Семь корон зверя - Алла Дымовская

Тем бы дело и кончилось, и жил бы Миша Яновский да поживал, рос бы в деньгах и карьере, по мере возможностей оберегая в чистоте принципы и устремления, да вышла ему незадача. А началось все в одно прекрасное солнечное утро с одного неожиданного и неприятного визита. Случился он в воскресный выходной.

Съездив с матерью за продуктами на колхозный рынок – местную обильную достопримечательность, Миша, поставив «восьмерку» в гараж, направлялся к своему подъезду, когда чей-то робкий голос тихонько окликнул его по имени-отчеству откуда-то сбоку. Обернувшись на зов, Миша единственно обнаружил совершенно ему незнакомого паренька лет семнадцати, который посмотрел на него так, словно испрашивал у Миши разрешения подойти. Заинтригованный, Миша, однако, подошел к нему сам, одновременно оценивая и разглядывая возникшую перед ним смущенную личность. Типичный тинейджер, в меру накачанный и обвешанный примочками, но мордашка деревенская, без намека на интеллигентность, и руки рабочие, с въевшейся грязью под ногтями, симпатичный, но чем-то очень встревоженный. Миша заговорил с мальчишкой первым:

– У тебя ко мне дело?

– Да, Михаил Валерианович, только я не хочу тут на людях трепаться, – огляделся вокруг себя парень, словно обращая Мишино внимание на многолюдье любопытствующего двора.

– А собственно, откуда ты знаешь, кто я такой? – подозрительно напрягся Миша, но тут же получил разъяснение.

– Да дядя Тимофей сказали, что вы ихний адвокат. – И, увидев на Мишином лице стойкое непонимание, паренек снизошел до подробностей: – Ну, Оли Лагутенко родной дядя. Он вас в морге видал.

– И что же, у тебя от него поручение? – не зная, что и подумать, спросил Миша паренька.

– Нет, я сам пришел. – Тинейджер выжидательно замолчал, словно прикидывая, стоит ли ему продолжать. Потом, видимо, решив вопрос положительно, заявил, глядя Мише в самые глаза: – Это Карен Лельку изнасиловал и убил. Я точно знаю.

«Шантаж» – это было первое, что пришло в тот миг внезапного признания Мише Яновскому на ум. Схватив жесткой рукой паренька за локоть, Миша почти силой оттащил его в укромную тень раскидистой дворовой яблони, после чего взял быка за рога:

– И ты, конечно, свидетель! И доказательства имеешь? А не имеешь, так будет лишний шум. Короче, сколько ты хочешь? – презрительно и уничтожающе-холодно спросил Миша.

– Да вы что? Да ничего я не хочу! Я с Лелькой дружил, и родители наши в одном доме живут. Думал, вот мне невеста растет, а тут этот гад! – выкрикнул Мише в лицо парнишка, обиженно и отчаянно, но не заплакал, а только сжал кулаки. – Мне говорили, вы человек, а вы...

Мише стало погано. Не столько от упреков расшумевшегося паренька, сколько от мерзкого, неотвратимого ощущения, что он, Миша Яновский, только что вляпался в жуткое дерьмо. Если парнишка говорил правду, а недобрая интуиция подсказывала Мише, что это именно так, то, что бы он далее ни предпринял, вони и гадости хватит с головой.

– Перестань орать. Раз пришел по делу, дело и говори. Да не здесь, пошли на угол, в кафе. И сопли утри. – Миша потащил вновь оробевшего паренька в «Бабочку», безобидную летнюю пивнушку в квартале от дома.

Затребовав пива на двоих, Миша в молчании дождался заказа и, едва лишь отошла девчушка-официантка, приготовился слушать.

– Ну давай, Штирлиц, колись. Да, чур, не врать!

Парень врать и не собирался, обстоятельно и подробно излагая Мише суть происшествия с Олей Лагутенко, полностью оправдывая самые худшие Мишины ожидания. Мише, по мере продвижения повествования, становилось все гаже и гаже, и было от чего.

По словам Петрухи, как, оказалось, звали нежданный Мишин перст судьбы, в тот окаянный вечер Оля с подругой отправились на дозволенную ежесубботнюю дискотеку. А Олина мама, как обычно, подрядила Петьку с друзьями встретить и сопроводить дочку с подружкой до дома по причине позднего времени. Дело знакомое, сам Петюня к танцам равнодушный, но в просьбе не отказал, все же соседи и почти что родные люди. Вот и подгребли они с Малаховым Антошкой к «Витязю» часиков этак в десять. Дольше Олина мама дочурке выплясывать не позволяла, требовала дисциплины. Только на этот раз покладистая обычно малолетка вдруг заартачилась и наотрез отказалась следовать в кильватере за Петькой. Может, с парнем каким перемигнулась, а может, так, от подростковой вредности, кто ее знает, а только Олька от него сбежала. Оставив Антошку с подружкой, Петюня бросился ловить девочку по переполненному потной молодежью залу. Догнал, схватил за руку, потащил к выходу, но на улице Оля снова вырвалась и, показав ему лопатой язык, побежала за угол к дороге. Петька выматерился отчасти вслух, отчасти, для культурности, про себя, но делать было нечего, пошел вразвалочку за Олькой к проезжей части, ведущей к универмагу «Фестивальный». А Оля уже стояла у края тротуара и призывно махала машинам рукой, в свете фонарей ясным вечером Петька ее хорошо видел. Но не успел он подойти, как возле девочки тормознула шикарная тачка, распахнув дверь почти на ходу. Олюня, дурочка, прыгнула внутрь, и сверкающая махина, газанув, умчалась. Подбежавший Петька сумел углядеть только марку и крутой номер машины, такой же, как у Карена – 777, дураком надо быть, чтобы не запомнить.

Но и Петюня, как человек порядочный, не хотел подводить глупенькую соседку. Та еще не оберется скандалов, когда воротится домой, возможно, что и к утру. Повезли Ольку, конечно, не мультики глядеть, ежу понятно, но такое с девочками в наше время случается сплошь и рядом, никуда не денешься – рано или поздно... Хорошо еще, если парень в машине один, а то будут трахать до посинения всей бригадой, но, может, хоть с преждевременным опытом добавят дурочке и ума. А уж что Олька будет врать мамаше, и особенно лютому в смысле добродетелей папаше, пусть выдумывает сама. Петька будет молчать в тряпочку, чтобы не подставляться.

Вернувшись к Малахову, уже потихоньку щипавшему Олькину подружку, Петька сообщил, что Оля сбежала от него с какими-то встречными девчонками вроде бы из ихней же школы, он толком не знает, и крикнула, чтобы шел домой без нее – маме она позвонит сама. Что же, ее проблемы, закивала подружка, полностью сосредоточившая кокетливо-детское внимание на мускулистом, накачанном Антошке.

Ту же версию Петька рассказал и Олиной маме. Ирина Ильинична, сначала страшно заругалась, потом, сообразив, что бедный посыльный ни при чем, извинилась перед пареньком и отпустила с миром, добавив при этом, что покажет родимой доченьке, где раки зимуют, когда та возвернется в отчий дом. Петька в глубине души посочувствовал несовершеннолетней своей соседке, но в голову ничего такого брать не стал, к тому же были у него и свои вечерние дела в дворовой беседке.