Гиацинтовые острова - Феликс Кривин

И время приходит, болото ее начинает высыхать, и теперь не то что в океан, а вообще никуда не поплывешь — до того сухо становится в этом болоте.

Приходится ползти: прямо по суше, но это ничего, это не страшно, если ползешь в океан! Рыбка Анабас переступает своими плавниками, как самый заправский пешеход, и свободно обходится без воды, как верблюд в пустыне. Целую неделю она обходится без воды… А там попадется какое-нибудь болото, в котором можно будет устроить привал. Ненадолго, конечно, — так, чтобы окунуться, освежиться и дальше ползти в океан.

Что за чудесная вещь — привал в болоте! И прохладно, и не слишком глубоко. Освежайся, набирайся сил, чтобы ползти в океан. Вот высохнет это болото — и можно ползти в океан. Пусть оно только высохнет, и тогда можно дальше ползти. В океан.

Ведь, наверно, можно в конце концов приползти в океан, если так ползти — от болота к болоту?

Ракообразные

Такое количество ног, такие средства передвижения — и все это для того, чтоб пятиться назад!

Скорость кальмара

Кальмар пятится со скоростью пятидесяти километров в час, развивая не переднюю, а заднюю скорость.

Можно, конечно, говорить, что кальмар движется назад, но когда развиваешь такую скорость, тут уже мало кого интересует, куда ты движешься: вперед или назад.

Страусовы перья

Страус птица, но рычать он умеет, как лев, а бегать, как самая быстрая антилопа. И он может очень долго быть без воды. Как верблюд. Страус многое может, чего не может никакая из птиц. Но летать он не может, как птица.

Конечно, если бы он летал, ему не пришлось бы бегать, рычать, не пришлось бы сидеть без воды, как верблюду. Он мог бы не подражать ни верблюдам, ни антилопам, ни львам, он мог бы быть самим собой…

Но быть собой для птицы — это значит летать. А Страус только берет разбег и не может от земли оторваться.

Белоснежные перья Страуса возвышаются плюмажем, как у какого-нибудь драгунского полковника, когда полковник, сняв головное убранство, держит его у себя за спиной. Но даже и по сравнению с этим полковником Страус мог бы выглядеть генералом, потому что перьев у него больше, чем у любого полковника. Сорок маховых, шестьдесят рулевых. Даже у орла меньше.

Да, по своему оперению Страус среди птиц генерал, правда, постоянно пребывающий в отступлении, чтобы не сказать — в паническом бегстве. Много охотников отобрать у Страуса его перья, и Страус бежит, отступает, развивает скорость девяносто километров в час, и перья его развеваются, как белые флаги…

Пусть он генерал, но он ни на кого не нападает, он только бегает, всю жизнь бегает, поднимая над собой белые перья.

Перья, что же вы, перья? Много вас у Страуса, но каждое само по себе… Почему бы вам не сложиться в крылья? Вы понесли бы Страуса высоко-высоко, туда, где обитают настоящие птицы, и никто бы вас не догнал. Сорок маховых, шестьдесят рулевых, а махать и рулить — некому. Есть только кому просить о пощаде, трепеща на ветру, как белый флаг.

Перья, что же вы, перья?

Флаги белые над землей.

Для того чтоб лететь, перьям нужно сложиться в крылья.

Солнце Морской Блохи

Отнимите солнце у Морской Блохи, и она не будет знать, что ей делать. Когда прыгать? Куда прыгать? Где море, а где земля?

Поэтому если вы отнимете у нее солнце…

Каждую ночь у Морской Блохи пытаются отнять солнце. Но пока что все благополучно кончается.

Бегущая к солнцу

Сольпуга — это значит Убегающая От Солнца. Подальше, куда-нибудь в ночь. У темноты свои преимущества: спокойней для глаз и вообще спокойней. Мы ведь не на сцене живем, нам не требуется собирать зрителей. Кто-то, допустим, вообще питает антипатию к паукам, так он и при самом ярком свете не увидит ничего хорошего.

Хорошее не так просто увидеть. Можно всю жизнь прожить и не увидеть ничего хорошего. Поэтому Сольпуга убегает от солнца — подальше куда-нибудь, в ночь. Туда, где не видно хорошего, но не видно зато и плохого. Откуда же берутся эти Солнечные Сольпуги? Сольпуги, Бегущие К Солнцу? Ведь это же нелепо: Убегающие От Солнца — и в то же время Бегущие К Солнцу. Может, у них особо устроены глаза, может, их глаза умеют видеть хорошее?

