Дахштайн - Макс Юлия

«И чего с ней все носятся? Может, на дне клад какой спрятан?» – простодушно думала она.

Прошло несколько лет. Замок начал обрастать дурной славой. Из Блатце пропали несколько человек. Что-то зловещее и тревожное разлилось в воздухе. Собаки с наступлением сумерек лаяли словно бешеные, соседи ссорились пуще прежнего. Даже дома у девочки все было не так гладко, как казалось на первый взгляд.

Мать Луции часто скандалила с отцом. Хотела перебраться в другое селение, подальше от Гоуски. Как-то вечером мама за ужином снова завела разговор о замке:

– На кой они построили эту Гоуску? – возмущалась она.

– Замки строят не по прихоти, – рассудительно возражал отец. – Они нужны для охраны земель, границ или путей.

– Но Гоуска стоит в непригодном для этого месте! Здесь нет дорог. Здесь нет границ. Нечего охранять, да и леса вокруг такие непроходимые, что даже охотиться в них опасно!

Глава семейства полушепотом сказал, оглянувшись на Луцие и ее сестру:

– Я знаю лишь то, что Гоуску построили для охраны великой тайны.

Больше они про замок не говорили, но в ту же неделю пропала соседка, работавшая помощницей стряпухи на княжеской кухне. И отец строго-настрого приказал дочерям не ходить в замковый двор.

Луцие промолчала о том, что пару лет назад бегала в замок и видела дыру своими глазами. Девочка в тот момент вспомнила о странном совпадении: после того как она побывала возле дыры, на их семью обрушилось несчастье – заболела младшая сестра. Это произошло на следующий день после прогулки в замок. Девочки играли в догонялки возле дома. На Блатце наполз туман, и найдя сестру, спрятавшуюся за дубом, Луцие увидела черную расплывчатую фигуру, стоящую за спиной Анетки. Не успела Луцие испугаться, как фигура исчезла, словно и не было ее, а сестра лишилась сознания и захворала.

Во время Vánoce[36] произошло нечто, заставившее жителей Блатце под Гоуской остерегаться заходить в замок.

В «щедрый день», предшествующий Рождеству, в замке устроили ярмарку. Разливали медовуху, жарили карпа и танцевали. В такие важные празднества даже осужденным на казнь разрешалось на несколько минут выйти на воздух. Князья, сидящие на втором этаже во дворе замка, негромко переругивались. Луцие казалось, они недовольны тем, что по их двору гуляют и веселятся простые селяне. Приближенный слуга хлопнул в ладоши, и музыка смолкла.

– В честь праздника мы решили замуровать дыру, которая пугает всех в округе, но прежде мы даруем свою милость тому, кто отважится спуститься и рассказать, что увидит.

По толпе пробежал шепот. Желающих не оказалось. Где-то позади Луцие раздалось бряцание ключей. Толпу рассек тюремщик. Поклонился и спросил дозволения говорить.

– Йиндрих хотел бы спуститься, мой князь.

– Убийца, осужденный на смерть?

– Да, мой князь.

– Дозволяем. За храбрость его помилуют и не казнят на рассвете.

Хозяева замка встали и подошли ближе к дыре, что сделали и остальные присутствующие.

Привели Йиндриха. Это был приезжий двадцати лет, он обвинялся в убийстве конюха, которого ударил кружкой во время совместной попойки.

Парня начали спускать на длинной веревке двое стражников. Из дыры не доносилось ни звука, лишь слышался скрип и звуки трения толстого жгута.

– Не-е-ет! Поднимите меня обратно! Умоляю! Боже милостивый! – раздался из расщелины истошный крик Йиндриха, веревка задергалась.

Все отпрянули от дыры. Князья же, наоборот, оживились и отдали приказ стражникам продолжать спускать убийцу.

Крики не прекращались, а веревки на каменном полу у стражников оставалось все меньше. Затем все звуки стихли. Йиндриха подняли. Когда из дыры показалось лицо убийцы, Луцие невольно зажмурилась. Опустили молодого человека, назад вытащили старца.

Луцие вбежала в комнату к родителям, там оказалось пусто и сыро. Перед тем как уйти на работу, родители тушили печку, потому что не могли позволить себе обогревать дом целый день. Мать и отец трудились при замке: мать была прачкой, а отец стряпал к столу князей. Колокол в местной церквушке пробил восемь. Девушка поняла, что пора идти на работу.

