Скоро полночь. Том 1. Африка грёз и действительности - Василий Звягинцев

И вот сейчас, когда, как казалось Белли, нужные слова были сказаны, осталось только воплотить их в какое-то подобие соглашения, пусть даже поначалу устного, у генерала «сорвало крышу», как часто говаривали те же «старшие братья».

Был бы он японцем — Владимир бы понял. А тут — культурный, цивилизованный, достаточно сдержанный европеец, никаких патологических акцентуаций не проявлявший, вдруг вскочил с налившимся кровью лицом.

Изрыгая страшную (по его мнению) брань, а с русской точки зрения — жалкое вяканье, Литтлтон бросился на Белли, вытянув вперед руки, с явным намерением вцепиться капитану в горло.

«И геройски погибнуть», — мелькнула мысль у Владимира, сразу понявшего, что случилось с генералом. Надо было бы его, правда, взять под стражу на борту парохода и сразу говорить, как с военнопленным. А тут — сшибка между положением реальным и воображаемым.

Александр Иванович своих подопечных, какая бы роль и должность им потом ни предназначалась, практике рукопашного боя и иным методикам защиты и нападения учил крепко. Белли в этом имел возможность убедиться. Сам прошел, еще гардемарином, полный курс жестокой муштры в батальоне Басманова. Даже жена Шульгина, как и прочие «сестры» «Братства», и на фехтовальной дорожке, и на татами, и на штурмполосе не пользовалась никакими послаблениями. Скорее — наоборот.

Владимир, даже не поднимаясь с кресла, схватил генерала за кавалерийские бриджи и, используя энергию его порыва, немного добавил ускорения. То есть — перебросил через себя, в тот угол салона, где генерала у самой палубы подхватили вестовые. Не позволив ему претерпеть ни малейшего физического ущерба. О нравственном — говорить не будем.

Единственным яростным взглядом (так его восприняли полковник с лейтенантом) Белли заставил их остаться на своих местах. На самом деле никакой ярости он не испытывал, и подобная форма проявления чувств была чужда ему с детства. Еще в корпусе умные воспитатели писали в ежегодных аттестациях: «Гардемарин Белли, при всей мягкости своего характера, умеет внушать к себе уважение, отнюдь не прибегая к физической силе и званию фельдфебеля старшей роты».

Литтлтона подвели к его креслу, по пути заботливо оправив пришедшую в некоторый беспорядок форму.

— Садитесь, генерал, — сказал Владимир крайне миролюбивым тоном. — Если вам так уж хочется — могу предложить на выбор: нож для харакири, револьвер с одним патроном — в «русскую рулетку» сыграете — или красивый английский бокс на палубе, на глазах у ваших подчиненных. Но геройски умереть от руки коварного врага я вам стопроцентно не позволю. Господин полковник Слогетт будет этому свидетелем. Если, конечно, не мучается той же дурью, что и вы. Самое умное — смириться с волею судьбы. Сегодня вы проиграли. Что будет завтра — бог знает. Замысел ваш я понял, потому зла не держу. Что лучше для сохранения лица? Вы кинулись на врага, не стерпев унижения. Я, по вашим расчетам, за такую выходку на борту моего корабля должен заковать вас в кандалы, взять под стражу, где вы и будете дожидаться окончания войны. Там, глядишь, еще и в герои попадете, а уж мундир с пенсией точно сохраните. Правильно?

Генерал, глядя в пол, ничего не ответил. Его офицеры делали вид, что они тут совершенно ни при чем. И правильно. Вот если бы Литтлтон прямо приказал им сражаться до последнего, хоть голыми руками, хоть столовыми приборами, они, может быть, так и поступили.

А вообще-то — парламентерам нарушать законы чести не пристало.

— Не хотите говорить — не надо, — с оттенком сожаления резюмировал Белли. — Я поступлю, как обещал. Вы сейчас вернетесь на свой пароход и будете до берега арестованы в каюте с приставлением часового. На берегу получите свободу, как и все ваши люди. Доешьте, что не успели, — и пойдемте. Разочаровали вы меня, честное слово.

За исключением нескольких эксцессов, подобных тому, что попытался изобразить Литтлтон, и сипаи, и команды транспортов повели себя правильно. Роботам при любом соотношении сил оказывать сопротивление было бессмысленно, что физическое, что психическое. Индусы, в основном из северных сикхов и кшатриев, причастных к мистическим практикам, каким-то образом сразу это тонкость уловили. Буквально с первого взгляда. Тем более командирами десантных партий сразу было объявлено, что вместо Капской колонии, где им пришлось бы воевать неизвестно за что с опасным противником, защищающим свою страну от английских колонизаторов, они будут высажены на Мадагаскаре.