А может, им хочется себя показать, собрать вокруг публику?

Глупо. Публика все равно не поймет. Будь ты хоть самым что ни на есть паукообразным, публика не оценит. Она лишь будет тыкать пальцами в твою личную жизнь. А зачем это нужно? Не такая у нас личная жизнь, чтобы в нее тыкали пальцами. Поэтому нам, сольпугам, лучше подальше от солнца, как можно дальше от солнца…

Откуда же берутся они — Солнечные Сольпуги?

Путь на север

Белый медведь Ошкуй шел на север…

Он шел на север так: несколько шагов на север, потом столько же шагов на юг и опять столько же шагов на север. Очень сложный, неровный путь…

В прежние времена он шел на север не так. Он шел прямо, никуда не сворачивая, потому что путь ему не преграждали железные прутья. А теперь, когда со всех сторон железные прутья, приходится все время сворачивать: несколько шагов на север, несколько шагов на юг… Приходится идти на юг, чтобы иметь возможность идти на север.

Сколько он помнит себя, он всегда шел на север, потому что такова была его цель, данная ему от рождения, а когда имеешь большую цель, тут тебя уже ничто не остановит, никакие железные прутья.

Со стороны может показаться, что ты топчешься на месте. Но так может показаться только со стороны, тем, кому все равно, куда идти — на север или на юг, — кто ходит по этой земле без всякой цели. И они не поймут, что путь на юг может тоже вести на север, — если ты, конечно, стремишься на север, а не на юг… Путь на север — длинный путь, и он не помещается в тесной клетке. Его можно только смотать в клубок, чтобы потом разматывать, разматывать: север — юг, север — юг… до конца жизни разматывать: юг — север, юг — север…

И все-таки это путь на север, хоть и смотанный в клубок, и конец его так далек, что до него вряд ли когда-нибудь доберешься… Но когда имеешь такую дальнюю цель, к ней необходимо двигаться, постоянно двигаться, какие бы преграды ни встали у тебя на пути. Потому что истинное твое существо не здесь, а там, у этой цели, и, двигаясь к ней, ты движешься к себе и находишь себя — не такого, каким отправился в путь, а совсем другого и небывалого.

Север — юг, север — юг… Путь к себе — это очень далекий путь, и он не станет короче оттого, что его втиснули в клетку…

Море без берегов

Есть на свете Саргассово море, море без берегов, и тому, кто окружен берегами, кто живет в четырех стенах озера или даже в двух стенах реки, как не мечтать о доме без стен, о просторе без границ, как не мечтать о Саргассовом море?

В четырех стенах можно только мечтать, но среди двух стен всегда найдется дорога. И она побежит, потечет, извиваясь среди стен, которые будут вставать у нее на пути, но не смогут ее остановить, потому что река — это всегда дорога. Река — это дорога из берегов, подальше от берегов, туда, где нет никаких берегов, в Саргассово море.

Почему речных угрей тянет из берегов? Многих рыб тянет в берега, даже морских рыб тянет порой в берега, а речного угря тянет в море.

И он, речной, плывет через Атлантический океан, в котором где-то лежит его Саргассово море. Потому что родился он в море, в Саргассовом море. И в этом море он не знал берегов.

Его детство не знало берегов, его юность не знала берегов, а потом он вошел в берега — разве так не бывает? Но он всегда помнил о Саргассовом море, сперва помнил, а потом вспомнил о Саргассовом море, а потом мечтал о Саргассовом море, о море без берегов.

Как всякая дорога, река имеет два направления. И дорога из моря — это дорога в море. И когда плывешь по ней, тебя направляют стены ее берегов, которые не могут преградить тебе путь, а могут лишь указать направление. Чем выше стены, тем видней, куда плыть.

Реки впадают в моря, а моря в океаны, и все это долгий, очень долгий, мучительный путь. Но где-то там, быть может, в самом конце, лежит Саргассово море, необыкновенное море без берегов, самое синее, самое прозрачное море, в котором цветут саргассы, необыкновенные водоросли, в котором рождаются необыкновенные речные угри.

Обыкновенные речные угри. Но которые не могут жить без Саргассова моря. И не могут умереть без Саргассова моря. В самой дальней дороге — нет, не могут они умереть!

Упрямая рыба Форель

Тот, кто плывет против течения, никогда не выйдет в открытое море. И никогда он не достигнет настоящего роста. Он навсегда останется в тесных речных берегах.

Большому кораблю большое плаванье, малому кораблю малое плаванье. Форель никогда не станет большой, как другие лососи, и не будет ей большого плаванья — в океан.