Мозг отправьте по адресу... - Моника Спивак

Помимо отца и матери, большое влияние оказала на него сменившая няню воспитательница Раиса Ивановна, которая развила в нем уже сознательную любовь к сказке, мифу. По крайней мере сам Б.Н. связывает с ней начало «сказочного» периода в его жизни. Благотворное влияние этой воспитательницы выражалось также в том, что она старалась отстранить от него столь болезненно воспринимаемые им противоречивые влияния родителей:

Следующий период… я назвал бы сказочным; он начинается… появлением Раисы Ивановны, согревшей меня удивительной нежностью и лаской, отвеявшей от меня драму в доме и зачитавшей мне и стихи и сказки (я уже понимаю по-немецки: когда я выучился – не помню; вероятно, учился у Каролины Карловны).[366]

С Раисой Ивановной замкнулись в детской; она читает мне стихи Уланда, Гейне, Гёте и Эйхендорфа (вероятно – для себя читает), я плохо понимаю фабулу, но понимаю сердцем стихи.[367]

Любовь к сказкам должна быть рассматриваема как указание на очень быстрое и сильное воображение, которое, как мы видим, начало проявляться наряду с обостренным восприятием впечатлений внешнего мира и стремлением к осмысленной их обработке, также очень рано, уже в возрасте трех-четырех лет. Помимо этого, сам Б.Н. отмечает, что уже в этот период сказка играла для него роль убежища от болезненных переживаний и окружающего:

От мыслей об увиденном я спасаюсь в тот мир, где все протекает не по правилам индуктивного мышления Джона Стюарта Милля. И это – мир сказок.[368]

Сказки мне были материалом упражнения в переживаниях; и я развил себе в детстве крепкие мускулы: владенья собой.

В этом – роль сказок и музыки для меня.[369]

На возраст четырех лет падают первые осознанные впечатления природы, полученные за время пребывания летом 1884 г. в имении В.И. Танеева в Демьянове (Клинского уезда).[370]

Чрезвычайно интересным представляется следующее обстоятельство. В четырехлетнем возрасте самоучкой научился складывать слова по кубикам и читать их. По данным А., скрывал от всех, «это был его секрет». Однако мать, узнав об этом и опасаясь, что это занятие привьет ему любовь к науке (больше всего боялась, как бы не сделался, подобно отцу, математиком), запретила складывать кубики. В дальнейшем, уже в возрасте семи лет, пришлось заново учиться грамоте, причем учение давалось на этот раз с большим трудом: «И я, складывающий из квадратиков слова „папа“, „мама“, вдруг их лишенный, пяти лет забыл буквы, которые знал четырех лет; семи лет я с трудом одолел грамоту; с пяти до семи – строжайший карантин: – Не смей читать».[371]

Возможно, что причиной этого было то, что занималась с ним сама мать, которая вследствие несдержанности в своих проявлениях действовала на него лишь тормозящим образом и тем мешала усвоению предмета.

Относительно внешних проявлений в период раннего детства имеются следующие данные. По сведениям, полученным у А.:

Уже очень рано боялся проявлять простым и естественным образом свои переживания вовне, не зная, какая реакция на это последует со стороны отца и в особенности со стороны матери. С ранних лет развивалась неестественная для ребенка скрытность, которая тем более была трудна для него, что у него была большая потребность делиться своими переживаниями с окружающими.

Этому способствовало также и то, что до пяти лет рос один, без общения с другими детьми (из-за опасений матери, что может заразиться от них какой-либо инфекцией). Лишь в возрасте пяти лет, когда познакомился с детьми проф. Стороженко,[372] появилось детское общество. Такая обрисовка характера вполне согласуется с высказываниями самого Б.Н., относящимися к рассматриваемому периоду:

Среда подалась с первым мигом сознания; я, наблюдательный, скрытный и тихий ребенок, не видящий вовсе детей, изучающий мужей науки, я рос одиноким «подпольщиком».[373]

Тихий мальчик, весьма деликатный, пинки давать я не умел.

Я ведь был одинок; не умел разговаривать; даже играть не умел, как другие (играл я по-своему).[374]

А я – я боялся всего: и гостинцев срывать не умел, а чтобы затеребить Склифосовского или там Янжула – скорее броситься в воду, чем эдакое позволить себе; это все оттого, что Маруся и Коля рассматривали Ивана Ивановича Янжула просто, а я – с разглядами, с критикою; в выявленьях же внешних, и пятилетним став, выглядел, точно трехлетний.[375]

С соматической стороны, по данным А., был довольно болезненным ребенком, склонным к частым желудочно-кишечным заболеваниям.

