Греховные уроки - Бьянка Коул

немного взволнован, потому что моя рабочая нагрузка увеличилась. Вот и все.

— Хм.

Она что-то записывает, выражение лица такое, будто она не верит моему отрепетированному бреду. Раньше я всегда вводил ее в заблуждение, но тогда я лучше контролировал ситуацию.

— Что?

Она делает глубокий вдох.

— Я просто думаю, что ты кажешься другим.

— Ну, прошло несколько лет с тех пор, как мы виделись в последний раз.

— Да, но я чувствую, что тьма, которую мы обсуждали, сейчас сильнее, чем когда-либо.

Я стискиваю зубы.

— Возможно, я и есть воплощение тьмы.

— Что ты хочешь этим сказать?

С некоторых пор я понял, что не могу её контролировать, потому что все, что я делаю, — это подавляю часть себя.

— Тьма — это часть меня, поэтому я не пытаюсь ее контролировать.

Джейн кивает.

— Действительно, тебе не следует пытаться подавлять часть себя. Она будет только сильнее сопротивляться.

— Да, но я не чувствую, что мне грозит срыв. — Я прищуриваюсь. — На самом деле, я никогда в жизни не чувствовал себя более далеким от него.

Это, как ни странно, правда, даже если в последнее время я чувствовал себя неуравновешенным.

Джейн записывает.

— Расскажи мне, что, по-твоему, изменилось.

— Это ведь конфиденциально, да?

— Конечно, я не могу никому разглашать то, что мы обсуждаем, даже Оаку.

Я отношусь к этому скептически.

— Я встретил кое-кого. Того, кто принимает каждую часть меня. — Я тяжело сглатываю. — Того, кто делает мне комплименты, что я никогда не считал возможным.

— Это отличные новости. — Она делает еще несколько заметок. — И ты состоишь в серьезных отношениях с этим человеком?

Я качаю головой.

— Нет, это несерьезно.

— Но ты только что сказал…

— Да, но я не вступаю в серьезные отношения. — Я ерзаю на своем месте. — У нас всё несерьезно, так как я не хочу, чтобы в дело были вовлечены чувства.

Она приподнимает бровь.

— Значит, когда ты говоришь, что этот человек делает тебе комплименты, ты имеешь в виду сексуальные?

— Да, именно так.

Она лихорадочно делает новые пометки, и это сводит меня с ума.

— Тебе обязательно постоянно писать?

— Только так я могу составить досье и следить за твоим прогрессом.

Я ворчу.

— Я здесь только потому, что Оак заставил меня прийти. Мне ни в коем случае не нужна терапия.

Она поджимает губы.

— Ну, если хочешь знать мое мнение, то звучит так, будто тебе действительно нужна терапия.

— Для чего, блядь?

— Проблемы с обязательствами.

Я скрежещу зубами.

— У меня нет проблем с обязательствами. Я просто не из тех, кто любит отношения.

— И все же ты говоришь мне, что встретил кого-то, кто принимает тебя так, как ты никогда не считал возможным.

Она смотрит на меня так, словно ожидания подтверждения, но я, черт возьми, уже сказал ей это.

— К чему ты клонишь?

— Тогда разве это не тот человек, за которого нужно держаться так крепко, как это физически возможно?

Ненавижу, как много смысла в её словах, но чего она не понимает, так это того, что я не способен ни на что, кроме насилия и боли.

— Все не так просто.

— Почему?

— В жизни не хватит времени, чтобы объяснить всё.

Мое детство — причина моего закрытого сердца, и я знаю, что, не взглянув этому в лицо, я никогда не исцелюсь, но я не хочу смотреть проблеме в лицо или исцеляться. Вместо этого мое сердце становится чернее с течением времени, как гниющая древесина в старом лесу. И, хотя мне кажется, что с тех пор, как я связался с Камиллой, она замедлила процесс гниения, но разложение уже не исправить. Как только что-то сгнило, оно исчезает навсегда.

— Попробуй.

Я качаю головой.

— Нет, я не могу туда пойти.

— Это ведь твое детство, не так ли?

— Мое детство в лучшем случае туманно.

— С какого возраста?

— Всё, что было до четырнадцати лет, довольно пустое.

Я знаю, что там пусто, потому что я заблокировал всё. Чтобы открыть эти воспоминания, нужно приложить некоторые усилия, но я не стану этого делать. Ничего хорошего не выйдет, если открыть шкаф, в котором хранятся мои скелеты.

Я утону во тьме, если сделаю это.

— Ладно, как насчет после четырнадцати?

Я пожимаю плечами.

— Я переехал в Америку, когда мне было четырнадцать.

Это моя легенда, так как я не упоминаю о Торонто ни с кем, кроме Оака.

— С кем?

Я прикусываю язык, потому что часто стараюсь не думать о нем.

— С моим старшим братом, Иваном.

— А где сейчас Иван?

— Ушел.

Она выглядит немного раздраженной моим коротким ответом.

— Мертв? — подтверждает она.

Я киваю, ненавидя то, что чувствую, когда думаю о нем.

Мы были двумя наивными мальчишками, когда приехали в Торонто, думая, что сможем найти работу и устроить свою жизнь вдали от нашего мрачного детства в России. У нас было много денег, так как перед отъездом украли их у отца, понимая, что окажемся в опасности, если он когда-нибудь выследит нас. Ивану было восемнадцать, и он был моим официальным опекуном по нашей визе, но вскоре он связался с плохими парнями.

Мы оба присоединились к Братве Сидорова, но из-за моего возраста я не подвергался такой опасности, как он.

Его застрелили во время простой передачи наркотиков, потому что полиция пронюхала и задержала его, а он по глупости пытался убить копа.

И это при том, что он никогда не стрелял из гребаного пистолета, идиот.

После той роковой ночи я поставил перед собой задачу тренироваться в каждом бою, чтобы быть уверенным, что меня никогда не ранят.

Я должен был стать пуленепробиваемым.

Тогда я поднялся по карьерной лестнице и стал силовиком, используя темноту и боль, чтобы усерднее бороться и блокировать все плохое.

— Ты можешь рассказать мне, что с ним случилось?

Я убью Оака за то, что он вынудил меня к этому. Два года гребаной терапии с Джейн мне удавалось избегать разговоров о своей семье или детстве, и вдруг я выкладываю всё начистоту.

Что это, блядь, такое?

— Я бы не хотел.

Мне нужно прекратить это, пока всё не вышло из-под контроля.

— Хорошо, почему бы тебе не рассказать мне побольше о мужчине или женщине, которую ты встретил?

Я свирепо смотрю на нее.

— Это женщина.

Я знаю, что экспериментировал раньше, и это всплывало, но обычно я предпочитаю женщин, и она знает об этом.

Она пожимает плечами.

— Я не хотела предполагать.

— Если честно, я бы предпочел этого не делать. — Я бросаю взгляд на часы. — О, посмотри на время. Разве сеанс не закончился?

— Гаврил, я должна