Яноама - Этторе Биокка

Несколько дней подряд утром я пряталась в лесу и возвращалась в шапуно лишь ночью. Однажды жена тушауа сказала мне: «По большой реке недавно проплыла лодка с белыми. Если она снова появится, беги к ним. Уж очень мне тебя жалко». Мой старший сын все повторял: «Когда я вырасту, то уйду к белым и заберу маму с собой».

Однажды утром Акаве вернулся с охоты, и я услышала, как он сказал жене тушауа: «Вы спрятали Напаньуму и моего сына. Мне сказали об этом мои хекура». Тут он заметил меня — я сидела на корточках у очага. Он ткнул меня ногой в плечо: «Убирайся отсюда, по твоей вине молодые девушки избегают меня. Если бы не ты, у меня было бы три, а то и четыре новых молодых жены. А так они видят тебя, старую, и пугаются». Я сказала: «Пусть приходят, я могу жить отдельно. У меня хватает забот с сыновьями». В ответ он сильно толкнул меня в спину, чтобы я упала. Но я удержалась на ногах, вскочила и бросилась бежать. Он догнал меня, схватил и стал валить. Падая, я успела обхватить его руками за шею. Он поскользнулся и тоже упал на землю. Я извернулась, и Акаве оказался подо мной. Я изо всех сил сдавила ему горло руками. Акаве закричал: «Отпусти меня, отпусти. Оттащите ее!» Но я еще крепче сжала ему горло. «Мать моего сына, не дави так. Ты меня убьешь!» — простонал он. Подошли мужчины. Они стояли, смотрели и одобрительно говорили: «Хорошо, так его, так!» Наконец подскочила его теща и оттащила меня. Акаве весь побагровел и дышал тяжело, с хрипом. Пошатываясь, побрел к гамаку: «Не знаю, чья она дочь. Кто мог родить такую змею!» «Ах, ты не знаешь, чья она дочь?! — отвечали ему мужчины.— Зато теперь ты знаешь, какая у нее сила в руках. Тебе еще мало досталось! За что ты ее ругаешь и бьешь?»

Другая жена Акаве, совсем еще юная пунабуетери, молча глядела на него. Теща пошла за водой и обмыла ему лицо. На другой день Акаве взял лук, стрелы, колчан с отравленными наконечниками: «Я ухожу к махекототери. Хочу посмотреть, кто тебе будет без меня приносить дичь. У тебя хватило сил сдавить мне горло, должно их хватить и для того, чтобы поймать дикую свинью, сдавить ей горло и задушить. Попробуй, если сумеешь». «Почему я должна сдавить ей горло? — ответила я.— Ведь она не нападала на меня и не валила на землю. Зачем ты напал на меня?» «Когда я уйду, никто тебе и куска мяса не даст»,— не унимался Акаве. «А я и не стану ни у кого просить. И не буду стоять рядом, ожидая подачки. У меня есть дети, когда они подрастут, то пойдут на охоту и принесут мне убитых зверей».

Он сказал: «Ты не человек, у тебя сила, как у зверя!» «Может, я и не человек,— ответила я.— Но только я ягуара не испугаюсь, а ты человек, и потому ночью, услышав рев ягуара, чуть не умер со страху». С того раза он больше меня не бил. И вообще стал относиться получше.

В тот день он хотел взять с собой сына, но я не дала. Он ушел к махекототери один. Спустя три дня он вернулся веселый, обнял сына и сказал: «Я вернулся, сынок, потому что очень тебя люблю. Иначе бы я к твоей матери никогда не вернулся». Я ответила: «Кто-то говорил, что больше не вернется. Между тем этот человек вернулся посмотреть, где висит куйя с его пеплом». Когда кто-нибудь говорит, что уходит навсегда, это все равно как если бы он умер. А если потом он все же возвращается, то индейцы спрашивают у него, не пришел ли он посмотреть, где висит куйя с его пеплом.

Я отвернулась и продолжала варить ухину. Потом ко мне подошла двоюродная сестра Акаве и спросила: «Что ты ешь? Дай немного и моему брату». Я ответила: «Не могу, потому что он сразу станет старым, бедняжка. Я собирала плоды своими старыми руками, и если он их съест, то тоже вмиг состарится». Акаве засмеялся и сказал: «Эта женщина не знает даже, что, когда человек возвращается из дальнего пути, он голоден». Взял три плода и ушел.

Тут тетка Акаве сказала мне: «Не понимаю я вас, белых. Ты можешь хранить обиду день, два, три и даже больше. А мы, яноама, долго зла не держим. Муж утром побьет жену, а днем они уже мирно о чем-то беседуют. И жена уже не сердится на мужа». Она подошла поближе и тихо добавила: «Не сердись на него. Ведь он на тебя больше не сердится. Почему же ты его так плохо встретила?» «Потому что он относится ко мне не по-людски. А я тоже человек. Если бы знала куда уйти, давно бы ушла».