Об этом острове многие слышали, как и о том, что там имеется достаточно большая община индийских купцов и ремесленников. Так что большинство солдат отнеслось к такому повороту в своей жизни с энтузиазмом.

С офицерами, как индусами, так и британцами, офицеры Белли провели отдельные «политинформации». В качестве наглядных пособий выступали орудия крейсеров, число которых под влиянием момента казалось гораздо большим, чем на самом деле.

Русские мичмана́ за годы Гражданской войны сильно поднаторели в политике, да и после нее — не меньше. Служа на «Изумруде», постоянно воспитывались командиром и самой жизнью в нужном направлении. Так что агитаторы из них получились вполне подходящие, чтобы разъяснить англичанам суть текущего момента и подобающее этому моменту поведение. Честь честью, как говорится, но против лома нет приема.

До высадки на берег господа офицеры должны поддерживать среди своих подчиненных надлежащий уровень дисциплины, чтобы не доводить до греха группы сопровождения. Зато на суше, оказавшись под юрисдикцией Франции, колонией которой Мадагаскар является уже три года, они вольны поступать как им заблагорассудится. Поделить остающееся на пароходах имущество и действовать сообразно личным вкусам и желаниям. Другой, неплохой вариант — в организованном порядке всей бригадой явиться в расположение ближайшего французского чиновника и, согласно закону, интернироваться до конца войны.

Столь быстрые перемены в собственной судьбе были встречены по-разному, что и неудивительно. Молодые англичане, горевшие желанием геройских подвигов, предвкушавшие боевую славу, чины и награды, в большинстве своем впали в уныние, но далеко не все, нужно заметить. Нашлись и такие, что увидели в происходящем некий перст судьбы, направляющий на иное поприще. Обещающий не только жизнь, но и новые, разнообразные приключения.

Офицеры-индусы в массе своей желанием проливать кровь за империю не горели. Многие помнили, как жестоко англичане подавили знаменитое сипайское восстание 1857–1859 годов. Едва ли мягче, чем большевики — антоновское в 1920-м. На новую вооруженную борьбу с колонизаторами готовы были немногие, но вот в теорию «ненасильственного сопротивления»[54] то, что им было предложено, вполне укладывалось.

Многие молодые английские лейтенанты спрашивали у своих ровесников-мичманов, как же их действия сообразуются с обычаями и принципами войны? Неправильно как-то все делается. На что те отвечали, мол, государство у нас новое, мы — люди в принципе мирные, чтящие Заповеди Господа нашего, и не желаем продолжать устаревшие традиции исконно милитаристских держав. Почему и отпускаем вас на все четыре стороны.

— На три, — уточнил старший по команде мичман Чирков, которому предстояло вести к месту последней стоянки громадный трехтрубный пароход «Дункан Касл», — четвертая — море, по которому ходить, аки посуху, никому, кроме Христа, не удавалось…

На «Дункане» размещались штабные офицеры бригады, подразделения управления и артиллерия. Разговор происходил на баке, возле ящиков с песком, заменяющих пепельницы. Вокруг трех русских собралось с полсотни англичан, чинами от лейтенантов до майоров.

— И очень надеемся, что этот прецедент повлияет на дальнейшее смягчение нравов, — добавил еще один мичман, Самсонов-третий[55]. — Нам война совершенно не нужна, военнопленные — тоже. Мы готовы во всей Южной Африке точно так же отпустить желающих в любое место по их выбору, а прочим предоставить полноценное гражданство. На основе наших законов, конечно…

Да, посмотреть на Самсонова — чистый голландец! А говорит свободно и даже излишне литературно. Хотя какая там, в Голландии, литература…

Отношения между офицерами враждующих государств складывались на глазах. Почти дружеские. Англичане принесли из кают достаточное количество виски и хереса, наши ответили ромом из фляжек.

И снова, сам собой, возник разговор насчет национальной принадлежности победителей. Естественно, что британцам трудно было поверить, что эти элегантные, хорошо образованные, с правильными чертами по-особенному одухотворенных лиц, вдобавок обладающие тонким юмором (каждый!) офицеры могут быть сыновьями не только здешних, застрявших в семнадцатом веке скотоводов, но и европейских голландцев.