Будни войны - Олег Селянкин

Но майор Исаев не искал поддержки, он был убежден, что только так и обязан поступить, как решил, потому и сказал, четко выговаривая каждое слово:

— Так вот, отправлять их в трибунал не стану. Они будут расстреляны здесь. Немедленно.

Слова майора Исаева упали в настороженную тишину. Они будто впитались серыми шеренгами солдат. Даже ворона, усевшаяся на ветке дерева, перестала вертеть головой, замерла, уставившись любопытными глазами на людей.

И вдруг прозвучал одинокий голос:

— А Чередниченко зря в расход списываем.

Этот штрафник сказал: «списываем»! Он заявил, что и свою незримую подпись ставит под приговором, объявленным им, майором Исаевым!

Но радости своей майор Исаев не выдал, он только спросил строго:

— Кто это сказал?

Из строя вышел штрафник. По внешности вроде бы такой же, как и другие. Держался он с чувством собственного достоинства. И глаз не отвел, когда заговорил:

— Я сказал, товарищ майор… Молодой он, Чередниченко. Сбили его с толку те…

— Правду он говорит? — Майор Исаев повернулся лицом к штрафникам, от них ждал подтверждения или опровержения услышанного. Солдаты одобрительно зашумели. Стало ясно: Чередниченко они согласны помиловать.

— Становись в строй, Чередниченко, — бросил майор Исаев, и голос у него радостно дрогнул, чуть разгладились суровые складки, прорезавшие его усталое лицо.

— Спасибо вам, — тихо оказал тот.

— Не меня, их благодари, — сухо оборвал его майор Исаев. — Они тебе сегодня жизнь спасли, они с тебя и спросят, если ты опять грязь рылом пахать начнешь.

Чередниченко убежал к штрафникам. Те молча приняли его.

— А эти? Может, еще кого из них под защиту возьмете? — с тайной надеждой спросил майор Исаев.

Промолчал батальон. Только ворона робко каркнула.

— Отделение — ко мне!

Сержант Бубнов вздрогнул, удивленно глянул на майора Исаева. И тот, встретившись с ним глазами, поспешно пояснил:

— То самое, в котором они числились.

Теперь восемь человек, одетых пестро и вооруженных как нашими, так и фашистскими автоматами, бесшумно отделились от шеренг штрафников. Подойдя, они остановились чуть в сторонке и с таким расчетом, чтобы не мешать остальным — видеть и майора Исаева, и осужденных. Нет, у тех, кто вышел из шеренги штрафников, не бегали глаза, у них не было предательской дрожи в коленях: они понимали всю необходимость того, что должно было свершиться их руками.

— Дать лопаты, пусть роют могилы, — вновь разозлившись на весь мир, распорядился майор Исаев.

С приговоренных к смерти сняты ремни, оторваны хлястики. И шинели сразу стали похожи на обыкновенные балахоны.

Майор Исаев, проверяя себя, еще раз мысленно перебрал все, что несколько минут назад узнал об этих двух, копавших себе могилы. Да, оба отъявленные негодяи. Особенно — Никонов. Он за свою еще сравнительно короткую жизнь судился уже семь раз и три из них — за время службы в армии: дважды за дезертирство и еще за попытку убить напарника, с которым был в секрете. Только потому пытался его убить, что «часы у того телка хорошие были», — как свидетельствовали документы, цинично, без намека на раскаяние сказал на следствии Никонов.

И майор Исаев невольно покосился на Никонова, с отвращением скользнул глазами по его рыжим вихрам, казалось, как-то вызывающе топорщившимся на затылке, и по жилистым, натруженным рукам, уверенно сжимающим черенок лопаты.

А земля падает с лопат, падает…

— Воловик, ты почему перестал копать? — спрашивает майор Исаев для того, чтобы порушить гнетущую тишину.

— Мне и такой ямки хватит, — вроде бы беспечно отвечает тот, соскабливая палочкой грязь с лопаты, потом неторопливо садится на холмик земли, выброшенной им из неглубокой могилы. — Да и Никонов, как погляжу, и за меня решил постараться.

Действительно, тот уже с головой ушел в землю. Он будто хочет вырыть подземный ход, которым можно будет убежать от людей, справедливо ненавидящих его, Ивана Никонова.

Никонова силой вытащили из ямы, вырытой им.

Короткий приказ:

— Раздевайтесь!

Воловик сбросил с плеч шинель, небрежно швырнул на нее гимнастерку, шаровары и стыдливо прикрылся рукой.

А Никонов тянет время: его пальцы то и дело умышленно мешают друг другу, он излишне долго укладывает гимнастерку и, шаровары. Чувствуется, что это не привычная аккуратность человека, а все тот же страх перед смертью.

