Группа первая, rh (+). Стабильное неравновесие (сборник) - Александр Звягинцев

Обмазаться дерьмом и притвориться дохлым, сутками сидеть в ледяной воде с камышовой трубкой в зубах, не шелохнувшись, часами кормить комаров… И в то же время уметь, нисколько не думая о последствиях, наскочить нахрапом на вдесятеро превосходящего численностью врага, одним куражом лишить его способности к сопротивлению; владеть оружием, как вилкой или ложкой, как собственными руками, так, чтобы рассечь до седла человека, попасть из винтовки на полном скаку в подброшенный пятиалтынный, неделями сидеть в седле, то есть в седле и спать, и есть, а на землю спускаться лишь для того, чтобы справить нужду. О ком это? Что это за сказочный герой? А это, братцы, никакой не герой, поскольку не один человек, а целый народ, вернее, мужская его половина. Правильно, это все о казаках – о людях войны. Как одни рождаются для искусства, так казак рождается для войны. Конечно, теперь война не такая, как прежде, нечасто на ней приходится обычному воину стоять с противником лицом к лицу; война теперь плохо различает слабого и сильного, трусливого и храброго – техника глушит всех подряд без разбора: какая разница 500-килограммовой бомбе, скрипач ты или пулеметчик?

А особо тяжко нынешнему воину от знаменитого интернационализма. С одной стороны, вроде бы все даже романтично: помощь братьям по миропониманию, союзникам – настоящим или потенциальным. А с другой стороны, все тайком: и помощь, и военное участие, и награды, и в личном деле у тебя же самого те же люди, которые тебя посылали, пишут какую-то хреновину, например, «командировка на объект номер такой-то»… И поди чего докажи, когда дело до пенсии доходит, докажи, что ты воевал на самой настоящей войне, что из тебя кровь пускали, может, даже инвалидом сделали… Да и это все – хрен бы с ним, пережили бы и то, что «братья» сплошь и рядом никакими не братьями оказывались и вместо благодарности либо злобного косяка на тебя давили: «Оккупант!», либо норовили ножик сзади в спину воткнуть… Бог с ним, что разные радиоголоса на разные лады по всему миру тебя проклинали и пугали тобою детей. Самое тут, ребята, отвратное, что Родина, твое родное государство готово было в любой момент отречься от тебя, предать забвению, вытоптать самую память о тебе: я, мол, не я и лошадь не моя. И все-таки он, капитан Бардак, не знал профессии привлекательнее. Он никем больше не мог бы быть – только солдатом удачи, только диверсантом, только суперпрофи – самым умным, самым ловким, самым удачливым, самым неуязвимым и непобедимым. А что самое главное, эта уверенность и впрямь делала его и неуязвимым, и непобедимым.

Само собой, вряд ли капитан, особенно будучи трезвым, смог бы выразить все это словами – он не был ни златоустом, ни мыслителем. Он был человек действия, человек мгновенных решений, чаще всего совершенно безошибочных, мысленный путь к которым он вряд ли смог бы повторить. «Надо сделать вот так и вот так», – как бы говорил ему некий внутренний голос. А почему именно так, а не иначе, как он додумался до такого решения, объяснить Иван Лукич не мог. Однако если бы кто-то сумел перевести те ощущения, те обрывки мыслей, что составляли собственно мыслительный процесс, протекающий в голове капитана, этот кто-то удивился бы, узнав, насколько эти мысли, вернее, сам их ход, сама логическая неизбежность следования одного за другим похожи на особенности мышления майора Сарматова. Впрочем, что ж тут особо удивляться: ведь Бардак, так же как и Сарматов, был из донских казаков (зря, что ли, казачья вольница век за веком производила свой отбор, свою селекционную работу), был человеком войны…

Твое предназначение – делать то единственное дело, которое определено тебе судьбой, генами далеких и недалеких предков, которые незримо следят за каждым твоим шагом и не дают тебе уронить честь рода и честь донского казачества. Дело твоей чести – как можно лучше выполнять задания командиров. Вот и выполняй, и на хрена забивать голову раздумьями о политике государства, которому по большому счету на тебя наплевать, в общем-то, как и на всех твоих предков и на донскую славу…

Много чего наслушался Сарматов, будучи курсантом, из уст Бардака. Один из его рассказов вспоминал майор Сарматов, хромая по пыльной афганской дороге на пару с американцем с русской фамилией Мятлев. Слышался ему в знойном мареве хриплый голос капитана, и будто легче становилось идти, и уже не так сильно мучила боль в распухшем колене…

«…Главное наше дело – как можно лучше выполнить приказ. Дан тебе приказ, а ты его выполни!

