Сука-любовь - Дэвид Бэддиэл

— Ты хочешь сказать, что опухоль Эммы была связана со СПИДом? Что его передал ей я?

Джо кивнул.

— И, следовательно, — я прошу, ответь мне прямо, — у меня тоже СПИД?

— Ты — ВИЧ-инфицированный, — жестко сказал Джо. — В принципе, это почти СПИД. Твоя иммунная система не может функционировать на полную мощь. — Он сделал паузу. — Вполне возможно, что впоследствии твоя аллергия вернется. Я проводил кое-какие исследования о взаимосвязи СПИДа и аллергических реакций — не достаточно изученная область, к сожалению, — больные СПИДом, у которых была ранее аллергия, на какое-то время избавлялись от нее, но потом она возвращалась, в гораздо более тяжелой форме. Никто не знает почему.

В тишине, последовавшей за этими словами, Вик прислушивался к необъяснимому гулу, который всегда присутствует в подобных заведениях. Он посмотрел в окно, хотя смотреть, в сущности, было не на что — кромешная тьма, поскольку единственными зданиями в округе были служебные помещения, куда люди приходят только днем.

— Я не верю тебе, — сказал Вик наконец.

— Как знаешь.

Вик отвернулся. Джо протянул руку к «Серой Леди».

— Здесь у меня образец твоей крови. Я взял его, пока ты был без сознания.

Вик остолбенело глядел на него, все мысли об извинениях куда-то провалились.

— Это мой личный микроскоп. Используя его, можно реально увидеть сам вирус.

Он произнес это услужливым, примиренческим тоном, словно хотел приободрить Вика. Вик подошел к нему, с трудом передвигая ноги, словно они были деревянными. Он не взглянул на Джо, сразу прильнув к окулярам. Когда два светлых круга слились в один, Вик увидел сквозь светофильтр сине-зеленые плазмациты, плававшие вокруг трех более крупных клеточных структур; эти крупные клетки содержали в себе десятки маленьких красных шариков. Внутри большинства шариков были одиночные черные точки разных размеров. В целом, картина выглядела, как три прозрачных мешка, не плотно набитых красными глазами, которые плавали в водорослях.

— Те черные частицы, что в ядрах твоих кровяных клеток, называются RNA: ВИЧ-гены, — сказал Джо отеческим, наставительным тоном.

Вик убрал голову от микроскопа.

— И это точно моя кровь?

Джо кивнул. Вик медленно вернулся на прежнее место.

— Давно он у меня?

— Невозможно сказать. Как ты знаешь, вирус может оставаться в спячке долгие годы. Единственное, что можно сказать с уверенностью, это то, что совсем недавно произошла репликация, потому что именно это повлияло на твою аллергию. — Джо взглянул на микроскоп, но не стал смотреть в окуляры. — Твоих Т-клеток меньше, чем должно было быть. Они являются тем, что переносит гистамины.

«Прекрати говорить о грёбанной сенной лихорадке, — подумал Вик, — прекрати вести себя так, словно я должен быть, типа, польщен: „Эй! Я смертельно болен, но все отлично: побочные эффекты показывают, что я не буду много чихать в полях“». Но вместо этого он спросил, как если бы разговаривал со своим врачом:

— Сколько времени у меня осталось до того, как это перейдет в СПИД?

Перед его мысленным взором развернулся гобелен его сексуальных похождений: он был длинным и более замысловатым, чем гобелен аббатства Байо. Кроме того, во времена «Патологии» он несколько раз вкалывал себе героин, не так много, чтобы пристраститься к нему, хотя в общем-то его привлекала идея подсесть основательно — тогда сразу открывалась перспектива чудесного избавления от всех проблем.

— Трудно сказать, поскольку неизвестно, когда ты был инфицирован. — Джо в задумчивости поднес палец к губам. — Возможно, он у тебя никогда и не начнется. Хотя, глядя на результаты анализа, скажу, что ты уже на пути. Но есть люди, которые всю свою жизнь остаются… — тут он замолчал, подбирая слово, — … носителями.

Вик смотрел вниз. Он не слушал. Он думал о том, как сильно он любил жизнь, или, вернее, воспоминания о том, как он жил, до того как погибла Эмма; так что, когда его душа выключится, он сможет сказать, что видел все каналы: спутниковые, кабельные — о да! — он купался в роскоши девяноста четырех каналов. И все же ни одно из этих воспоминаний не вызывало тоскливого чувства сожаления о том, что праздник закончился. Он понял, что все радости прошли сквозь него и исчезли, словно сахарная вата, растаявшая во рту. Мысли об этом приносили только боль: прожить бурную жизнь, которая в конце приносит не умиротворение, а только ясное осознание того, чего ему теперь будет не хватать.

