Рыцарь из ниоткуда - Александр Александрович Бушков

шире и обольстительнее. – Мы можем предложить тебе гостеприимство в наших шатрах, это наш старинный долг – заботиться о попавших в беду путниках… Здесь много чудовищ и нечисти, а мы умеем от них защищаться…

– Кто ты? – спросил Сварог.

– Мы живем здесь испокон веков. – Голос был нежный, как краски на крыльях бабочки. – Переселились в эти края даже раньше, чем тут завелась нечисть. Мы самые древние, путник, и наши законы, принятые на заре времен, повелевают нам помогать всем попавшим в беду…

– А кто тебе сказал, что я в беде? – спросил Сварог не без интереса.

Девочка была – с ума сойти.

Серебряным колокольчиком прозвучал нежный смех:

– Я видела, как ты бежал по равнине… Тебя преследуют, верно ведь?

Они скоро будут здесь, и эти древние развалины тебя от них не спасут… Ты же видел скелеты? Так кончают те, кто оказался застигнут нечистью ночной порой… Спускайся, я отведу тебя в шатер, а утром ты пустишься в дорогу… Ты ведь к реке идешь?

– Допустим.

– К реке, – улыбаясь, промурлыкала девушка. – Я тебя провожу утром, дальше начинаются наши земли… Или я тебе не нравлюсь?

– Поднимайся сюда, – сказал Сварог.

Она покачала головой:

– Мы передвигаемся только по земле, так уж заведено… Мы не любим зданий, особенно таких, как это, пропитанное черным волшебством. Совсем скоро тебе придется плохо, ты и не представляешь, куда попал. Как только закатится Йагупта, – она грациозным жестом указала на сияющий серп Юпитера, – проснутся здешние духи… Спускайся ко мне, рыцарь. Неужели ты боишься пройти рука об руку с хрупкой девушкой?

Пора было и посмотреть, что представляет собой эта хрупкая девушка…

Он произнес заклинание. Ожидал, конечно, «ряд волшебных изменений милого лица» – но реальная сущность ночной гостьи оказалась такова, что Сварог испытал весьма сложные чувства. Ему пришло в голову: было бы даже лучше, окажись у подножия лестницы целиком и полностью отвратное чудовище…

В общем, красавица осталась почти такой же пленительной – личико, прическа, ожерелье и фигура особых изменений не претерпели. Вот только зрачки огромных зеленых глаз превратились в вертикальные щели вроде кошачьих или змеиных.

Змеиных, конечно… Чуть повыше колен ноги неуловимо переходили в толстое змеиное туловище с крупными чешуями, покрытыми зигзагообразным черно-желтым узором, длиной уарда в три, оно плавными изгибами протянулось по земле в сторону от ступенек (словно стрелка компаса, отклоненная магнитным полем), и острый кончик, покрытый толстыми роговыми кольцами, в точности как у гремучки, ритмично и неустанно колыхался над травой, подобно стрелке метронома…

Должно быть, он чем-то выдал себя: лицо девушки-змеи (и в новом облике оставшееся обольстительно-наивным) вдруг напряженно застыло.

– Что с тобой, рыцарь?

– Да ничего особенного, – сказал Сварог. – Стою, смотрю… Что это у тебя там, сзади, болтается? На змеиный хвост похоже…

– Ах, вот ты о чем… – Она моментально справилась с собой, смотрела с прежней улыбкой, ангел честности и доброты. – Я не хотела тебя пугать…

Вы, люди извне, так быстро пугаетесь всего непонятного… Что во мне тебя страшит? То, что я на тебя не похожа? Что же здесь странного? Просто я другая… Это еще не означает, что от меня нужно ждать плохого, верно ведь?

– Убирайся, – сказал Сварог. – Сгинь, рассыпься… Иначе получишь серебром в лоб.

– Ты не рыцарь, – сказала она грустно. – А серебра я не боюсь…

Хочешь убедиться? – Улыбка была чарующей, на Сварога ни одна женщина в жизни так не смотрела. – Я хочу тебя, рыцарь, хоть ты и груб… Спускайся ко мне. Там, наверху, одиноко и холодно… Мои поцелуи горячат кровь…

Если я тебе не нравлюсь, есть другие, еще красивее…

Осененный внезапной догадкой, Сварог отбежал к противоположной стороне парапета. Так и есть: вдоль стены медленно скользили еще четыре таких же создания. Две девушки, ничуть не уступавшие прелестью его собеседнице, мужчина с густой курчавой шевелюрой и растрепанная старуха с обвисшими грудями, но столь же роскошным ожерельем на шее. Увидев, что обнаружены, они ничуть и не смутились, похоже, девушки заулыбались, замахали руками:

– Спускайся к нам, рыцарь! Мы рады гостям и умеем любить! Не пугайся непонятного, разве оно непременно должно стать враждебным?

– Золотые слова, – проворчал Сварог под нос.

Вообще-то в этом была сермяжная правда. Возможно, змеелюди – добрейшие создания с тысячелетними традициями щедрейшего гостеприимства.

Непонятное и в самом деле не обязательно враждебное…

И все же на равнине валяются скелеты. А вокруг простирается Хелльстад. Не время и не место для доверчивости…

Вернувшись к лестнице, он глянул вниз. Девушка стояла на том же месте, увидев Сварога, медленно подняла над головой тонкие руки, грациозно выворачивая кисти, прошлась в танце – даже теперь, когда он видел, что это танцует на хвосте змея, танец завораживал…

Завораживают?! Вот именно!

Отступив к изваянию птицы, он сел на прохладный камень, опустил голову, зажал ладонями уши, но все равно явственно различал неизвестно откуда льющуюся нежнейшую мелодию, прекрасную, как радуга, и девичьи голоса, проникавшие, казалось, под череп:

Во сне и наяву, едва глаза прикрою,

Пульсируют, звучат два сердца, два птенца.

Со мной ты танцевал над солнечной страною –

И все-таки, увы, не разглядел лица…

Слепил полярный день истомою полночной,

Сверкая, таял снег, и музыка лилась.

Во сне и наяву мы танцевали молча,

Сначала в первый раз, потом в последний раз…

Он боялся чего-то страшного, ждал, что ноги сами шагнут к лестнице, – но довольно быстро понял, что гипнотического влияния песня на него не оказывает, хотя, несомненно, должна, не зря же так стараются, взлетая до немыслимых пределов нежности и печали, голоса девушек-змей…

Покуда два птенца, крича, рвались друг к другу,

Мы, нежно обнявшись, кружились над землей,

Со мной ты танцевал под солнечную вьюгу,

Во сне и наяву она была со мной.

Покуда длился танец, покуда мы молчали,

Покуда длился день, и ночь, и явь, и сон,

Два выросших птенца с окрепшими крылами

Рванулись в вышину, под синий небосклон…

Они не могут подняться, облегченно вздохнул Сварог, привалившись спиной к постаменту. Как знать, возможно, все дело в птице – он смутно помнил, что в древней мифологии чертовски много места отводилось битве змеи и птицы, и в здешней тоже, змея и птица – постоянные противники…

И сам не заметил, как стали слипаться глаза.

…Проснулся он от зябкого холодка, ошалело вскочил на ноги, подброшенный памятью о последнем растаявшем кошмаре из сна, – и