Ночь эльфов - Жан-Луи Фетжен

Послышался какой-то смутный шум, прервавший его воспоминания. Туман понемногу рассеивался, и вскоре Утер снова увидел знакомый берег и стену высоких деревьев под дождливым серым небом… Но только теперь на этом берегу, который он оставлял пустынным, собралось множество людей. Здесь был разбит огромный лагерь, состоявший из палаток и шалашей, между которыми тут и там виднелись костры. На ветру развевались знамена, слышался лай собак, и Утер невольно почувствовал страх при виде огромной толпы, стоявшей на берегу, словно ждавшей его – в молчании, которое становилось все более и более гнетущим.

Утер медленно поднялся и выпрямился, старясь унять дрожь в руках. Среди собравшихся были и люди, и эльфы, а их лагерь казался настоящим городом…

Когда лодка приблизилась к берегу, он узнал в толпе Мерлина в его синем плаще, потом Ульфина, Брана и многих своих товарищей прежних времен – королевских рыцарей и оруженосцев. Было такое ощущение, что они ждут его уже несколько месяцев…

Глава 13

Ночь Пендрагона

Дождь лил, не переставая, вот уже несколько недель, отчего проведение серьезных военных операций стало почти невозможным. В последние дни октября дождь сменился холодом. У кромки леса теперь постоянно слышался стук топоров и скрежет пил – люди запасались дровами на зиму, которая обещала быть долгой и суровой. Но, по крайней мере, не придется воевать…

В течение года королевское войско одержало несколько незначительных побед над восставшими баронами Севера. Этого было достаточно, чтобы устроить несколько благодарственных месс, но недостаточно, чтобы чувствовать себя в безопасности… Пыль в глаза, вот и все… Настоящего сражения так и не произошло – ни с эльфами, ни с армиями баронов. Зима, весна и еще одно лето медленно прошли в ожидании апокалипсиса, который так и не наступил. Дни и недели чередой шли друг за другом, почти неотличимые, хотя каждый приносил свою долю сплетен и слухов. Поговаривали, что Лео де Гран де Кармелид остался жив (хотя это не было новостью – такой слух разнесся сразу после турнира, состоявшегося год назад) и собирает огромную армию, объединившись с варварами, живущими на Пограничных Землях. Другие утверждали, что эльфы выходят из леса целыми тысячами, словно река во время наводнения, и убивают всех, кто встречается им на пути,– и людей, и животных. Третьи рассказывали всем, кто хотел их слушать, о том, что восставшие бароны и эльфы объединились в единую армию, такую огромную, что если она подойдет к городским стенам, оттуда не будет видно горизонта.

Конечно, это были всего лишь слухи, но никто не оставался к ним равнодушным, даже регент Горлуа. Однако, поскольку ничего не происходило – ни нашествия эльфов, ни нападения армии баронов, – жители Логра в конце концов поверили, что мелких стычек с мятежниками было достаточно, чтобы полностью усмирить врагов.

В это поверили все – но не Горлуа.

Промокший насквозь, несмотря на тяжелый плащ, подбитый медвежьим мехом, регент расхаживал туда-сюда по дозорной дорожке, тянувшейся по верху крепостной стены, стискивая руки конвульсивным жестом, уже вошедшим в привычку. Один этот год измотал его больше, чем десять лет непрерывных сражений. Его седые волосы побелели, он отпустил бороду, которая еще больше его старила. Вдруг он остановился и взглянул в просвет между каменными зубцами стены. Над крепостным рвом множество солдат, собравшихся на учения, вяло и неохотно размахивали оружием.

– Мессир Эмерик! – закричал Горлуа сквозь шум дождя.

Огромного роста человек в белой тунике с красным крестом поверх доспехов, скорчившийся под низкой аркой одной из десяти башен, окружавших город, на расстоянии, примерно равном броску камня, поднялся с недовольным ворчанием и, надвинув на голову капюшон длинного ярко-красного плаща, рысью побежал к Горлуа.

– Ваши люди – бездельники! – резко произнес тот. – Заставьте их шевелиться!

– Но, монсеньор, – слегка улыбнулся рыцарь, – под дождем все размокает, даже боевой пыл… Без толку их заставлять…

Горлуа взглянул на него с такой яростью, что рыцарь опустил глаза и кивнул.

– Слушаюсь, монсеньор.

Он повернулся на пятках и побежал к башне. Нужно будет послать к солдатам одного из стражников, которому он даст свой собственный плащ, чтобы Горлуа убедился в том, что его приказ выполнен (к приказам регента все быстро научились относиться с должным почтением), а потом уйти в караульную – еще не хватало мокнуть целый день ради этого полоумного с его надоевшими до тошноты военными учениями…

Горлуа смотрел ему вслед, дрожа от озноба. Нужно возвращаться в замок. Если торчать на стене в такую собачью погоду, от холода и околеть недолго… Королева, должно быть, ждет его, сидя рядом с их дочерью Моргаузой…

Он быстрыми шагами направился к башне и торопливо спустился по лестнице, так что даже личная охрана не сразу догнала его. Трясясь от холода, оставляя на каменных плитах мокрые следы, он почти бежал по дворцовым коридорам, грубо отталкивая с дороги нерасторопных или зазевавшихся, все дальше углубляясь в лабиринт узких переходов, ведущих к королевским апартаментам. Бежал так быстро, что забыл о жене и дочери, – снова, уже в который раз, ноги сами привели его к тяжелой, плотно запертой двери в зал Великого Совета.

Некогда правители Свободных народов собирались здесь, вокруг талисмана людей – Фальского Камня, стоявшего на огромном бронзовом столе, украшенном искусной резьбой. Фал Лиа – священный камень, который издавал стон, когда к нему приближался законный король… Горлуа лихорадочно порылся в карманах своего промокшего кафтана, вытащил тяжелый ключ и просунул его в замочную скважину. Дверь отворилась со зловещим скрипом, и из зала пахнуло плесенью. Внутри был темно и холодно. Знамена, висевшие в простенках, медленно сгнивали. Деревянные резные панели разбухли от сырости. Вощеная ткань, затягивавшая окна, местами прорвалась и трепетала на ветру. Плиты пола были залиты дождем… Некогда великолепный зал пришел в полное запустение. Горлуа приблизился к круглому столу с лежавшим в центре темным камнем, но камень, как всегда, остался немым. Душу Горлуа затопила волна гнева, и он с яростным воплем обрушил на камень сжатые кулаки, отчего все тело пронзила боль.

Он не был королем.

Его жалкие вопли эхом разносились по коридорам дворца, доходя до самых отдаленных закоулков, до кухонь и подвалов. И всем, от скотников, готовивших свиньям пойло из овсяной муки, и до самых юных оруженосцев, задыхавшихся в слишком тяжелом для них вооружении и уставших за день от бесконечных упражнений с оружием, во время которых командиры вновь и вновь заставляли их рубить мечами толстые доски,– всем было стыдно за него.