— Вообще, время, которое требуется для того, чтобы ВИЧ перешел в СПИД, сильно отличается у разных людей, — услышал Вик голос Джо. — Я знаю случаи, когда это происходило за три-четыре месяца… Я не знаю, как долго длился ваш роман — шесть месяцев? Год? — Вик не ответил: он не хотел отвечать, но он также чувствовал, что от него это и не требовалось, — тон Джо был явно риторическим. — Как бы то ни было, в случае с моей женой такой быстрый прогресс СПИДа необычен. Ничего неслыханного, конечно, нет, просто необычен. — Теперь Джо смотрел вниз. — Если носитель — ты… — тут он выпрямился, его глаза были похожи на язычки пламени газовой горелки, — то этот штамм очень вирулентный.

— Тогда… — сказал Вик, по горло сытый мелодрамой, разыгрываемой Джо, — поздравляю.

— С чем?

— С тем, что ты все так умненько разложил по полочкам.

Джо закашлялся, но не поднес руку к губам.

— Да. Благодарю тебя, — сказал он холодно. — Тем не менее я все еще не знаю одной вещи наверняка. Которую я бы очень сильно хотел узнать.

Вик не отрываясь смотрел на пол.

— Я до сих пор не знаю точно, действительно ли моя жена совершила самоубийство?

— И это то, что ты должен знать? Зачем, Джо? Ради самоуспокоения, не так ли?

Мелкая рябь, казалось, тронула голубые глаза Джо, крошечный намек на слабость. Его правая рука дернулась вверх, словно почувствовав необходимость схватиться за мочку уха, но тут же решительно вернулась на поверхность рабочего стола, пальцы сжались в кулак.

— Да, я полагаю. По крайней мере, когда-нибудь в будущем, — сказал он, — я хотел бы проследовать мимо венка на дорожном столбе, не спрашивая себя о том, кто был виноват в той катастрофе.

Он произнес это с той отстраненностью, которая лежит за гранью боли. Те, кто бывал за этой гранью, знают, что бурные реакции: слезы, отчаяние, влечение к самоубийству — со временем проходят, вместо них приходит печаль.

Повисла напряженная пауза, словно между ними осталось что-то недосказанное.

— Вик, — сказал наконец Джо, — тебе известно то, чего я не знаю… — он кашлянул. — Был ли ты с моей женой перед ее гибелью?

Вик посмотрел на него. Он подумал, стоит ли утаивать это от Джо. Но что сам Джо утаил от него?

ЭММА

Эмма вела машину от Харли-стрит до Херне-хилл, едва замечая помпезные фасады лондонских улиц. Этот ранний вечер вторника был одним из тех, которые Лондон выбрал для демонстрации показательного часа пик, словно опровергая мнение, что лучше всего для этой цели подходит вечер пятницы или утро понедельника. И вот она ждала — зеленый свет загорался лишь на миг, за который успевал проскочить один автомобиль, перед тем как желтый свет переключится на бесконечный красный. Ползя со скоростью улитки за другими машинами и слушая энергичные голоса радиокомментаторов, рассказывавших об участках с затрудненным движением: кольцевые развязки, тоннель, блокированные дороги А, перекрытые шоссе М (обрубали варианты один за другим), ей хотелось закричать: «Ничего не осталось! Больше дорог нет!»

Эмма плакала, плакала от отчаяния, что была не там, где хотела быть. Ей очень хотелось перестать думать о том, как это было нечестно, что движение встало именно сейчас. Ее мать, когда Эмма ребенком плохо себя вела, усугубляла ее вину тем, что говорила: «Почему, почему из всех дней ты выбрала именно этот?» И вот теперь Эмма задавалась похожим вопросом: «Ну почему движение не могло быть свободным именно сейчас?»

Услышав новость, которую ей сообщил профессор Дьюар, Эмма не забилась в истерике и не впала в безотчетную прострацию. Она ясно понимала, о чем теперь ей следовало думать. О Джексоне, в первую очередь, главная материнская обязанность. О Джо, ее муже, и перспективе, ранее предполагаемой, теперь уже определенной, не состариться в его обществе; возможно, даже о том, что они смогли бы стать одной из тех семей, которые воссоединяются перед лицом смертельной болезни одного из супругов. О своей матери; каким непостижимым образом она сможет прожить без нее, хотя, с другой стороны, она была слишком отстраненной от реальности, чтобы понять жестокую правду о том, что ее ребенок умрет раньше нее. И о себе, о жизни, которой ей будет не хватать, о музыке, которая не заставит ее сердце замирать, о шутках, которые не рассмешат ее, о воде, которая не охладит ее кожу в жаркие дни.