Миллиардер. Книга 3. Конец игры - Кирилл Бенедиктов

— Ты считаешь это проявлением силы?

— Я не договорила, — ее пальцы легко коснулись его руки. — Несмотря на все это, ты не сломался. Я уверена, что в глубине души ты вынашиваешь планы мести. Мне, бабушке, всем, кто сорвал твою экспедицию и похоронил твою мечту. Ты, конечно, будешь отрицать это, и я тебя за это не виню…

— Не буду, — покачал головой Гумилев. — Я бы уничтожил вас всех при первой же возможности. Если бы не Маруся…

«Зачем я это говорю? — в смятении подумал он. — Теперь они никогда не отдадут мне дочь…»

— Я и так это знаю, — словно прочитав его мысли, улыбнулась Катарина. — Слишком хорошо успела тебя изучить. И вот что… Я не стану предупреждать об этом рейхсфюрера.

Она вытянула длинную ногу и положила ее на бедро Андрею. Слегка пошевелила пальчиками, уронив изящную черную туфельку на пол.

— Почему? — спросил он внезапно охрипшим голосом.

— Потому что это мне нравится. Гораздо интереснее иметь дело с умным и сильным противником, чем с раздавленным слабаком. Если бы ты сломался, я начала бы тебя презирать.

Он не хотел этого. Но рука его сама легла на гладкую, как шелк, ногу Катарины.

— А что ты станешь делать теперь? — спросил Андрей, пытаясь совладать с наваждением. — Когда знаешь, что я не пощажу тебя, если представится случай?

Она потерлась об него маленькой теплой ступней.

— Теперь я тебя хочу. А когда все закончится — убью.

— Спасибо за откровенность, — проговорил он, чувствуя, как с хрустом рассыпаются остатки его панциря. — Что ж, пожалуй, мы друг друга стоим…

— Тогда иди ко мне, — прошептала она, грациозно соскальзывая с кресла на ковер. — Иди ко мне, мой желанный. Мой мужчина. Мой враг.

— Ты спишь?

— М-м-м… уже нет…

— Ты всегда такой… необузданный?

— Смешное слово.

— Дикий!

— Не мне судить… Что у тебя с лицом?

Она смутилась. Даже в полутьме (свечи догорели, слабо тлели угли в камине) Андрей видел, как изменилась внешность женщины, которая лежала рядом с ним. Это была уже не Марго. Белокурые волосы падали на гладкие плечи, сгладились скулы, прозрачным льдом светились голубоватые глаза.

— Не смотри на меня!

— Как тебе это удается? Ты умеешь менять внешность? Это была не пластическая операция?

— Это… — она замялась. — Это не от меня зависит. Я не думала, что все будет так… так бурно. Ты меня напугал… немного.

«Еще бы», — подумал Андрей. Два года монашеской жизни не прошли бесследно: он набросился на Катарину с яростью, которая удивила даже его самого. И сейчас, целуя красивое холодное лицо, он видел перед собой точеные черты Син.

— Кто была та девушка? — резко сменила она тему. — С которой ты исчез на полтора часа?

— Неужели ты ревнуешь?

Острые ногти Катарины больно вонзились ему в бицепс.

— Да. Я очень ревнива. Ты не знал? Ну так сейчас узнаешь.

— Как тебе удается менять внешность?

— Не сбивай меня. Кто она? Та брюнетка?

— Просто девушка. Она приехала с кем-то из гостей.

— Как ее зовут?

— Не знаю, — соврал Андрей. — Мы не представлялись друг другу.

— Неправда! Как ее зовут?

— Я звал ее «крошка». Это универсальное обращение к незнакомой девушке, с которой знакомишься в баре.

Катарина прикусила губу.

— И куда вы с ней ушли из бара?

— Пошли гулять по дому.

— У вас был секс?

«Все женщины одинаковы, — подумал Гумилев. — Даже если они родились на секретной нацистской базе среди льдов и снегов Арктики и умеют менять внешность, словно вечерние платья».

— Нет. — Он погладил ее по бедру. — Никакого секса. Только разговоры.

Катарина сбросила его руку.

— Опять врешь! Вас не было так долго…

Он приподнялся на локте.

— Скажи, Кэт, кто доносит тебе обо всех моих перемещениях?

— Это не важно. Главное, что я всегда знаю, где ты находишься.

— Тогда ты должна знать, что у нас не было никакого секса.

— Правда?

— Конечно. Мы просто разговаривали.

— О чем?

Он пожал плечами.

— О всяких пустяках. Клубы, вечеринки, модные развлечения. О чем еще можно говорить с молоденькой тусовщицей?

— А откуда она взялась, ты знаешь?

— Я же говорю — приехала с кем-то из гостей. Слушай, давай не будем говорить о других девушках? Мне и тебя более чем достаточно.

Это была ложь, но ведь весь их разговор был поединком двух искусных лжецов.

— Докажи!

Он притянул ее к себе, заглянул в прозрачно-голубые глаза. «Она красивее Марго, — подумал он с легким чувством вины. — И эффектнее Евы, если уж на то пошло… Что с того, что мы смертельные враги? Мужчина всегда остается мужчиной, а женщина — женщиной».

И образ темноволосой девушки из бара без следа растворился в его сознании.

После хорошей пьянки обычно наступает похмелье. Болит голова, желудок подкатывает к горлу, но самое неприятное — это состояние, которое наркологи называют «адреналиновая тоска». Кажется, что мир сер и холоден, что вся твоя жизнь бессмысленна, что накануне ты натворил массу глупостей, о которых теперь страшно жалеешь. Как говорилось в старом анекдоте, «лучше бы я умер вчера».

Проснувшись на следующее утро, Гумилев почувствовал острый приступ такой тоски.

Он глядел на раскинувшуюся на постели Катарину (ближе к рассвету они перебрались в спальню) и не мог найти себе оправдания. Прекрасная фигура, роскошная грудь, длинные ноги, красивое лицо… Но эта девушка была внучкой Марии фон Белов, державшей в плену двух самых дорогих ему людей. Она была самой обычной надзирательницей, приставленной к нему, чтобы контролировать каждый его шаг. Что с того, что его тюрьма не имела стен и решеток? Свободы у него было не больше, чем у заключенного концлагеря.

Когда-то Андрей смотрел фильм о любви бывшей узницы Освенцима к своему мучителю-нацисту. Фильм был, может быть, и неплохим, но Гумилеву были в высшей степени не близки все эти садомазохистские мотивы.

Однако что-то все же толкнуло его в объятия Катарины фон Белов. И теперь он отчаянно старался понять, что это было — морок, внезапно вспыхнувшая страсть или попытка обмануть себя самого. Потому что все это время он подсознательно думал о другой.

Он вылез из постели и босиком прошел в душ. Включил контрастный режим и несколько минут ежился то под ледяными, то под обжигающими струями. До боли растерся жестким полотенцем и, накинув купальный халат, направился в гостиную.

Здесь все напоминало о вчерашней безумной ночи. Опрокинутое кресло, сбившийся, залитый коньяком ковер, оплывшие свечи в трехрогом подсвечнике. И брошенная в беспорядке одежда — его и Катарины.