Мы из Кронштадта. Подотдел очистки коммунхоза - Николай Берг

– Погоди, погоди. Это что же, ты военных бандитами считаешь?

Крокодил удивляется.

– А что такого? Военный – это убийца в первую очередь, для того они и нужны – убивать себе подобных. Вооруженные до зубов убийцы, специально обученные, как это правильно сделать с наибольшим успехом. Очень опасные поэтому, да еще и организованный дай боже. Да и что бы там не болтали – во время войны морали нет и быть не может.

У меня возникает ощущение, что я сижу с открытым нараспашку ртом. Вот уж никак не подумал бы, что степенный и добропорядочный Крокодил такое скажет. Потом я вспоминаю, что он воевал много и успешно, вспоминаю, что в рукопашной резне заслужил свое аллигаторское прозвище, перегрызя зубами глотку ичкерийчкому бандиту, а как я понял из других разговоров – убитых им всяко разно, не считая влезших на его мины, получается у Крокодила никак не меньше взвода. Куда уж опаснее. Но я то с ним в дружеских отношениях и потому совершенно не опасаюсь, что он вцепится мне в глотку клыками, влепит по мне из спокойно лежащего у него на коленях Калаша или начнет резать ножом этих детишек в песочнице. Наоборот – когда он рядом – мне спокойно, а мамкам детей спокойно за своих чад. Да и дитята возятся совершенно безмятежно.

Видимо что-то этакое отражается у меня на лице и посмеивающийся сапер довольно замечает: «Вот-вот, я об этом. Когда эти убийцы свои – все замечательно и прекрасно и нужно, чтоб эти убийцы были умелые опытные и лучшие. Вот когда чужие убийцы оказываются лучше – тогда печально. Ты ведь об этом подумал?»

– Ну да. Но уж как-то ты очень резко так заявил. Немного в голове не укладывается.

– Кто б говорил. Ты же медик. А ваша братия куда уж мясники. Ни за что ни про что хороших людей иголками тычите, ножиками режете, горчичники лепите и еще и банки ставите. Да еще и глумитесь при этом всячески – пописай в бутылочку, покакай в майонезную баночку, словно снайпер миллиметровщик какой-то.

– Ну, брось, шутишь ведь. Банки к слову уже не ставим, пользы от них точно нету, только вред. У медиков жестокость оправдана, иначе-то не получается, опыт вековой.

– Так и у военных тоже. Вот простой тебе пример – если сейчас на детскую площадку припрется зомбак – ты что будешь делать?

– Странный вопрос. Стрелять, конечно. Но это зомби, с ним-то все ясно, он же иначе не остановится.

– А вражеский солдат что – остановится? Он же пришел к тебе демократию занести, то есть убить тебя и ограбить. И если ты его не уложишь – он уложит тебя и твоих друзей и близких. И трофеи прихомячит. Самая чушь последнего времени – дикое лицемерие общества. Все солдатам пытаются мозги засрать, мол они гуманисты, несут демократию или там восстанавливают конституционный порядок и тыры и пыры. У вояк потом крыша съезжает, как же он принес демократию или там восстановил конституционный порядок – а его дружку не желающие восстановления конституционного порядка местные весельчаки кишки выпустили и поотрезали все что можно в ходе длиииинного развлечения, потому пришлось долбать по этим весельчакам из всех стволов, а весельчаки как на грех окопались в деревне, потому посреди улицы после драки валяется порванная пополам взрывом баба. Солдат дуреет от такого расхождения басен и яви. Крыша едет. А это паршиво, обученный солдат дорого стоит.

– Ну, это-то ты к чему ведешь?

– Да к тому, что римские легионеры не страдали такой дурью и им мозги не парили. Да и не только они. Все было Проше и человечнее, что ли. Есть враг – либо враг сдается, либо его вырезают к чертям собачьим. И грабят побежденных. И все довольны, солдатам почет и прибыток. Так и надо. Дошло до войны – не обманывай себя, рассказами, что пришел цветочки сажать и кошечек гладить. И все будет в норме. А сейчас наврут с три короба, потом удивляются – откуда у солдат нервные расстройства. Ах-ах!

– Погоди, но ведь те же немцы во Вторую мировую тоже свихивались. Я читал. Об этом многие пишут.

– Да? И что?

– Ну, там вернувшиеся с фронта чудачили жестко, пулеметчики с ума сходили от того, что русские жидомонголы волнами лезли…

– А дружелюбным пулеметчикам так искренне было жаль этих жидомонголов, что они с ума сходили? Хочешь совет?

– Давай.

– Вот как только тебе начнут такое рассказывать – плюй в морду рассказчику. И постарай харкнуть как следует, чтоб густо. Это даже не брехня, это злостная ложь. И рассказывающий это – паскуда и подлец. Да, и лучше вместо плевка – сапогом в рожу.

– Ладно, не злись. Давно хотел тебя спросить – только не злись, ладно?

– Я сегодня добрый. Валяй!

– Слыхал, что ты чеха зубами загрыз. Не врут?

– А чего тут такого? Вон – большая часть сейчас наших питерских горожан любого загрызут и фамилии не спросят. Что удивило-то?

– Ну, ты ж не зомби… (Тут я понимаю, что выгляжу глуповато с таким детским вопросом и вообще – зря я все это начал).

– Да я поспорил с нашим радистом, что вполне обойдусь в случае чего одними зубами. Как раз так и сложилось, что сцепились вплотную, меня чех ножом в плечо. «Язык» был не нужен, разобраться надо было по-тихому, без шума, а поспорили на бутылку хорошего коньяка. Все одно к одному и сложилось. Да это, к слову – ерунда. Вот толково мины расставить – это сложнее, тут думать надо. А кусаться… Наши предки это еще тысячи лет назад умели делать.

Мне остается только офигеть и задуматься.

Виктор и сам удивился, как трясутся у него руки. Просто даже не трясутся, а ходуном ходят. Снимать портки в такой трясучке было непросто, но опять показалось, что течет по ноге теплая мокрядь, как тогда, когда пуля попала.

Кровь действительно была. И текла как раз оттуда, где совсем недавно зарубцевалась корявеньким узловатым шрамом дырка от пули. Бедро и так ужасало тем, что стремительно наливалось синевой свежего кровоподтека, такого здоровенного, что и сравнить не с чем. Цепочка бордово-красных следов от укусов зомбеныша сейчас сливалась в одну синячину. Но синяк, как бы страшен с виду он не был не вызвал никаких особых опасений, а вот струйка крови – ужаснула так, что ноги у Вити ослабли и пришлось быстро сесть на табуретку, чтоб не свалиться на пол.

– Достал, гад мелкий – отстраненно и тупо подумал Витя. Его зазнобило.

В соседней комнатенке отчетливо пролязгал перезаряжаемый ПМ. Ирина поспешно заметала следы своей непредусмотрительности. Совсем забыла, что оружие надо перезаряжать – и с того давнего дня, когда на заснеженном поле ей пришлось валить обратившихся в зомби дизайнеров или кем эти твари были в своей добедовой жизни, просто из головы вылетело, что патроны-то она потратила и в пистолете не полная обойма. Вот про свою помповушку она помнила все время и следила за ней, а пистолет так и покоился в кобуре. Он был не нужен все это время как оружие, а скорее как символ власти. И оказалось в символе стоит всего один патрон. А пистолетик-то слабая машинка и хоть в голову зомби она и попала, но мозги не расшурудила, пришлось бить из укорота.