Искатель. 1963. Выпуск №1 - Станислав Лем

— Проскочили!.. Я тебе проскочу! — взволнованно кричал Вадим Алексеевич. Потом подошел к мальчишке, взял его за подбородок. — Открой рот! Ел ягоды?

— Да не отравились они, Вадим Лексеич, — вставил лесник.

— Ничего мы не ели! — сквозь слезы говорила девчонка. — По горсточке и собрали. Этот вот набросился. Туески, ягоды отобрал. Прибить обещал.

Вадим Алексеевич облегченно вздохнул.

— Не ели, значит, ягод?

— Не-е-е, — затряс головой с перепугу замолчавший мальчишка. — Мы тока пришли, а этот нас за шкирку…

Ребят заставили вымыть руки, а заодно и лица.

— А теперь, мелюзга, марш в машину, подвезу.

…Широкоскулое лицо Болдырева сияло. Потчуя Талаевых чаем, он выглядел именинником.

Яркий день ликовал на поляне за окнами. Но они были плотно прикрыты.

Однако и здесь, в помещении, Василию Петровичу не чудился, а слышался тот же неотвязный дождевой шум. А временами казалось, что это какая-то странная болезнь накинулась нежданно, и мучит и мучит непрерывным вкрадчивым шумом.

— Кто такой Вадим Алексеевич? — спросил Талаев у Болдырева, чтобы как-то отвлечься.

— Начальник экспедиции. Лозинский.

— Удивительно нервный человек. Он болен?

— Здесь все больны, — сказал Болдырев. На скулах у него проступили желваки, а узкие глаза заблестели.

— Он так кричал на детей, которых задержал лесник… И на самого Федора тоже.

— Федор, видимо, проглядел, — невозмутимо объяснил Болдырев. — Ребята прошли оцепление. Не манной кашей мы шелкопряда кормим с самолетов. Поэтому пикеты и выставили.

Налили еще по стакану чаю.

Неожиданно Анна Михайловна сжала пальцами виски.

— Шумит… Все время шумит в голове. До боли!

— Да, черт возьми, и у меня…

Болдырев подошел к окну и ударом ладони распахнул створки.

— Слышите?

Звук стал совсем явственным — дождь, сильный крупный дождь обрушился на тайгу.

— Слышите? Это — он.

— Шелкопряд так шумит? — удивилась Анна Михайловна.

— Он не шумит. Он — ест. Он — жрет кедр!

Владимир Осипович несколько секунд постоял у окна, потом закрыл его и, обернувшись к Талаеву, сказал:

— Давайте пить чай.

— Сколько же этих гусениц, если они так шумят? — спросила Анна Михайловна, еще не придя в себя.

— Столько же, сколько звезд на небе, плюс еще десять, — ответил Болдырев.

— Фу, какая гадость!

— Что поделаешь, Анна Михайловна. Ваш муж все-таки не представлял себе достаточно ясно, с каким врагом он собрался бороться. Теперь он столкнется с ним лоб в лоб.

Талаев молчал. Он был поражен и подавлен.

— Давайте пить чай, как говорил чеховский профессор, когда его спрашивали о смысле жизни, — Болдырев иронически улыбнулся., — Больше нам, к сожалению, ничего пока не остается делать.

— Но ведь вы же боретесь! — с жаром сказала Анна Михайловна,

— Боремся…

— Разве химический метод так безрезультатен? — спросил Василий Петрович.

— Почему же… результаты есть! В конце лета мы составим протокол. Определим смертность гусениц, но… Оставшиеся в живых окуклятся, превратятся в коконы. Будущим летом, в летный год, пойдут порхать по тайге большие серые бабочки. Пусть их будет миллион. Всего миллион. Они разлетятся на десятки километров, а к осени отложат во мхе по пятьсот личинок. Значит, через год снова пятьсот миллионов гусениц набросятся на кедр. Но разве гусениц останется миллион? Покропили мы шелкопряда ядом, а на другой день — дождь. Начинай все сначала. Миллиарды гусениц остаются. Выходит, через год их будет сотни миллиардов.

— Но когда-то они кончат так размножаться, — сказала Анна Михайловна. — Не может же это продолжаться вечность!

— В одном месте шелкопряд бушует примерно четверть века, — ответил Болдырев. — Потом уходит в другие места. Выходит, он вечен. Мы боремся с ним то там, то здесь. А результат… Простите за еще одну цитату: «Саранча летела, летела и села. Посидела. Все съела и снова улетела».

— Послушаешь вас, Владимир Осипович, так поневоле пессимистом станешь, — заметил Талаев. — Где же ваша уверенность? Где задор?

— Вы хотите сказать: «Заманивал, заманивал, а теперь пугает»? Нет. Я вас знакомлю с конкретными условиями работы. Враг за стеной.

— Вы, вероятно, устали, Владимир Осипович, — сказал Талаев.

— Нет. Просто действует на нервы этот шум. Это смех над нами. Смех над бессилием человека.

«Не может Болдырев обойтись без красивого слова», — подумал Василий Петрович и сказал:

— Владимир Осипович, помогите мне. Надо раствор приготовить. Где здесь вода?

Когда в сенях загремели ведрами, из своего закутка вышел Лозинский.

— И мне ведро дайте.

У колодца Вадим Алексеевич неожиданно спросил у Талаева;

— Вы всерьез шелкопрядом интересуетесь? Или как любитель?

— Любитель? — усмехнулся Василий Петрович, вспомнив, как тогда после охоты с Болдыревым лесничий отозвался о любителях. — Нет, Вадим Алексеевич, не как любитель. Я считаю, что проще всего освободиться от дела, которое тебя взволновало, — это сделать его.

— Ну, ну, — буркнул Лозинский. — А то у меня такое впечатление, что Болдырев готов хоть шамана пригласить, лишь бы тот согласился.

Владимир Осипович, стоявший рядом, полушутя-полусерьезно сказал:

— Игра стоит свеч.

Поутру шум «дождя» звучал, казалось, с новой силой. Василий Петрович наполнил баллон обыкновенного садового опрыскивателя водой, в которой содержались бактерии дендролимуса. Болдырев помог ему надеть баллон на спину. Владимир Осипович был молчалив и сосредоточен, словно не Талаеву, а ему предстояло провести опытное заражение шелкопряда.

Потом Болдырев и Лозинский, пожелав Талаеву успеха, отправились к самолету, а Василий Петрович — в тайгу, к молодняку кедра, который можно было легко опрыскивать с земли.

Седая от росы трава стлалась на лужайке перед домиком опорного пункта. И тут же сразу, в нескольких шагах, поднимались великаны кедры. Домик на лужайке, у подножия сорокаметровых гигантов, представлялся игрушечным. Под этими деревьями могло укрыться и десятиэтажное здание.

Подойдя ближе к ним, Василий Петрович пригляделся и остановился, пораженный: ствол, ветви, веточки дерева перед ним шевелились. Кедр сплошь покрывали гусеницы. Шум черной армии, казалось, стал угрожающим, будто дерево ожило и поеживается, пытаясь сбросить врага.

Где-то неподалеку послышался рокот мотора самолета.

Василий Петрович ступил в кедровник. И тотчас почувствовал легкий удар по руке. Гусеница! Толстая, величиной с палец, она как ни в чем не бывало ползла к плечу. Талаев брезгливо стряхнул ее наземь.