Юдифь и олигофрен - Ярослав Ратушный

— Это Тимур меня задержал, — пожаловался я.

— Здорово они тебя отделали, — сочувственно произнес Марк, разглядывая мою изуродованную физиономию. Внезапно он плюнул в мой заплывший глаз. — Ничего, сейчас заживет.

— Спасибо, — едва выговорил я, когда отвисшая от изумления челюсть вернулась на привычное место. Глаз, действительно, перестал болеть и, наверное, даже открылся, поскольку обзор значительно увеличился. С другой стороны, на меня мог подействовать шок, а не чудотворная слюна. Я крепко обнялся с Кривым, который уже не хромал. Молча пожал мужественные руки Омара и ассирийских головорезов. Робко улыбаясь, со мной поздоровался юный отцеубийца Игорь.

— Устал с дороги? — заботливо спросил Марк. — Позволь, я омою твои ноги.

— Нет, — почти закричал я, испуганный противоестественной заботливостью террористов.

— Это необходимо, — твердо сказал Камаз, усаживая меня на скамью, а Белаз, опустившись на колени, снял с моих ног кроссовки и вонючие носки.

— Здравствуйте, господин следователь, — раздался знакомый лошадиный голос. Это невидимый ранее карлик принес кувшин с водой.

— Здравствуй, — ответил я, — хотя я не следователь.

— Он красный следопыт, — ласково сказал Марк и стал поливать мои ноги водой из кувшина, а конюх вытер их большим зеленым полотенцем.

Я только теперь обратил внимание, что террористы одеты в пятнистую военную форму. Я внимательно осмотрел пещеру в поисках оружия, но обнаружил только предметы мирного обихода. На ближайшем плане стоял стол, сервированный со спартанской скромностью. Признаюсь, что в столь неподходящей обстановке я ощутил голод. Беглый осмотр зафиксировал в моей памяти круглые хлеба, ослепительно белую брынзу, вино в узких сосудах и фрукты во множественном числе.

— Где заложники? — поинтересовался я.

— Какие заложники? — переспросил Марк таким тоном, что можно было подумать, что у него нет никаких заложников или, по меньшей мере, о них сейчас говорить не стоит. — Мы тебя ждем с обедом. Прошу к столу.

Бандиты рассаживались с мыслью о рангах. Одесную от Марка сел Кривой, Омар ошуюю, за ними заняли места ассирийцы, а по краям поместилась молодежь: отцеубийца и конюх. Поскольку все места были заняты, мне пришлось сесть на пустую скамью с противоположной стороны, напоминавшую скамью подсудимых. Марк разрезал каравай хлеба на восемь частей.

— Кушайте, — сказал он, подавая хлеб на ноже с широким лезвием всем присутствующим, — ибо вы голодны.

Вдохновенные лица убийц светились торжественностью и пониманием значительности происходящего. Я заерзал на своей незаселенной скамье и даже почувствовал невольную зависть к этой дружной семье уродов. Глядя на умиротворенные лица террористов, я начал забывать о войсках особого и специального назначения. Марк подал знак юному отцеубийце, который немедленно вскочил с места и начал разливать вино из высокого глиняного сосуда. Трапеза началась, я с большим удовольствием ел вкусный хлеб с брынзой и запивал терпким сладковатым вином.

— Пожалуй, пора пригласить наших уважаемых гостей, — сказал Марк, когда мы утолили первый голод. Он хлопнул в ладоши, и из темноты неожиданно вышли заложники. Я с удивлением увидел знакомые лица отца Василия, ребе Мойши, Рустам-заде и Петра Николаевича.

Марк широким движением руки пригласил священнослужителей занять места на скамье рядом со мной. Не скажу, что я обрадовался такому соседству. Раньше я тешил себя иллюзией некоторого единства с террористами, а теперь почувствовал, что отношусь к заложникам. Лица служителей культа были отмечены спокойствием и благообразием. За две тысячи лет лицемерия они хорошо научились скрывать страх и другие человеческие чувства. Конюх и отцеубийца поднялись с насиженных мест, чтобы обслужить гостей. Один предложил им хлеб с брынзой, другой налил вино. Я обратил внимание, что он использовал другой, стоящий в стороне сосуд.

— Не бойтесь, уважаемый Рустам-заде, — воскликнул Марк, заметив нерешительность муллы, — это всего лишь вода, которую я превратил в вино.

— Не богохульствуйте! — строго предупредил отец Василий, крепко сжав бокал толстыми пальцами.

— Впрочем, я никого не принуждаю отказываться от своих убеждений, — продолжил Марк, игнорируя реплику попа. — Предлагаю выпить за Авеля — первого убийцу в истории человечества.

— Вы что-то путаете, — сказал Рустам-заде, — Авель был первой жертвой.