Наконец справился со своей одеждой и он.

— Есть просьбы? — сухо спрашивает майор Исаев.

— Имеются, — поспешно отвечает Воловик и вытягивается так, будто на нем не нижнее белье, а полная парадная форма. — На ваш приговор не обижаюсь. Сам напросился… Если можно, напишите домой, что погиб в бою… И закурить бы…

Злая тишина висит над лесом, над его опушкой. Теперь уже несколько ворон сидят на голых ветвях дерева и поглядывают на людей.

— Ладно, напишу, что ты умер как человек, — обещает майор Исаев. — А что скажешь ты, Никонов?

Никонов высказал не просьбу. Все его бессвязные вопли были о желании жить, о том, что он согласен десять и даже больше лет отсидеть в самой строгой тюрьме, в сырой одиночке гнить, только бы не умереть сегодня.

Майору Исаеву стало невыносимо противно смотреть на этого подлеца, ползавшего около ног людей, хватавшегося скрюченными пальцами за их сапоги. Ему вдруг чуть не до слез обидно стало: что ни говорите, а его решение о расстреле этих бандитов — самый обыкновенный самосуд, за который запросто могут основательно погладить против шерстки…

Хотя стоит ли сейчас думать об этом? И он отвернулся от Никонова. До чего же гадок этот слизняк!

И тут Никонов, почувствовав, что снисхождения ему не будет, вскрикнул и побежал. Не в лес, до которого было несколько метров, а прямо на солдатские шеренги. Он бежал, размахивая руками. Майор Исаев видел его черные от земли ступни, быстро двигающиеся лопатки…

Вот и серая стена батальонных шеренг. Она дрогнула, расступилась. В этот коридор, стенами которого были люди, и бросился чужой для них человек. Майор Исаев понял сразу, сердцем почувствовал, что тот был именно чужим, презираемым: ни один из солдат не протянул к нему руки, чтобы попытаться схватить, остановить. Солдаты брезговали прикасаться к нему.

Как на учении, развернулось отделение. Злые, короткие очереди хлестнули в спину беглеца. Он упал. С тревожным криком взмыли вороны с голых ветвей дерева.

Строй батальона и шеренги штрафников смешались на несколько минут. Все, хотя вроде бы и не хотели этого, смотрели на беловатое пятно, застывшее на серой холодной земле.

А потом вспомнили о Воловике. Глянули в его сторону. Он по-прежнему сидел на холмике земли, по-прежнему курил.

И тогда майор Исаев подошел к нему, остановился почти рядом. Воловик торопливо сделал несколько жадных затяжек, швырнул окурок в яму, приготовленную для себя, и встал.

— Ну, чего на меня глаза таращишь? — набросился на него майор Исаев. — Одевайся!

До этого Воловик был бледен. Но теперь, если бы не слезы, покатившиеся из глаз, можно было бы подумать, что перед тобой стоит мертвец, вылезший из этой ямы.

Майор Исаев сдвинул фуражку на затылок, глубоко вздохнул и пошел прочь, даже не глянув в сторону беловатого пятна, маравшего землю. Пират моментально пристроился около его левой ноги.

Вроде бы никого постороннего не было, когда вершили справедливый суд, вроде бы и батальона никто в тот день даже на самое короткое время не покидал, но в обед, почти одновременно с походными кухнями, правда с противоположной стороны, с запада, продрался сквозь грязь и «козлик» командира полка. Бесцеремонно отправив прогуляться адъютанта и шофера, сюда, в машину, полковник Муратов и позвал майора Исаева, усадил на сиденье рядом с собой и сразу же обругал. За невыдержанность и самоуправство. Беззлобно и очень кратко обругал. А потом, помолчав, и сказал, что за недавний бой хотел его, майора Исаева, представить к ордену Красного Знамени. Даже начал заполнять на него наградной лист. Но теперь с отправкой того листа повременит. Исключительно для того, чтобы излишне не дразнить высокое начальство. А закончил свой монолог наигранно бодро:

— Короче говоря, «длинная майора», раньше времени носа не вешай: пока ты в моем подчинении — очень сильно обидеть постараюсь не дозволить.

Майор Исаев почувствовал, что похвальба брошена для того, чтобы взбодрить больше себя, чем его, Дмитрия Исаева.

А поздним вечером, когда, сытно поужинав и сполоснув котелки водой из маленькой безымянной речки, все отдыхали, стараясь не замечать, что сейчас наши орудия грохочут совсем рядом, что фашистам все же удалось зацепиться за свою очередную линию обороны, подготовленную загодя, в батальон на попутной полуторке прибыл капитан Редькин. Он ничего не сказал майору Исаеву, он только излишне долго и старательно пожимал его руку. Настолько долго и старательно, что тот спросил: