Голос Древних (СИ) - Карелин Антон Александрович

Нет, он был полностью за разнообразие. Рождённый в многорасовом мире, детектив боялся даже представить, каково человечеству было бы жить в леденящем одиночестве. Ничего хорошего. К тому же, Одиссей относился к сайнам предвзято. Но всё же детектив не понимал, как бесконечный вал разнообразия может помочь разумным прийти к высшей истине.

— У меня на корабле есть магазинчик, полный всевозможного барахла, — сказал он. — В нём труднее найти нужное, а не проще.

— Эта метафора была бы уместной, будь у твоего барахла возможность слияния и эволюции, рождения новых форм и идей, — усмехнулся архаи.

— Вы правы. Я просто не понимаю замысел сайн.

— Мы тоже.

— Вы тоже⁈

— Да.

— Но вы же равны: и по знаниям, и по мощи, и по невероятной широте восприятия? — поразился Фокс. — Для тех, кто ощущает пятимерность, трехмерные существа и их мышление должны быть очень просты. Мы, люди, что-то вроде светлячков-однодневок для архаев и сайн?

— Архаи куда ближе к людям, чем сайны к нам, — безмятежно ответил Древний. — Они равноудалены от всех. Медузы мыслят не предметными категориями, а комплексами, закономерностями, сложными системами. Для них нет таких понятий, как «объект» или «мысль». А есть Смыслы.

— Как человеческие иероглифы, нет букв, а сразу слова? Или как мелкарианские кляксы, сразу фразы?

— Сразу романы. Человеческий роман, с героями, годами и судьбами внутри — это буква в алфавите сайн.

Одиссей помолчал.

— Хотел бы я представить, какие у них романы…

— Дело не только в глубине и непостижимости их мыслительных процессов. Но и в законах предела. Нас с сайнами разделяло всё на свете, включая причинно-следственную связь. И нам не довелось общаться свободно. Мы сумели лишь передать друг другу дары.

— Вот как, — задумался Одиссей. — Значит, сайны нарушили константы вселенной, чтобы преодолеть время и выйти с вами на контакт? Они использовали технологии седьмой ступени, которые пошатнули сами основы бытия. Поэтому они вымерли и почти неизвестны? Их тоже стёрли?

— Примерно так, — подтвердил Древний. — Но небытие не смогло их стереть. Сайны пронизали собой всё пространство-время, от рождения вселенной до её конца. Они сплели себя с тканью мироздания, и потому бездна не смогла избавиться от них, как избавилась от Забытых. Небытию пришлось уничтожить сайн другим путём…

— Вручную, — прошептал Фокс, побледнев. — Лакуны небытия воплощаются в нашем мире и охотятся за наследием сайн. Они вынуждены принимать форму, чтобы сделать это.

— И однажды они нашли тебя.

Фокс вспомнил своё единственное свидание с Вечными, и его передёрнуло. Мог ли он подумать, что, попав на планету Древних, за один день узнает больше, чем за всю предыдущую жизнь? Вообще-то мог. Он так и думал, ради этого он и сделал всё, чтобы победить.

— Наверное, вы счастливы, что именно я победил в ваших играх?

— Нет, — честно ответил архаи. — Мы не пытались тебе помочь и не знали, что ты придёшь. Но мы не считаем случайным то, что ты пришёл, как и то, что сумел победить. Мы бы радовались, будь мы на свете, но нас уже давно нет. Мы покинули реальность и обитаем вне времени в призрачном раю, в замершем моменте, а потому не можем быть счастливы и несчастливы применительно к чему угодно, происходящему здесь. А с тобой говорит лишь планета.

— Наконец мы подошли к этому, — покачал головой Фокс. — Моя история уже почти рассказана. Когда архаи испытали ужас бездны, они стали исследовать феномен вмешательства небытия. Заглянули в будущее, в конечном итоге получили подтверждение своих теорий от сайн. И поняли, что пустота стирает всё и всех, кто посягнёт на базисное устройство вселенной. Предельные технологии седьмой ступени оказались неприменимы, потому что изнанка бытия сохраняла целостность мироздания любой ценой, и реагировала на каждую попытку их применять. Но есть одно-единственное исключение, когда можно всё. Потому что всё не по-настоящему.

— Игра, — мягко сказал Древний.