Ну, легли, ждем команды. Вот он перед нами, дворец правителя, как на ладони. Дворец этот, ребята, – я думаю, скоро вы и сами его увидите, – возвышается над городом, на площадке, вырубленной сто, что ли, лет назад в склоне хребта. За этим хребтом – еще хребет, а над ним – багровое, как застывшая кровь, закатное небо. Самолеты заходят один за другим на последний вираж перед посадкой. С этого-то, более далекого хребта в последнее время наладились «духи» – мы их тогда еще звали басмачами – сбивать самолеты. Причем все равно какие: военные, гражданские – они разницы не делали. Два раза лазали наши по этому хребту: следы от костров есть, в одном месте нашли остатки оружейной упаковки свеженькой. Мы все гадали, что за оружие, которое позволяет полудиким афганцам так точно стрелять на поражение, кто их всему этому научил, кто надоумил поставить стрелков на гребне хребта над городом. Для нас все это оставалось тайной за семью печатями. И вот что любопытно: в первое время правитель, ну, курва-то эта, обещал содействие, а потом что-то все заглохло, как будто никто ни о чем не знает, ничего не слышит. Улыбаются, собаки, как японцы, а что там за этими улыбками…

(Здесь капитан, помнится, сладко щурился, вспоминая тот день, едва ли не самый славный в своей жизни.)

…Помнится, он бросил проверяющий взгляд вправо, потом влево. Вот они, чуть ли не все здесь: слева горстка и справа горстка – «сборная конторы Никанора», как тогда же окрестил их командир отряда, полковник Гриша. Маленько «Альфы», маленько «Вымпела», маленько «Зенита», маленько «Грома». А этих там, наверху, которые будут дворец защищать, человек примерно триста (трудно сказать, возьмутся повара или там банщики за автоматы или нет). Ну и что с того, что наших парней горстка? Да ведь каждый из них самое малое десятерых стоит! Эти там, наверху, они кто? Сытые морды, и ничего больше. А у наших, у «сборной»-то, инициатива, кураж, желание сделать братский народ счастливым. Ей-богу! Дураки не дураки, а так все думали, и не только потому, что тогда политработники свое дело хорошо знали. Просто верили душой: еще чуть-чуть, и начнется благоденствие, если все афганцы в школы пойдут, «Мать» прочтут да с Союзом дружить станут. Тогда ведь войны в Афгане еще и не было: так, кое-где полыхнет да потухнет. Чуть-чуть поднажать – и вот оно, благоденствие, и все тебе спасибо говорят: молодец, скромный герой. Э-э, да что теперь об этом!

Ну, вот он, стало быть, дворец – как на ладони. Стоит он на высоком уступе, сзади прикрыт склоном гор, вокруг дивный сад. Ну, впрочем, сад-то снизу они тогда не видели. Да зима к тому же. Только знали, что есть там сад. Дивной восточной красоты, как положено.

Сад обнесен по всему периметру каменным дувалом. Высокий дувал, поверх колючка, по углам торчат вышки с пулеметами. К слову сказать, эту всю охрану по периметру наши же спецы и делали, ведь при короле необходимости во всем этом не было. Ну а правителю-то приходится себя охранять как надо! Знает, паскуда, что есть ему чего бояться: если не своих «буржуинов», то, блин, соратников по партии, которых он последнее время в тюрьмах пачками начал к стенке ставить. А если не своих, то наших, поскольку решил хозяев поменять, к американцам перекинуться. Насчет того, что нам динаму крутит, а сам жопой перед янками виляет, это в Конторе доподлинно известно было. Ну и то сказать, ребята, Гитлер ему, видите ли, идеал. Если разобраться, то он, конечно, ведь с ним, с Гитлером-то, не воевал. Так что почему из него идеал не сделать? Откинь его людоедство, лагеря, агрессию против всего мира – и что останется? Народу своему благодетель? Благодетель! Пуще того: социалист? Социалист! К власти пришел законно? Законно. Предвыборные обещания выполнил? Выполнил. Всем работу дал, страну снова великой и сильной сделал. Ну, как из такого деятеля кумира не сотворить? Почему не заимствовать его опыт? Ну а нам-то уж, конечно, вся эта лабуда не в лист. А особо то, что правитель собрался Гитлеру в Кабуле памятник ставить. Его, блин, учили в Москве одному, а научился он совсем другому. Да еще и советник из цэрэушников у него появился – какой-то блондин, который все к нему как журналист шастал, якобы книгу писать собирался. А эти стервы, американцы-то, они нашу поклевку завсегда заглотнуть норовят – другой раз крючок без кишок не вытаскивается. А Амин, мудозвон-то этот кабульский, может, подразнить наших хотел, ну, чтобы денег подкинули или ракет каких. Наши в амбицию: ах, раз у вас Гитлер, мы вынуждены сделать на вас три раза тьфу! А янки тут как тут: плюют рашен френды? Ну и хрен с ними, господин правитель, мы вам сами ракетки дадим, наши еще лучше ихних! Ну, словом, как всегда: чуть наши обосрались – глядь, а в нашем дерьме уже янки роются. И так сколько уж лет, пацаны.