.

— Я ради победы готова даже подпевать, — сурово закусила губу царевна, и быстро скосила глаза на барда, но, к ее удивлению, менестрель на провокацию не поддался.

Привстав на цыпочки и вытянув шею, он словно превратился в статую. Повинуясь его не слышной с земли просьбе, Масдай медленно поднялся на пару метров, музыкант подался вперед…

Даже снизу было заметно, как расширились его глаза и отхлынула с лица краска.