Наставница королевы - Карен Харпер

— Я хорошо знакома с людьми такого сорта.

Сесил, глядя на меня своими не по летам мудрыми глазами, кивнул.

— Не сомневаюсь, вы ведь столько лет провели рядом с Тюдорами и теми, кто пытался правдами и неправдами втереться к ним в доверие. Кэт Эшли, я молю Бога за вас и за себя — пусть нам удастся еще много лет трудиться на благо нашего королевства. Велики будут награды за верную службу, но жертвы, принесенные ради этого, — еще больше.

Джон дал согласие, и Сесил устроил так, что меня согласилась принять женщина, которая (как я хорошо помнила) в свое время добивалась того, чтобы стоять при дворе выше Екатерины Парр, вдовы короля — ни больше ни меньше. Я не питала иллюзий, понимая, что Анна Стенхоп станет всячески унижать и оскорблять меня. Но была и надежда — эта женщина вполне могла замолвить за меня словечко, благодаря чему я снова стану наставницей Елизаветы. Да ведь у меня за плечами были страхи и муки Тауэра — и ничего, пережила.

В тот день, когда мне предстояло встретиться с Анной Стенхоп Сеймур, герцогиней Сомерсет, Джон волновался не меньше, чем я. Когда мы с Сесилом подъехали к Сомерсет-хаусу (два его крыла, к моему удивлению, все еще достраивались), Джон уже ждал нас. Он ласково поздоровался и тут же сообщил:

— Кэт, я ее видел. Назвать ее сварливой — значит, ничего не сказать, — прошептал мне на ухо мой супруг, отведя в сторонку, пока Сесил разговаривал с другими служителями. — Она настоящая мегера, гарпия. Ей вообще невозможно угодить. Видишь ли, раз король приходится ей племянником — и то по мужу, — она уже воображает себя королевой!

— Сесил рассказывал мне, что она с мужем занимает покои королевы в Уайтхолле, поэтому даже лучше, что меня вызвали сюда. Было бы невыносимо видеть эту «королеву Анну» в комнатах настоящей королевы Анны. А через остальное придется пройти. Не сомневаюсь, ты меня понимаешь. Да и если уж она такова, то смогут ли спорить с ней супруг и Тайный совет? Наверное, если подольститься к ней, можно выманить у нее эту милость.

Я еще раз поцеловала мужа и поспешила вслед за Сесилом, который направился к черному ходу массивного Сомерсет-хауса. Как я уже говорила, здание все еще достраивалось, и Сесил объяснил мне, каким огромным станет дворец, когда строительство завершится. Он закатил глаза и добавил:

— Вот это западное крыло возводят из камней, оставшихся от разрушенного монастыря и библиотеки при соборе Святого Павла. У Сеймуров талант разрушать все, что подвернется под руку, а потом перестраивать на свой вкус. Подождите здесь, я прослежу, чтобы о вас доложили.

«Похоже на аудиенцию у королевы», — подумалось мне, когда лакей в ливрее с эмблемами Сомерсета проводил меня в обширный зал. Он выкрикнул мое имя, разнесшееся гулким эхом по огромному помещению, напоминавшему пещеру, после чего вышел.

Я подошла к герцогине, и каждый шаг отдавался двойным эхом — от мраморного пола и от высокого потолка; создавалось впечатление, будто кто-то крадется за мной. Комната блистала богатым убранством, а через длинный ряд окон за спиной герцогини видны были леса, на которых трудились каменщики. Дальше, за покрывшимися свежей листвой деревьями, бежала Темза, по которой туда-сюда сновали корабли и лодочки. И во дворе, и в самом здании слышался неумолчный визг пил и стук молотков.

Я низко присела в реверансе и долго не выпрямлялась, будто передо мной был сам монарх.

— Можете встать, — произнесла Анна, сидя в изукрашенном затейливой резьбой кресле, которое вполне могло сойти за трон.

На меня хлынули потоки яркого солнечного света, в лучах которого весело кружили пылинки. Захотелось чихнуть. Солнце било мне в глаза, поэтому почти не удавалось разглядеть черты лица хозяйки. Я шагнула в сторону, и взгляды наши встретились.

У самой могущественной на то время женщины Англии были глубоко посаженные холодные глаза и высокий лоб. Губы сомкнулись в тоненькую полоску, поэтому самой заметной чертой лица был классический римский нос с горбинкой. Милдред говорила, что этот нос Анна сует в дела своего супруга и всех прочих. Достаточно сказать, что сейчас, почти в полдень, она была разодета, как на бал, и увешана всевозможными драгоценностями.

