Что увидела Кассандра - Гвен Э. Кирби
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Скажи сыну: «Смотри. Я это сделала».
Скажи: «Сама».
Пусть он думает, будто ты считаешь, что справилась просто прекрасно.
Мы с этим справимся
Впервые мы встречаем его у водохранилища: это мужчина средних лет с овалом шерсти на груди, сосками-пуговицами, в синих гавайских плавках с желтыми цветами. Мы купаемся, а он рассматривает нас с берега: мы постепенно привыкаем ловить такие взгляды мужчин определенного типа.
Сегодня жарко, как и в любой день в Теннесси. Днем мы выходим из каменного кампуса этого маленького колледжа к озеру. Мы в летнем музыкальном лагере, наши пальцы ноют от струн, а спины липкие от пота. Когда мы добираемся до воды, мы сбрасываем летние платья и прыгаем с валуна в воду, такую глубокую и чистую. Вокруг озера покачиваются высокие сосны и раздается тяжелый гул южных насекомых. Мы плывем на спине, понимая, что груди выступают над водой, наслаждаясь тем, что нам всем по шестнадцать, кроме Кайсы, которой семнадцать, и она уж слишком этим гордится. На свой день рождения она побрила голову. У нее острые высокие скулы, и даже если бы она не была старше, она все равно оказалась бы главной, потому что у нее уверенная походка и она рисует шариковой ручкой шашки на белой окантовке своих конверсов. Мы бы тоже хотели побрить голову и порисовать на обуви, но нам нравится, что наши кеды остаются белыми, а матери – счастливыми.
Мужчина не прыгает в воду. Он сходит по деревянным ступеням к мосткам, садится, а затем медленно, как будто это причиняет ему боль, опускается в воду. Ничего не говоря, мы переворачиваемся со спины на живот, наши головы и плечи торчат над водой как поплавки.
– Че он здесь вообще забыл? – говорит Бекки, и мы киваем. Мы смотрим краем глаза, как он плывет к краю озера. Хотя мы и нездешние, мы возмущены. Сегодня это озеро наше, мы громкие и наглые. Когда мы идем по тротуару, мы занимаем его целиком.
– Разве он не должен сидеть на работе? – говорит Меган.
– Может, нам уйти? – предлагает Лиза, но никто не соглашается. Лиза робкая. Лиза заплетает свои светлые волосы в косичку так туго, что натягивает кожу на голове.
Когда Кайсе надоедает наблюдать за мужчиной, она заявляет, что надо перебраться на плавучие мостки. Она хочет позагорать. Мы подплываем и вереницей карабкаемся по железной лестнице: ступеньки гладкие, с нас стекает вода. Так тепло, что мы даже не дрожим. Мы специально не проверяем, наблюдает ли за нами мужчина, хотя, скорее всего, так и есть, ведь мы юные и почти голые в наших бикини, и в наших слабых телах есть могучая сила: они источают то, что вызывает страсть.
Мы ложимся рядом друг с другом. Мы знаем, что обгорим.
– Жарко, – говорит Лиза.
– Как думаете, с кем бы из нас переспал трубач? Если бы ему пришлось выбирать, – говорит Меган.
– Не с тобой, – отвечает Кайса.
– Я как-то застала родителей во время секса, – говорит Бекки.
Мы хихикаем, мы смущаемся и немного гордимся собой. Это случалось с каждой. Единственный случай, когда можно ошарашить родителей самим своим присутствием.
Мы закрываем глаза и вдыхаем запах древесных водорослей, запах солнца, от этого начинает зудеть в носу. Мы чувствуем, как мостки оседают, и над нами вдруг нависает тень мужчины. Он стоит на верхней ступеньке. Старый, как минимум сорокет – его тело напоминает нам о наших отцах, пузо торчит над тонкими икрами.
– Вы, дамочки, из музыкального лагеря? – спрашивает он.
Мы думаем, стоит ли сесть, но стыдимся своих животов, кожи, которая сложится в складки. Мы чувствуем мудрость оленя, знающего, когда застыть в полной неподвижности.
– Я видел вашу компашку. Вы всюду ходите с этими бейджами.
Кайса приподнимается на локтях.
– Родители небось заставили сюда приехать? На каких инструментах играете?
– Скрипка, – говорит Меган.
– Альт, – говорит Лиза.
– Виолончель, – говорит Бекки.
– Арфа, – говорит Кайса, но это неправда, и мы чувствуем себя тупыми, потому что забыли, что здесь можем притвориться кем угодно, наврать с три короба, в любой момент нырнуть в фантазию; мы никому не обязаны говорить правду. Хотя нам хочется большего, мы пускаем в ход только самые мелкие наши мечты, немного меняем свои прически и личности. Меган прикидывается циничной. Бекки делает вид, что ей все смешно. Лиза притворяется, что с нами ей приятнее проводить время, чем одной. Кайсе, кажется, незачем что-то изображать, но врет она легче остальных.
– Вы откуда? – спрашивает мужчина, а мы схватываем на лету.
– Флорида, – говорит Меган из Мэна.
– Нью-Йорк, – говорит Лиза из Орегона.
– Париж, – говорит Бекки из Лос-Анжелеса, и нам кажется, что она слегка перегибает палку.
– Нэшвилл, – говорит Кайса из Флориды.
– Здешняя, – говорит мужчина, и Кайса улыбается.
Сквозь его мокрые шорты, похоже, видны очертания члена, хотя, может, это просто ткань так собралась. Нам не стоило бы смотреть на то, что мы не хотим видеть, но мы ничего не можем с собой поделать, мы уже посмотрели и теперь уверены, что он, конечно же, это заметил. Мы боимся, что случайно на что-то согласились, и хотим посмотреть еще.
– А вы ничего себе красотки, – говорит он.
– У нас скоро занятие, – говорит Кайса.
– Учеба – это важно, – говорит мужчина с такой улыбкой, будто имеет в виду что-то совершенно другое. – Удачи, девчонки.
Сказав это, он опускается обратно в воду.
– Какой же стремный, – говорит Бекки.
– Вообще мерзость, – говорит Меган.
Кайса поднимает руки над головой и потягивается, как будто ее кожа все еще ей принадлежит. Когда мы встаем, на деревянном настиле остаются мокрые следы наших тел.
Мы рассказываем в лагере про стремного мужика. Мы не самые непопулярные, но и не самые популярные, а эта история добавляет нам очков. Мы как птицы, которые кричат, услышав звук шагов, и передают тревогу от дерева к дереву. С каждым пересказом мужчина становится все большим ничтожеством, и мы смеемся, пока нам даже не становится его немного жалко. Какое еще животное подает сигнал тревоги и при этом чувствует трепет наслаждения?
Проходит два дня. Скоро отбой, и мы бежим домой из библиотеки, срезая через двор: облака бегут по небу, и ветер греет наши ноги, словно дыхание запыхавшегося пса. Дождь шел весь день, земля под ногами размокла. Сосновые иголки и опавшие листья, которые мы разбрасываем ногами, пахнут темнотой и плодородием. Нас
