Том 16. Статьи. Рецензии. Заметки 1881-1902 - Антон Чехов

d) За обертку товара не берут даже в самой бедной лавчонке, в аптеке же это удовольствие купно с печатью и ниткой обходится в гривенник. Если фунт хлеба стоит 3 коп., то с аптечной оберткой он стоит уже 13.

И так далее… В конце концов к вечеру аптекарская касса наполняется доверху сребром и златом, из коих только одна сотая берется за лекарство, все же остальное — от лукавого. В заключение вопрос: куда хозяева аптек девают такую массу денег?

Эти господа хозяева хвастают, что вся ихняя выручка идет на содержание служащих, коих в каждой аптеке много и кои все до единого получили высшее образование, а стало быть, и требуют высшей мзды. Мы же из самых верных источников знаем, что ни одна мало-мальски порядочная торговая фирма не платит своим служащим так мало жалованья, как аптеки.

Герат*

Герат — это terra incognita[68], так же трудно переваримая обывательскими мозгами, как кавказский транзит и элеваторы*, но тем не менее говорить о ней считают своим долгом все, даже куры на базаре и копченые гуси. В каких палестинах обретается этот Герат, неизвестно даже учителям географии средних учебных заведений, состоящим в VIII классе*. Когда недавно один директор гимназии спросил подведомственного ему географа, где находится Герат, то географ сконфузился и сказал: «Это в программу не входит». Незнание во всяком случае безвреднее знания, но тем не менее обывателю нужно знать, по какому направлению ему придется кидать свою шапку*.

Гладстон, Дефферин и прочие дипломаты, съевшие собаку по афганской части*, были так любезны, что без всякой со стороны моей просьбы сообщили мне про Герат следующее. Герат находится в местах столь отдаленных между Персией и Кабулом, граничит с севера и запада Харасаном, с востока Кабулистаном и Белуджистаном* — местами, которые натощак не выговоришь. Был во время о́но самостоятельным ханством, потом же стал переходить из рук в руки, как гоголевская коляска*, то к Персии, то к Афганистану: сегодня персидский становой рыщет по дворам и собирает недоимку, а назавтра глядь — уж афганский акцизный разъезжает по гератским кабакам и поощряет пьющих. Главный город ханства называется тоже Гератом. Величиною он в пять Калуг и имеет около 200 000 жителей*. Окружен высокою стеною с башнями, а чтобы неприятелям было во что входить и выходить, в стенах имеется пять широких ворот. У ворот продают яблоки, женщин, чернослив и проч. Население состоит из помеси персов, афганов, индейцев и прочей азиятской чепухи. Жители занимаются разными ремеслами, преимущественно же сидят на колах, платят подати, продают женщин и беседуют с английскими корреспондентами. Обычаи восточные, такие же, как в Тифлисе: обыватели дерутся бильярдными киями, откусывают друг другу носы и имеют гаремы. Язык тоже восточный: «Хади, малчык, кишмыш дам». Все жители князья и имеют титул сиятельства. Управляется город начальством. Самый главный помпадур, действительный статский мурза*, сидит у себя на перине, окруженный одалисками, курит кальян и выслушивает доклады тамошних квартальных надзирателей. Наши институтки, сами того не подозревая, часто вышивают его на коврах и диванных подушечках. Бумаги подписывает он не читая, а на все доклады дает одну и ту же резолюцию: «Сажай на кол!» По понедельникам и пятницам принимает богатых просителей и дает им понять, что он именинник и на Онуфрия* и что его одалиски любят новые платья… Младшие чиновники берут праздничные рахат-лукумом, губками и персидским порошком. По грязи и кривизне улиц Герат может сравняться с одной только Москвой. В нем так грязно, что даже лошади ходят в калошах. Из достопримечательностей следует отметить знаменитую когда-то мечеть Месджеди-Джами, обратившуюся ныне в развалины*, на которых в лунные ночи секретари посольств амурятся с гератскими невинностями. Университета, библиотек, музеев, театров и прочих соблазнов нет, но зато гаремы преизбыточествуют.

Замечателен Герат красою своих жен и дщерей. «Гератские красавицы» известны по всей Азии, даже в нашем Красноярске. Беи, мурзы и наши ссыльные интенданты* ездят ежегодно в Герат и покупают там для своих гаремов красавиц. Гератская земля знаменита также своим великолепным климатом, чудными ночами и плодородием. В ней произрастают миндаль, ваниль и живет шелковичный червь. Конечно, когда Герат будет покрыт грудой шапок и на перине будет сидеть не мурза, а родной Дыба*, то эта земля будет еще плодороднее. Герат окружен городами, которые все носят азиятские прозвища вроде ачхи-прундры-чха, киш-мыш и хабур-чабур*. Выговорить их и выучить наизусть так же трудно, как проглотить ерша. Одно только название стало достоянием обывательской памяти. Это Пенждех*. Город этот почему-то так понравился нашим охотнорядским и гостинодворским политикам, что они вложили его в основу нового, доселе небывалого ругательства: «Убирайся ты, братец, в Пенждех!»

Среди милых москвичей*

Питеру надоело ездить на ваньке, и он нанял себе за ту же цену лихача*. Этот последний, забирая в руки вожжи, обещал петроградцам привезти их в то самое злачное место, где есть «здоровая вода, свежий воздух, места для больных, приют для старцев и школы для неграмотных». Питерцы, выслушав такой обет, недоверчиво покачали головами и подозрительно поглядели на коня: уж не Россинант ли это? Подозрение основательное… Девиз лихача в сущности прост и незатейлив (ибо что может быть проще невонючей воды?), но в наше время он является почти фантастическим и «абстрактным», как Дульцинея. Дело в том, что лихачу, прежде чем щеголять обещаниями, следовало бы спросить себя: где и с кем он поедет? Не Санхо ли Пансы все эти его сложившие ручки и безучастно улыбающиеся спутники, для которых хоть трава не расти? Есть ли у лихача деньги на поездку? Нужно быть слишком юным, чтобы думать, что деньги есть. Все те гроши, которые есть, ухлопываются на пополнение бездонной бочки, именуемой обязательными расходами, и так как по нынешним понятиям свежий воздух, больницы, здоровая вода и проч. для городов не обязательны, то для того, чтобы обзавестись ими, нужно или сделать заем, или выиграть 200 000 пять раз подряд, или обязать гласных жениться на богатых купчихах и внести приданое в управскую кассу. Но допустим, что деньги есть, что в распоряжении лихача целая Калифорния… Что сделает он со своими миллиардами при той чисто запорожской лени своих помощников — Санхо-Панс и при поголовном презрении к тому, что называется чистотой, предупреждением болезней и проч.? Как примешь все это в соображение, то поневоле вместе с Гамлетом скажешь: «слова, слова, слова»…

Интеллигенты-кабатчики*

При выборе председателей* и членов для вновь учрежденных уездных по питейным делам присутствий чуть ли не в каждом уезде всплывают наружу «наглядные несообразности». Мы не советуем педагогам брать эти несообразности для своих картинок, ибо каждая разгадка будет стоить ребенку тошноты, чувства омерзения и разочарования. Хотите верьте, хотите нет, но мы были на выборах и узнали следующее.

Евгений Онегин и Печорин, метившие в члены присутствия, не выбраны, как лица, принадлежащие к числу содержателей питейных заведений в уезде. Лаврецкий, этот милый человек, посвятивший свою жизнь борьбе с народным пьянством и говорящий на юбилейных обедах такие горячие, смелые речи, не попал в члены, потому что держит три кабака и один трактир. Толстовский Левин отказался от председательства, ссылаясь на то, что он и его Китти только и живут доходами с кабаков. Юхновские предводитель, председатель земской управы и председатель съезда мировых судей, которые по закону должны были бы войти в состав присутствия, заменены другими лицами, так как торгуют в кабаках… И так далее и так далее… Всех интеллигентов-кабатчиков не сочтешь, ибо оказывается по самым последним данным, что занятие интеллигентов питейным промыслом составляет явление распространенное… Несообразность наглядная, декольтированная до цинизма, и когда вы начинаете ее разгадывать, то первым делом наталкиваетесь на странное, совсем непонятное двуличие. Возьмем Янусов* хоть города Юхнова. С одной стороны, хлопоты о школах, разговоры о борьбе с пьянством, и проч. и проч., с другой — неустанное собирание медных пятаков и алтынов за отравляющую и развращающую сивуху. С одной стороны — желание заседать в присутствии и ратовать против общего зла, с другой — горячий протест, когда предлагают г. Янусу стереть с его лба слишком рельефные «распивочно и на вынос». Извольте же понять такую двойственность! Известно, что русский интеллигент, каковы бы ни были его принципы, очень брезглив, но в этой двойственности не заметно даже подобного качества. Один из кабатчиков-интеллигентов Смоленской губернии, ввиду того, что закон возбраняет обывателю иметь торговых заведений свыше известного числа, записал вновь открытый им кабак на имя сына своего, студента…Хорош мальчик, этот студент! Если он занимается антропологией, то ему должно быть известно, что даже до потопа не существовало таких длинных ушей, какие нацепил к его вискам родной папенька. Или мальчик наивен и попал в кабак, как кур во щи, или же он — чудо, ухитрившееся примирить в себе самом честь русского студента с бесчестием тупого кулака.