Непогребенные - Сергей Антонов

Теченко остановился у другого стола, заставленного колбами и стойками с пробирками. Зажег настольную лампу. Послышался писк.

В клетке на краю стола копошилось несколько крыс. Экспериментатор открыл проволочную дверцу, вцепился пальцами в загривок ближайшей крысы и вытащил ее наружу. Серый зверек отчаянно сучил лапами. Впервые в жизни Томский посочувствовал грызуну. В правой руке Теченко блеснул шприц. Игла вонзилась в спину крысы. Оттянув поршень, Теченко наполнил колбу кровью зверька, потом не глядя сунул крысу в клетку, повозился со шприцом и приник к окуляру большого старомодного микроскопа.

Загадка покраснения под глазом разъяснилась. Зря Толик грешил на несдержанность Отто. А еще он понял: эти люди работали. Занимались своим привычным делом, старались добиться каких-то успехов. Кто же они? Товарищ… Подобное обращение было в ходу у коммунистов. Неужели рука Москвина дотянулась и до Метро-2?

Эта версия выглядела самой логичной. Красные отыскали Академлаг и устроили в нем новую секретную лабораторию. С них станется. Присутствие же здесь немца могло означать, что разработки ведутся совместно с Рейхом.

Томский поморщился. Опять проклятая политика! Он не в том положении, чтобы вновь ввязываться в бесконечные разборки и временные альянсы красных и коричневых. Неужели хоть сейчас нельзя обойтись без всего этого?

Громкий хлопок заставил Толика забыть о теории и сосредоточиться на практике. Он принял звук за выстрел, но ошибся. Хлопок произвел Отто. Он склонился над большим стеклянным сосудом, наблюдая за выплывающим из него облачком пара, и, по всей видимости, остался недоволен увиденным. Скривив губы, немец оставил в покое сосуд и перешел к аптечным весам, где принялся насыпать на одну чашку какой-то серый порошок из миниатюрной пробирки. Маленькими дозами, постукивая кончиком пальца по стеклу.

Томский вернулся на исходную позицию. На вопросительные взгляды Аршинова и Вездехода покачал головой:

— Ничего не понимаю. Их трое. Два русских, один, вроде бы, немец. Ученые. Никакие не духи, живые люди.

— А тебя, я вижу, это не радует? — саркастически хмыкнул прапор. — Понимаю, лучше, конечно, с духами, но… На безрыбье и рак, как говорится. Беру свои слова насчет мертвых и живых обратно. Придется, Толян, иметь дело с людьми. Мои соболезнования.

Толя молчал. Им повезло. Фантастически. В Академлаге жили. А уж откуда взялись эти люди — дело пятое.

— За дело, что ли? — прапор нетерпеливо передернул затвор автомата. — Возьмем парней на мушку, мигом выложат все, что знают.

— Не торопись, Лёха. Вездеход, тебе слово.

— Они вооружены? — карлик нежно поглаживал Шестеру, сидевшую у него на плече. — Представляют угрозу?

— У старика скальпель. Он намазывает им тушенку.

— Тогда никаких «на мушку». Надо спокойно поговорить.

Толя кивнул:

— Правильно. Я иду первым, вы — сзади. Не обнаруживайте себя раньше времени. Если что — прикроете.

— Эх, а лучше бы все-таки на мушку! — разочарованно вздохнул прапор. — По личному опыту знаю. Автомат Калашникова, брат — самый надежный путь к взаимопониманию!

Под разглагольствования Аршинова Толик передал Носову «инструмент для налаживания взаимопонимания» и, уже не скрываясь, направился к столу, за которым сидел Куницын. Самим коротким путем.

Сначала старик услышал шаги. Подняв голову, встретился взглядом с Томским. Пальцы его задрожали, скальпель упал на стеклянную крышку стола. Блимц!

— Здравствуйте! — Толя приветливо улыбнулся. — Здравствуйте, Исай Александрович! Меня зовут Анатолий Томский.

— З-з-здравствуйте…

Куницын раскрыл рот, но из него вырвалось только какое-то сипение. Продолжить он смог лишь после того, как набрал полную грудь воздуха.

— Здравствуйте, дорогой товарищ Томский. Извините, не вижу, кто вы по званию. Ох, что за ерунду я несу… Друзья мои! Бросайте все. Сюда! Да где же вы?! Скорее сюда! Ох…

Поток слов оказался слишком большим. Старик потерял дар речи. Он просто улыбался. По дряблым щекам текли слезы. Томский хотел сказать что-то, подошел ближе, чтобы успокоить Куницына. Не успел. Старик рухнул на колени и, завладев ладонями Толика, принялся их целовать.