Луцие уже тринадцать, и она как старшая в семье на выданье знала, что скоро перейдет в другой дом. Девушка носила длинную рыжую косу, имела тонкий стан и милое личико с курносым носом. На днях ее хотели отдать в жены сыну злобного мясника Вихра, Толстому Ро, как все его звали. Ростом он был под два метра, а весил, наверное, целую тонну. Когда Луцие встречала его на улице, три подбородка подскакивали в такт ходьбе, а пуговицы на измазанной сорочке норовили покинуть его, потому что живот не умещался под одеждой. Ро наводил на Луцию ужас, но пойти против традиций девушка не могла: в случае брака родители получали необходимые гроши на лечение младшей сестры Анетки, которая оставалась прикованной к постели. В последний месяц ее состояние ухудшилось: к параличу добавилась неизвестная хворь, которой заболела половина замка. Лекарь, вернувшийся из Праги, узнал от приезжих купцов, что болезнь называлась «чума», и ей заражена вся Европа.

– Лу? – позвал Толстый Ро, вынырнув из-за угла, когда она шла менять белье в покоях князей. Благодаря матушке ей дозволялось помогать слугам убирать у господ.

– Ро, что ты здесь делаешь?

– Ты скоро будешь моей женой.

Луцие в страхе сжалась, молясь, чтобы он ее не трогал. А Толстый Ро глумливо загоготал, облизывая пухлые губы, которые покрывали язвы, потому что семнадцатилетний парень считал, что мужчины могут мыться раз в год, а то и реже.

– Что ты делаешь?

Луция пыталась выскользнуть из смердящих грязных рук, которыми он шарил по одежде, пытаясь задрать ее юбки.

– Не дергайся! Должен же я опробовать, что достанется мне в жены, – пропыхтел Ро.

– Нет! Прошу тебя! – страх и отвращение накрыли, словно волна, и девушка, захлебываясь рыданиями, барахталась, понимая, что ей не вырваться. Если закричит и услышат князья – достанется не только ей, но и родителям.

Когда Ро приблизил к ней лицо, она впилась зубами в толстую щеку так сильно, что почувствовала кровь у себя во рту.

– Дрянь! – резкий удар кулаком в живот заставил Луцию почти потерять сознание.

– Я оприходую тебя, а потом откажусь брать в жены! Скажу, что ты распутница, раздвигающая ноги перед каждым охочим.

«Я не она. Давно нет», – помотав головой, постаралась выкинуть мысли о детстве из головы, но едва взгляд упал на картины, как меня снова захлестнуло прошлое.

Луцие тяжело дышала, будто ей не хватало воздуха. Она прижимала руки к животу, скрючившись от боли на полу. Слезы застилали глаза девушки, но она не моргала, боясь хоть на секунду упустить обидчика из виду.

Ро опустился на колени, схватил ее за ногу и подтянул к себе. Когда он разорвал на ней панталоны и начал протискиваться внутрь, пришла острая боль. Ее нежную плоть начали грубо раздирать резкие толчки. Луцие задергалась под ним, но тщетно. От сопротивления стало только больнее, но девушка все равно пыталась сбросить Ро с себя. Она закричала и тут же получила оглушительный удар по голове, после чего наступил спасительный обморок.

Очнулась Луцие в конюшне – в месте, где хранили инструменты. Все тело ощущалось сплошным сгустком боли, а между ног было хуже всего. Видимо, Ро отволок ее сюда и вдобавок присыпал соломой. Над головой фыркала лошадь, шумно обнюхивая спутанные волосы Луции. Вспомнив, что случилось, девушка беззвучно заплакала. Не такой она представляла себе семейную жизнь.

В тот день она поняла, что лучше умрет, чем позволит еще раз себя коснуться. И главное, что Луцие уяснила, – мир принадлежит сильным, а слабым в нем нет места. Женщины лишь бесправные бледные тени, которые отбрасывают мужчины, ступая по этой земле.

Луцие не сказала родителям, не побежала сразу же к ним. Она понимала, что ей не поверят. Девушка горько плакала, когда мылась в тазу, драя кожу до красных полос, желая смыть вонь и унижение. Увидев, что сумерки еще не наступили, Луцие поспешила в лес. Мама строго наказала собрать трав на закате, чтобы сделать обезболивающий отвар для сестры.