Алхимик с боевым дипломом - Ирина Владимировна Сыромятникова
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Теперь мне стали понятны слова Чарака о тождестве и понимании: я чувствовал себя одновременно двумя разными людьми, мужчиной и женщиной. Причем женщиной испуганной (вот, значит, как оно выглядит, это чувство!). Для воскрешенной пролетевших мимо веков не существовало, она только что упала на пол, и вдруг ее окружили странные незнакомые люди.
– Не бойся, – сказал я ей. Раньше мы не поняли бы друг друга, но сейчас говорили на одном языке. – Помоги мне. Скажи, что случилось? Что с тобой произошло?
Она поверила и послушно обратилась в себя, последним, смертным усилием пробуждая образы минувшего, а я смотрел на мир ее глазами и видел все таким, каким оно было тогда. Просторные, светлые помещения, разноцветные огни, подсвечивающие толщу воды, медленно плывущие в ней агрегаты. И на этом белом пластике, на светлом металле, словно паутина, расцветали грязные пятна фомов. Неживая мерзость расползалась, на глазах обволакивая купол, а люди стояли и показывали на нее пальцами. Они ничего не предпринимали, они выглядели удивленными и слегка обеспокоенными, но не испуганными.
– Ты знаешь, что это? Ты понимаешь, что это было? – допытывался я у зомби.
Все-таки это тело было очень старо, эхо жизни почти погасло в нем, и даже самые сильные колдуны не могли удержать его дольше минуты. Мертвая плоть обратилась в серый прах, на этот раз окончательно, а накопленную реанимирующими проклятиями энергию пришлось рассеять.
Все некроманты видели то же, что и я. Мы потрясенно молчали.
– Что? Вам удалось что-то узнать?
Ах да, у ритуала ведь были зрители. Содержание наших видений Барраю было недоступно.
– Их убило вторжение потустороннего, – ответил я за всех, – фомы, самое примитивное из стихийных проклятий, но они не знали, что это было, и не могли себя защитить.
– Но мы же в море! – потрясенно выдохнул Крапс. – Тут соленой воды… Нужно было просто стены помыть…
Я пожал плечами:
– Это просто, если об этом знать. У них не было времени искать средство.
Глава 6
Крапс изводил меня всю обратную дорогу:
– Поздравляю! Какой успех!!! Лично я до последнего не верил, что у нас вообще получится что-то путное, но чтобы сознание пробудилось во всей полноте… Восхитительно!
Я морщился – обсуждать происшедшее мне сейчас не хотелось.
– Который у вас? – прищурился некромант.
Какое его собачье дело?
– Пошел на фиг!
– Постэффекты, – спокойно заключил он, – нужно пару дней, чтобы они развеялись.
Я отвернулся к стенке. Мне хотелось остаться одному, чтобы без помех разобраться в этом странном движении, поселившемся внутри. На границе чувств то и дело возникали образы, вкусы, запахи, совсем чуть-чуть не доходящие до сознания, словно вид через грязное стекло или приглушенный разговор. Их можно было уловить только так – в полной неподвижности, исподтишка.
Наверное, вот это и имел в виду Чарак, когда говорил о возможности прожить чужую жизнь, но он не объяснил, что это не будет похоже на воспоминание или книгу, скорее на иное состояние ума, то набегающее волной с яркостью галлюцинации, то полностью сходящее на нет. Я с ужасом и восторгом осознавал, что меня стало больше (впрочем, образ был знакомый – Шорох давно уже меня так доставал). Обрывки чужих суждений вспышками пронзали мозг, оставляя после себя неожиданные ассоциации и мысли о странном. У меня была только пара дней, чтобы сохранить, запечатлеть в себе хрупкое чудо, а потом моя личность возобладает и яркие видения превратятся в мозаику неясных пятен. Я готов был сюсюкать и выдуриваться как угодно, лишь бы не потерять это сокровище – окно в другой мир, где люди плавали под водой и летали по небу, где рукотворные устройства умели говорить, а фотографии могли быть не только цветными, но и движущимися. Алхимический рай! Вот что было истинным сокровищем, унесенным мной из Города Наблы.
Вероятно, остальные некроманты тоже испытывали нечто подобное: по прибытии в лагерь все мигом разбежались по своим закуткам и больше я никого не видел.
Приходила лекарка из актива, пыталась втюхать мне успокоительное. Улыбнулся, взял и вылил. Потом устыдился своей выходки, начал извиняться, нес чушь про вред химических релаксантов и необходимость достижения душевной гармонии. По-моему, вид черного, рассуждающего о душе, напугал ее гораздо сильнее, чем вылитый эликсир.
Ночь прошла словно в бреду, а утром, проснувшись, я взял полотенце и пошел на море купаться. Спрашивается: зачем? Затем, что если раньше я был абсолютно равнодушен к водным процедурам, то теперь меня преследовало глупое убеждение, что быть на море и уехать без загара – западло (воспоминания о тупых развлечениях древних людей шли в комплекте с алхимическими секретами). И что характерно: старики как-то сумели с этим справиться.
Я расстелил на гравии большую простыню и начал принимать солнечные ванны. В этом дебильном занятии ко мне немедленно присоединился Алех:
– П-привет. Н-ну, к-как?
– Успешно. – Я не стал грузить его особенностями некромантических ритуалов. – Ты вообще-то там был?
– Н-нет, не п-пуска-а…
– Понятно.
Да, все эти мрачные коридоры и ощущение глубины могли окончательно свихнуть мозги впечатлительному белому.
– А почему вы наверху не роете?
– З-зачем?
– Здесь был насыпной остров – сначала сделали стенки, потом набили внутрь всякий хлам, а сверху засыпали песочком и выстроили дома. Остатки вулкана защищали все это от морских течений, а то, что камней не видать, так это основание за столько лет просело или море поднялось, уровень фундаментов оказался под водой. Наверняка под нами до фига артефактов!
Алех с интересом оглядел угловатые дюны:
– С чего т-ты взял?
– Масси это знала, – пояснил я. И в ответ на недоуменный взгляд: – Мессина Фаулер, покойница, которую мы поднимали. А ты о чем подумал?
– Н-надо бы к-копнуть…
Я пожал плечами. Белый мог проникнуть в прошлое только так – через осколки камней и куски керамики, увидеть мир глазами умершего ему было не дано. Какая ирония! Каждого белого от рождения преследует способность понимать и сострадать, но при этом добиться тождества может только черный.
А потом полдня тосковать об отсутствии зонтика и удобного лежака на