— Я согласилась принять вас, — произнесла Анна, глядя на меня поверх своего выдающегося носа, — ибо почитаю необходимым сказать: несмотря на то, что из Тауэра вас освободили, вы по-прежнему находитесь под надзором. Ну-ну, что это вы так уставились на меня? — резко спросила она (вероятно, потому, что не подобало взирать на лицо той, кто стоит выше тебя).

— Простите меня, ваша светлость, — ответила я, потупившись. — Мне рассказывали, что вы происходите от великих Плантагенетов[63], монархов нашего королевства. А я прилежно изучаю историю Англии и подумала, что, глядя на вас, смогу представить себе, как они выглядели. Королевы, во всяком случае.

Анна горделиво расправила пышные юбки. Я возблагодарила Господа Бога за то, что подготовленные заранее слова сделали свое дело. Осмелившись снова взглянуть ей в лицо, я заметила, как оно смягчилось, и мысленно поблагодарила Сесила за данный им совет: «Держитесь с ней, как с настоящей королевой — возможно, тогда она прольет свои милости на смиренную подданную».

— Ах да, история английских монархов, — произнесла Анна, откашлявшись. — Мне докладывали, что вы получили хорошее образование и обучали принцессу Елизавету, когда она была маленькой.

— Несмотря на допущенные мною ошибки, ваша светлость, мы с ее высочеством очень привязаны друг к другу. Мы обе были бы до конца жизни благодарны вам, если бы нам удалось снова быть вместе.

— У принцессы Елизаветы теперь другая воспитательница, которую одобрили и назначили Тайный совет и лорд-протектор.

— В ее возрасте и с такими наставниками Елизавета уже не нуждается в воспитательнице, однако ей очень нужны верные слуги, особенно такие, кто горячо поддерживает строгую линию, направленную на утверждение протестантизма, которую проводит лорд-протектор.

— Да, да, должна признать: мой супруг считает, что ваш муж даром растрачивает свой талант на лошадей — он ведь тоже весьма начитан в вопросах новой веры.

— Заверяю вас, ваша светлость, что и господин мой Джон, и я сама, и принцесса тоже всегда были верны ее брату-королю и Тайному совету, что бы там ни говорил и ни делал Том Сеймур.

— Этот негодяй чрезвычайно дурно влиял на всех окружающих, да воздастся душе его по делам его земным!

Мне показалось, что это весьма отличается от принятой в христианстве формулы «да почиет он с миром», но я от всей души согласилась с герцогиней, хотя и прикусила язык. Можно ли считать, что эта беседа, которой я так страшилась, протекает благополучно?

— Ну, раз вы знаете о том, что в моих жилах течет кровь Плантагенетов, — сказала Анна, задрав подбородок еще выше, — то, возможно, вам известно и о том, что в свое время я служила фрейлиной у ее величества королевы Екатерины Арагонской. Вы же, насколько я понимаю, служили женщине, похитившей у королевы любовь короля, — Анне Болейн, матери Елизаветы.

Во мне вспыхнуло негодование, однако я сдержалась. Как и в Тауэре, я решила как можно короче отвечать на вопросы, только чтобы добиться своего.

— Я делала то, что мне приказывали, как и вы, вероятно.

После такого ответа Анна широко открыла глаза.

— Я хочу сказать вот что, — проговорила герцогиня скучным голосом, будто вдалбливала простые истины тупице. — Принцесса, которую я горячо люблю, невзирая на ее приверженность испанскому католицизму, вере ее матери, — это принцесса Мария, которая и поныне зовет меня своей Нэнни[64] — в благодарность за годы усердной службы ее матери.

Все пропало! Все мои старания выпросить позволение снова быть с Елизаветой обречены на провал, потому что чем старше становились Мария и Елизавета, тем меньше они ладили между собой. Слава Богу, однако, я ошиблась в своих рассуждениях. Неужто я так и не привыкла к тому, что власть имущим свойственны всевозможные капризы и неожиданные перепады настроения?

— Итак… — Герцогиня засунула в рот дольку апельсина (этот плод привозили из-за моря) и сказала, продолжая жевать: — Принцесса Мария мне пишет, что некогда вы сделали ей доброе дело, кажется, даже два и защитили ее тогда, когда она могла потерять все. Она пока не сообщила мне подробностей, но расскажет, конечно, когда мы в надлежащее время снова пригласим ее ко двору.

— Это верно, ваша светлость. Много лет назад в Хэтфилде мы с ее высочеством действовали заодно. Я и по сию пору испытываю к принцессе Марии глубокую привязанность.

— Так вот, хотя моего супруга и Тайный совет просила о милости к вам принцесса Елизавета, — (от этих слов мне стало теплее на душе, ведь тогда я еще не знала об этом), — я явлю вам милость только потому, что принцесса Мария просила меня ласково обходиться с вами, хоть вы и понимаете: вас надо бы навсегда прогнать с королевской службы!