— Вам нужно избавиться от стереотипов, — вступил в разговор Кривой, — чтобы понять, что Авель зарезал на жертвеннике живое существо, когда еще не было смерти в мире.

— Он зарезал животное, которое принес в дар Богу, — возразил отец Василий, — а Каин убил человека. Разве я не прав, ребе Мойша?

— Прав, — кивнул головой раввин.

— Вид мертвых, распотрошенных животных и сам способ достижения цели повлияли на Каина, — возразил Кривой, — который мог думать, что Бог одобряет убийство. Он хотел принести в жертву своего более удачливого соперника. Каин прямо обвиняет в кровопролитии Создателя как единственного сторожа творений: «Разве я сторож брату моему?». Можно сказать, что неприятие жертвы спровоцировало конфликт. И даже во время схватки была возможность разнять братьев. Разве я не прав, ребе Мойша?

— И ты прав, — согласился раввин, поправляя полы черного сюртука.

— Вот я и говорю, что Господу угодны жертвы, — заявил Марк, — в том числе человеческие.

— Решительно возражаю, — немедленно отозвался Мойша, — ибо Бог, благословенно имя Его, выразил отношение к человеческим жертвоприношениям в случае с Исааком.

— Однако Он дал указание зарезать любимого сына, — заметил Омар.

— Это было самым большим испытанием отца нашего Авраама, — сказал раввин.

— Какое это испытание? — возразил Кривой. — Он сказал спутникам: «Оставайтесь здесь с ослом, а я и юноша пойдем туда, и поклонимся, и возвратимся к вам». Авраам знал, что они вернутся вдвоем.

— Протестую, — решительно возразил Мойша. — Он встал рано, чтобы Сара, чье сердце не вынесло разлуки с сыном, не препятствовала их уходу. Авраам предпринял специальные меры защиты Исаака от возможных повреждений и даже спрятал его в ящик во время постройки жертвенника, поскольку любая травма могла сделать жертву негодной. Более того, он взял с собой двух юношей, которые были дублерами жертвы. Чрезмерная продолжительность пути указывает, что Авраам, отец наш, хотел не просто удалиться подальше от людских глаз, а прийти в специальное место — на гору Мориа, где в будущем будет построен храм, соединяющий оба мира. Именно там жертвоприношение могло быть эффективным, что подчеркивает серьезность намерений всех участников драмы.

— Все же непонятно, почему он сказал «вернемся» во множественном числе? — продолжал допытываться Кривой.

— Страдалец не мог знать, что вернется вместе с сыном, ибо это нарушает принцип испытания. Есть суровый комментарий: Авраам полагал возвратиться вместе с мешком, наполненным прахом и костями Исаака.

— Весьма любопытна позиция сатаны, — широко улыбнулся Марк. — Враг рода людского решительно противится убийству. Он, в виде старца, спрашивает Авраама о намерениях. Тот отвечает, что идет молиться. Искуситель интересуется предназначением огня и дров. Праведник снова обманывает, утверждая, что они необходимы для приготовления пищи. Тогда сатана прямо говорит, что ему известно о предстоящем кровопролитии и угрожает столетнему сыноубийце людским гневом. Более того, предупреждает, что мысли о даровании нового сына могут погубить душу. Патриарх отвечает, что его испытывает не соблазнитель, а Бог; следовательно, он свободен от осуждения. Сатана резонно интересуется, может ли страдалец устоять, если испытания продолжатся дальше Или того хуже — Бог еще раз изменит мнение и назовет его убийцей собственного сына. Он пытается дискредитировать саму идею жертвоприношения, сказав, что не человек, а баран будет сожжен на жертвеннике. Наконец решается на последнюю хитрость, способную свести с ума любого отца. Сатана утверждал, что именно он, а не Бог, просил Авраама принести в жертву Исаака. Правильно ли, ребе Мойша, я излагаю иудейские предания?

— Наши предания содержат много противоречивой информации, которую трудно понять неподготовленным людям, — уклончиво ответил раввин.

— Тем не менее, патриарх оставался твердым в намерении зарезать сына, — заявил Марк. — Сохранился удивительный для иудейского сознания комментарий: Исаак нес деревья, как приговоренный к распятию несет свой крест. Искуситель пытался воздействовать на Исаака, объявив о скорой смерти, а также угрожая кончиной матери и переходом наследства к старшему брату. Смущенный юноша с трудом преодолевает искушение, обратившись за поддержкой к отцу. Между ними происходит, пожалуй, самый трагикомичный диалог во всей мировой литературе, доказывающий, что жертва до самого конца не подозревала о своей судьбе: «И сказал Ицхак, Аврааму, отцу своему: отец мой. И сказал: вот я, сын мой. И сказал: вот огонь и деревья, а где баран для возношения? И сказал: Господь увидит Себе барана для возношения, сын мой».