Томский был потрясен не меньше ученого. Он не знал, что делать. В голове вертелись обрывки мыслей. Вспомнилась некогда прочитанная история индейцев майя, которые приняли испанских конкистадоров за богов, спустившихся с небес. Услужливая память тут же отыскала подходящий случаю сюжет из поэтического наследия Гумилева:

Я конквистадор в панцире железном,Я весело преследую звезду,Я прохожу по пропастям и безднамИ отдыхаю в радостном саду…

Глава 21

ВОЗВРАТ К ЖИЗНИ

Изрядно повозившись, Томскому удалось, наконец, поднять Куницына с колен и усадить на стул. Старик все еще не мог говорить, лишь тер ладонями мокрые щеки и тряс седой головой. На его зов пришли Теченко и Лютц. Они тоже молчали и с нескрываемым удивлением рассматривали вооруженного незнакомца. Тем временем Аршинов убедился, что обитатели Академлага не представляют опасности, и покинул укрытие. Подошел к Толику и Вездеход. При появлении карлика по лицу Отто пробежала тень. Он поспешил опустить глаза.

Однако самое большое впечатление произвел на ученых выход Шестеры. Почувствовав, что находится в центре внимания, ласка с величавой неторопливостью проследовала к столу, запрыгнула на стеклянную крышку, обвела всю компанию победным взглядом и принялась уплетать тушенку из раскрытой банки. Война войной, а обед по расписанию.

— Über mein Gott! Was soll das[7]? — прохрипел Отто, судорожно подергивая кадыком. — Што это за звер?

— Гм… Интересно, — на лице Теченко отчетливо читалось желание незамедлительно взять у ласки пробу крови, а затем помесить животное в клетку для дальнейшего изучения. — Обратите внимание, товарищи, у него шесть лап!

— Новая порода, выведенная гениальными советскими учеными! — воскликнул обретший дар речи Куницын. — Я знал, я верил, что наша наука шагнет очень далеко! Подумать только: шесть лап!

Вездехода перестал забавить интерес троицы к ласке. Он подошел к столу, сгреб зверька в охапку и прижал к груди.

— Не он, а она. Ее зовут Шестера. И она вывелась сама по себе. Гениальные советские ученые тут ни при чем.

— Я понимаю. Все понимаю, — поспешно закивал головой Исай Александрович. — Да вы присаживайтесь, товарищи! Мне, признаться, так неловко, что вы застали нас… гм, в рабочем, так сказать, обличье… Отто, друг мой, принесите, пожалуйста, чистые халаты. Да-да. Мы работаем. Продолжаем свои исследования и готовы представить партии и правительству полный отчет об успешном завершении эксперимента. Данные почти готовы. И это поразительно, товарищи! Пульс и давление у всех в норме. Поначалу ощущалась легкая слабость, но уже все прошло. Теперь только — зверский аппетит. Да садитесь же!

Томский принял приглашение и опустился на стул. Какие гениальные советские ученые? Какие партия и правительство, к свиньям собачьим? Старичок, наверное, не в себе. Пульс и давление у него в норме, с аппетитом тоже все в порядке, а вот крыша, явно, протекает. Такое случается у эмоционально-неустойчивых личностей от жизни в замкнутом пространстве.

— Видите ли, Исай Александрович…

— Вдвойне приятно, что вам, представителю власти, известно мое имя! — улыбнулся Куницын. — По известным нам обоим причинам, я, так сказать, на некоторое время выпал из списка московской профессуры и искренне рад, что не забыт в научных кругах…

— Товарищ Куницын, — Томский увидел, что Аршинов собирается заговорить, и наступил ему на ногу. — Для начала мне и товарищам хотелось бы в общих чертах ознакомиться с вверенным вам объектом. И заодно, будьте так любезны, познакомьте нас с вашими коллегами.

— Сию минуту-с, — Исай Александрович так волновался, что никак не мог попасть руками в рукава принесенного Лютцем свежего халата. — Думаю, начать надо с Тараса Арсеньевича Теченко. Выдающийся ученый, зоолог. В прошлом заведующий кафедрой естественных наук Киевского университета. Скажу вам по секрету, работы Тараса Арсеньевича высоко оценивал сам товарищ Несмеянов[8].

— Высоко! Тоже мне сказали! — недовольно буркнул Теченко. — Несмеянов — ортодокс и фарисей. Он зациклился на своей органической химии так, что дальше носа не видел. Да, я считал и продолжаю считать Александра Николаевича гениальным ученым, но… Жаль, что уже не смогу ему сказать все, что думаю, в лицо.

— Ах, оставьте, Тарас Арсеньевич! — Куницын воздел руки к потолку. — Товарищам совершенно неинтересны ваши претензии к Академии наук. Итак, второй мой коллега — Отто Лютц. Известен в научных кругах Германии как специалист по проблемам замораживания живых организмов. Благодаря его смелым экспериментам мы и смогли продвинуться так далеко.