— И вы создали Мир Ноль, планету судьбы, вложили в неё сильнейшие из технологий с одной-единственной целью: сохранить их сквозь миллиарды и триллионы лет для всех, кто придёт следом. Ведь на этой планете вы так исказили законы мироздания, что это стало возможно. И бездна позволила вам это сделать! Небытие не пыталось вмешаться и стереть технологии, меняющие основы, потому что они не затрагивали саму вселенную, а всего лишь применялись в отдельном, замкнутом и искусственном мирке. Для игры.

Фокс восхищённо развёл руками.

— Найдя эту парадоксальную лазейку, вы вместе с сайнами создали маленький и почти всемогущий мир. И устроили эти игры, каждое испытание в которых рассказывает о Древних и Старших, о великом и заведомо несбыточном противостоянии с небытием. Ваша игра рассказывает величайшую из всех историй.

— И только тот, кто поймёт её, хотя бы в общих чертах, и сделает правильный выбор, может победить в игре.

— Ну и такая мелочь, как преодолеть все испытания, выжить в схватках, решить загадки и одолеть триллион остальных, — фыркнул Одиссей.

— Да, это тоже, — согласился Древний, но вовсе без иронии.

Пожалуй, понять послание Мира Ноль было и правда важнее, чем победить в судьбодробительных состязаниях.

— Ладно, — помолчав, ответил Одиссей. — М оя история закончена, я рассказал всё, что понял на Планете Ноль. Близок ли я к истине?

— Ты правильно понял всё. Кроме самого главного.

Детектив нахмурился. Не потому, что это было обидно, скорее наоборот. А от плохого предчувствия, которое шевельнулось в костях.

— С’харны не убили себя. Они сбежали подальше от звёзд в холодную межгалактическую пустоту, и там застыли в замедленном страдании, чтобы вернуться, когда мир придёт на грань. Это свершится уже скоро. Но это не главное, хотя и является частью всеобщей судьбы. А главное…

— Почему архаи сдались и отступили, — прошептал Фокс. — Почему их жизнь утонула в безнадёжности и тоске.

— Мы осознали, что небытие не является частью мироздания. Мироздание является частью небытия.

— Что это меняет? — нахмурился детектив.

— Всё. Не бездна изнанка нашего мира. Мы изнанка бездны. Вселенная — аномалия и ошибка, которой не должно было случиться.

— Ну и что? — пересохшим горлом спросил Одиссей, внутри которого всё стало сжиматься.

— Всегда и повсюду было Ничто, — сказал Древний грустно и торжественно. — Точнее, во всеобъемлющем нигде никогда не было Ничто. Спокойное, равнодушное, лишённое времени, движения, причин и следствий, рождения и смерти, горестей и радостей, попыток и неудач, великое и безликое, непоколебимое и неотвратимое Ничто — нет, всё это неправильно, на самом деле всего лишь никакое. Не было сознания и цели, и это было хорошо. Точнее, никак, но для бездны «никак» — единственно возможное «хорошо». Потом произошла ошибка, мы не знаем её причин. Возникло сущее, грянула наша крошечная вселенная, и её бытие нарушило единство, чистоту, гармонию, невозможно найти подходящее слово: идеальное небытие Небытия. И это было плохо.

— Но хорошо для нас? — одними губами возразил Одиссей.

— Мы не важны. Мы флуктуация смысла в бесконечности бессмыслия. Мы невообразимо крошечные, бесправные гости и безвольные зрители даже в нашем мире, что говорить о безбрежной пустоте.

— И бездна ненавидит нас?

— Абсолютно равнодушна. Но мы не можем существовать в пустоте. Мы ей противоположны.

— Значит, ничто не пытается нас убить, но любое взаимодействие приводит к полному распаду?

— Да.

— Тогда почему бы нам просто не жить в пределах вселенной? — воскликнул Одиссей. — Ведь у нас невообразимое количество времени и пространства, которого хватит на немыслимое количество поколений, цивилизаций, историй! Вот и хорошо, что мы такие маленькие и быстрые! Пусть мы не можем длиться вечно и даже слишком долго, пусть мы мимолётны, пускай цивилизации угасают, возникают снова, и опять угасают в пустоте. Всё же в миллиард раз лучше быть, хоть на одну жизнь, чем не быть вовсе!