Переходим теперь ко второму пятилетию жизни.

Этот период также характеризуется отмеченными выше особенностями складывавшейся вокруг него обстановки и, в частности, противоречивым влиянием отца и матери. В связи с ростом сознательного отношения к окружающему этот конфликт воспринимается им в еще более обостренной форме, чем до того. Отметим, что из-за каприза матери, всячески стремившейся нейтрализовать влияние отца, его примерно лет до восьми одевали под девочку: в платьице, с кудряшками. На фотографических карточках, относящихся к этому периоду, он выглядит в этом одеянии типичной девочкой. Этот момент, по признанию самого Б.Н., оказывал очень гнетущее впечатление на его психику и служил добавочным, травмирующим его психику фактором:

Вот первое, что узнал о себе: «уже лобан»: и переживал свой лоб, как чудовищное преступление: чтобы скрыть это, отрастили мне кудри; и с шапкой волос я ходил гимназистом уже; для этого же нарядили в атласное платьице:

– У, девчонка! – дразнили мальчишки.

И – новое горе: отвергнут детьми я; кто станет с

«девчонкой» играть?

Любовь родителей явно разрезала на две части.[376]

Любовь к сказке, сохраняясь в полной мере, начинает развиваться в нем в интерес к художественной литературе вообще. Очень любит слушать вслух чтение взрослых. В возрасте семи лет он знакомится со «Сказками кота Мурлыки», «Дэвидом Копперфилдом». Оба эти произведения произвели на него сильное впечатление. Несколько позднее он знакомится с «Князем Серебряным», песнями Оссиана, а также с литературой приключений и путешествий: Майном Ридом, Фенимором Купером, Жюлем Верном, затем арабскими сказками.[377] Большую роль в развитии в нем склонности к художественной литературе сыграло появление новой воспитательницы – француженки Беллы Раден. Она поняла «серьезную драму маленького „человечка“ и протянула ему… руку помощи».[378] С ней он занимается географией, историей, этнографией, а также обучается игре на рояле. В обучении его грамматике и арифметике принимает участие отец; учение дается очень легко, шутя и играючи.

По данным А., "появление Беллы Раден внесло заметный освобождающий перелом во всю его жизнь; он значительно оживляется, становится более подвижным, чем ранее: «как бы вместе с интеллектуальным освобождением развязался весь», «брызнуло то, что таилось внутри».

Отец и мать с их противоречивым влиянием отходят в сторону, их влияние в этом возрасте значительно ослабевает, он начинает выявлять свободнее свои стремления (снятие задержек раннего детства). Много общается с детьми.

Отметим, что примерно в этот период времени проявляется свойственная Б.Н. общая моторная одаренность. Летом 1889 г., во время пребывания в упомянутом выше Демьянове, он очень подвижен, много бегает, лазает по деревьям, занимается гимнастикой. Уже по возвращении в Москву, осенью того же года, посещает немецкое гимнастическое общество, где обучается прыжкам, упражнениям на трапеции и т. п.

На этот же период времени падает появление у него интереса к коллекционированию иностранных марок.

Летом 1890 г. совершает первое дальнее путешествие из Москвы в Киев, которое дает ему обильный материал для наблюдений и размышлений. По возвращении из него, в октябре, заболевает дифтеритом в легкой форме. Этот момент имеет значение потому, что за время болезни матерью был прочитан ему ряд рассказов Гоголя из «Вечеров на хуторе близ Диканьки». Эти рассказы, особенно, как он упоминал впоследствии, «Тарас Бульба»,[379] оставили у него неизгладимое впечатление на всю жизнь. Несомненно, под влиянием их, возможно еще усиленным ассоциацией с недавней поездкой на Украину, в нем в выраженной степени пробуждается любовь к истории. Этот интерес к истории проявляется очень своеобразно, в виде изобретения им «исторических игр» для себя. Сущность этих игр заключалась в том, что он на определенный отрезок времени воображал себя в роли того или другого исторического героя и во все свои действия вкладывал тайный смысл в соответствии с воображаемой ролью. Эта игра продолжается и в дальнейшем, на протяжении ряда последующих лет. Она является одним из наиболее ярких проявлений того богатства и динамичности воображения, которые ему свойственны вообще.