Однажды витукайетери, в шапуно которых мы вернулись, убили тапира и поделили мясо между всеми охотниками. Акаве свой кусок мяса положил в корзину и сказал второй жене: «Прибереги его до моего возвращения. У меня нет другой жены, была бы, дал бы немного и ей». «Почему тебе не дать кусок матери твоего сына?» — сказала женщина. «Нет,— ответил Акаве.— Если ей захотелось отведать мясо тапира, пусть сама его убьет». Он не забыл, как я тогда схватила его за горло. Своего сына он очень любил, но к моему другому сыну, Ка-рионе, относился плохо. Поев, он бросил Карионе кость. Я вскочила: «Мой сын не собака. У него нет отца, поэтому ты над ним измываешься, да? Тебе приятно будет, если с твоим сыном, когда ты умрешь, поступят так же?» И хоть мой сын был голоден, добавила: «Отойди подальше, сынок».

В это время у моего самого младшего сына, сына Акаве, начался сильный понос. Уходя с другой женой на плантацию, он сказал мне: «Не уходи никуда, жди, пока я вернусь». Я ничего не ответила. Но только он скрылся в лесу, я отвязала гамак, положила его в корзину вместе с пряжей, вторую корзину дала Карионе, и мы пошли к выходу. Я решила сбежать к шипариветери. Там жила сестра Акаве, которая всегда меня защищала. Шапуно шипариветери было далеко от шапуно витукайетери, но если уж я что задумала, меня ничто не могло остановить. У выхода нам повстречалась теща Акаве. Она поняла, что мы хотим сбежать, схватила Кариону за локоть и сказала: «Не уходи, твой отчим будет недоволен». Сын стал вырываться, плакать. Тут подошел шурин Акаве и сказал: «Отпустите их с миром. Он слишком часто их ругает. Разве вы не видели, как он бросил мальчику кость». Он был добрым человеком, шурин Акаве. И нам дали уйти.

После двух дней пути мы добрались до шапуно шипариветери. Малыш не хотел брать грудь. Ночью в лесу было холодно, все два дня мы голодали, и теперь малышу стало совсем плохо. Лечить его собрались четыре самых лучших знахаря, тушауа шаваракариве, муж сестры Акаве, Хехетаве и еще один, имени которого я уже не помню. Они надышались эпены, а сестра Акаве уложила малыша в гамак. Подходил первый знахарь и начинал отсасывать болезнь из груди, второй — из горла, третий — из живота, четвертый — из головы. Они объясняли мне, что главная болезнь сидит в голове малыша, потому что она очень горячая. Когда они кончили петь свои песни, шаваракариве сказал: «Теперь он поправится. Мы отсосали болезнь из груди и головы, теперь и он начнет сосать молоко». Сестра Акаве заплакала. Он сказал: «Не плачь, малыш не умрет. Когда он вырастет, то превратится в белого. Потом придут белые, и он уйдет с ними. Мы навсегда останемся без одежды. А он будет хозяином одежды. Так что ты не плачь».

От усталости я задремала. Поздно вечером меня разбудила сестра Акаве. Она принесла мне ребенка и сказала: «Хекура велели тебе передать, что отец уже идет за сыном. Он скоро будет здесь».

Потом мне рассказали, что, когда Акаве вернулся с плантации и увидел, что очаг потух и рядом никого нет, он заплакал. Мать второй жены прислала ему банановое мингау, но он не стал его есть и даже к мясу тапира не притронулся. Вечером он решил отправиться за нами. Когда он пришел в шапуно шипариветери и увидел, что сын чуть дышит, он сказал мне: «Если мой сын умрет, тебе не сносить головы. Он умирает потому, что за ним пришли хекура твоего белого отца». Я ответила: «Я не виновата. Нет у меня никаких хекура. Были бы у меня хекура, я бы их послала ослепить тебя». Сестра сказала Акаве: «Ты только и думаешь, как бы ее убить! Мы можем умереть от укуса змеи из-за гнева хекура, но муж не должен убивать свою жену!» Малыш с закрытыми глазами лежал у меня на руках, сжав маленький ротик.

В полночь он открыл глаза, посмотрел вокруг, приподнял голову и потянулся ко мне. Потом он заснул и проспал до самого утра. Старые колдуны вылечили его. Колдун, вождь шипариветери, весь день просидел возле малыша. Он сказал, что вражеские хекура могут вернуться, похитить душу малыша и тогда он умрет. «А теперь,— запел он,— я спрячу душу малышки в шкуру ягуара». Он встал на четвереньки, высунул язык, оскалил зубы и зарычал, точно настоящий ягуар.

Спустя некоторое время мы вернулись к куритатери. Мой старший сын Марамаве остался жить с тушауа пунабуетери. Однажды, когда я была одна в шапуно, пришел тушауа витукайатери с другими мужчинами. Он велел мне отдать Кариону, моего второго сына. Я не хотела, кричала, плакала, но все-таки они увели Кариону с собой. Когда вернулся Акаве, он сказал: «Пусть твой сын пока побудет у витукайатери. Когда он подрастет, я его у них отниму». Куритатери сказали, что они помогут Акаве отобрать моего сына. Потом они не раз бывали в гостях у витукайатери, но сына так и не забрали.