В диких условиях - Джон Кракауэр

Обдуманный образ жизни: Сознательное внимание к основам жизни и постоянное внимание непосредственно к тому, что тебя окружает и его заботам, пример — Работа, задача, книга; все, требующее эффективной сосредоточенности (Обстоятельства не имеют значения. Главное — как относишься к ситуации. Истинный смысл сокрыт в личном отношении к объекту восприятия, что он значит для тебя).

Великая Святость ПИЩИ, Животворящего Тепла.

Позитивизм, Несравненная Радость Эстетической Жизни.

Абсолютная Правда и Честность.

Реальность.

Независимость.

Завершенность — Стабильность — Устойчивость.

По мере того, как МакКэндлесс постепенно прекращал корить себя за испортившегося лося, состояние довольства, пришедшее к нему в середине мая, вновь снизошло на него, и продолжилось в начале июля. Затем, в разгар идиллии, случилась первая из двух критических неудач.

Удовлетворенный, судя по всему, тем, что удалось узнать за два месяца уединенной жизни в глуши, МакКэндлесс решил вернуться в цивилизацию. Пришло время завершить «последнее и величайшее приключение» и вернуться в мир людей, где он мог хлебнуть пивка, философствовать и очаровывать встречных историями о своих деяниях. Судя по всему, он вышел за рамки необходимости столь непоколебимо отстаивать свою независимость и потребности отдаляться от родителей. Возможно, он был готов простить их недостатки. Возможно, даже был готов простить кое-какие из своих собственных. Вероятно, он был готов вернуться в отчий домой.

А может и нет — мы можем лишь строить предположения о том, что он намеревался делать после того, как выберется из глуши. Но он хотел вернуться, это не вызывает сомнений.

Прежде чем отправится в путь, он записал на куске коры план действий: «Залатать джинсы. Побриться! Собрать вещи. …» Вскоре после этого он установил Минолту на старую бочку и сфотографировал себя, размахивающего желтой одноразовой бритвой, улыбающегося в камеру, чисто выбритого, с новыми заплатками из армейского одеяла, нашитыми на колени грязных джинсов. Он выглядел здоровым, но крайне истощенным. Щеки уже ввалились. Жилы на шее выступали как натянутые тросы.

2 июля МакКэндлесс закончил читать «Семейное счастье» Толстого, отметив несколько заинтересовавших его фрагментов:

Не даром он говорил, что в жизни есть только одно несомненное счастье — жить для другого.…

Я прожил много, и мне кажется, что нашел то, что нужно для счастья. Тихая уединенная жизнь в нашей деревенской глуши, с возможностью делать добро людям, которым так легко делать добро, к которому они не привыкли, потом труд, труд, который, кажется, что приносит пользу, потом отдых, природа, книга, музыка, любовь к близкому человеку, вот мое счастье, выше которого я не мечтал. А тут, сверх всего этого, такой друг, как вы, семья может быть, и все, что только может желать человек.

Затем, третьего июля, он закинул за плечи рюкзак и начал тридцати двух километровый поход к отремонтированной дороге. Два дня спустя, на полпути, под сильным дождем он набрел на бобровые запруды, преграждавшие путь к западному берегу Текланики. В апреле они были подо льдом, и не являлись серьезным препятствием. Теперь он должен был почувствовать тревогу, увидев покрывавшие тропу озера площадью в три акра. Чтобы не идти вброд через мутную, глубиной по грудь, воду, он взобрался на крутой склон и обошел запруды с севера, а затем спустился обратно к реке у входа в ущелье.

Когда он впервые пересек реку шестьдесят семь дней назад, это был ледяной, но тихий ручеек глубиной по колено, и он просто перешел через него. Однако 5 июля Текланика была в полной силе, напитанная дождями и талой водой с ледников, холодная и стремительная.

Если бы он мог достигнуть дальнего берега, остаток похода к шоссе был бы легким, но для этого он должен был перебраться через поток шириной в тридцать метров. Вода, мутная от ледниковых отложений и температурой лишь немногим теплее льда, которым недавно и являлась, была цвета мокрого бетона. Слишком глубокая, чтобы перейти вброд, она грохотала, как товарный поезд. Могучее течение быстро сбило бы его с ног и унесло.

МакКэндлесс был неважным пловцом и признавался, что боится воды. Пытаться одолеть ледяной поток вплавь или даже на самодельном плоту было слишком рискованно. Ниже по течению Текланика взрывалась хаосом бурлящих бурунов в узком ущелье. Задолго до того, как он сумел бы добраться до противоположного берега, его бы снесло на эти пороги и утопило.

В дневнике он записал: «Катастрофа. … Промок. Переправиться невозможно. Одинок, напуган.» Он правильно сообразил, что если попытается пересечь реку в этом месте и в это время, его ждет верная смерть.

Если б МакКэндлесс поднялся на полтора километра вверх по течению, он бы обнаружил, что река распадается на множество протоков. Если б он долго искал, то методом проб и ошибок сумел бы найти места, где эти протоки были глубиной всего лишь по грудь. Сильное течение наверняка сбило бы его с ног, но, плывя по-собачьи и отталкиваясь от дна, он, возможно, достиг бы берега прежде, чем его бы снесло в ущелье или он погиб от переохлаждения.

Но это было бы все равно слишком рискованно, а в тот момент МакКэндлесс не видел смысла так рисковать. Он вполне благополучно обеспечивал себя в глуши. Возможно, он сообразил, что если будет терпелив и подождет, то река постепенно обмелеет до безопасного уровня. Взвесив все варианты, он принял наиболее безопасное решение. Он развернулся и направился на запад, обратно к автобусу, в склонное к непостоянству сердце глуши.

Глава семнадцатая

ТРОПА СТЭМПИД

Природа была здесь дикой и ужасной, но исполненной красоты. Я взирал в благоговейном страхе на землю, по которой ступал, дабы разглядеть творения Высших сил, облик, форму и материал их работы. То была Земля, о которой мы слышали, сделанная из Хаоса и Древней Ночи. Здесь был не сад человека, но непокоренная планета. Не газон, не пастбище, не луг, не паханая, не испорченная почва. Это была юная и естественная поверхность Земли, какой она была сотворена на веки вечные — чтобы служить приютом человека, так мы говорим, — так Природа сотворила ее, и человек может ей пользоваться, если сумеет. Она не связана с человеком. Это было Вещество, огромное, восхитительное, — не Мать-Земля, о которой мы слышали, не созданная для его прогулок или погребений, нет, было бы фамильярным даже упокоить в ней кости, — но дом Неизбежности и Судьбы. Там ясно ощущалось присутствие силы, не предназначенной быть доброй к людям. То было место язычества и суеверных ритуалов, — скорее для пещерных людей и диких животных, чем для нас…