Один плюс один - Джоджо Мойес

Джесс расстегнула сумку и натянула толстовку через голову. Когда она подняла руки, на мгновение мелькнул голый полумесяц живота, бледный и странно волнующий. Ее лицо показалось в горловине толстовки.

– Меня не будет минимум полчаса. Или… могу задержаться подольше. – Она поправила хвостик, взглянула на лестницу и подняла бровь. – Если хотите.

– Очень смешно.

Джесс рассмеялась за дверью. Эд лег на нейлоновое покрывало – волосы немедленно встали дыбом от статического электричества – и достал из кармана телефон.

– Хорошая новость, – сказал Пол Уилкс. – Полицейские закончили предварительное расследование. Мотива твоих действий не выявлено. Свидетельств, что ты извлек прибыль из торговой деятельности Дины Льюис и ее брата, нет. Что более существенно, нет данных, что ты в принципе выиграл от запуска SFAX, не считая роста стоимости акций. Разумеется, твой доход больше, чем у простого держателя акций, учитывая размер твоей доли, но связей с оффшорными счетами или попыток что-то утаить полицейские не нашли.

– Потому что нечего было искать.

– Кроме того, комиссия по расследованию утверждает, что обнаружила несколько счетов на имена родственников Майкла Льюиса, то есть он явно пытался замаскировать свои действия. Из записей торгов следует, что он приобрел большой объем акций перед самым запуском – еще один красный флажок.

– Хорошо. – Сигнал был плохой, и Эд с трудом разбирал слова.

Он встал и подошел к окну. Танзи бегала кругами по саду, радостно вереща. Маленькие тявкающие собачки бегали за ней. Джесс стояла, скрестив руки на груди, и смеялась. Норман сидел посередине и смотрел на остальных – удивленный истукан в море безумия. Эд подумал, что прекрасно понимает собаку, и прижал ладонь к уху.

– Значит, я могу вернуться? Все улажено? – Перед его мысленным взором возник офис, словно мираж в пустыне.

– Придержи коней. Есть новость похуже. Майкл Льюис торговал не только акциями, но и опционами на акции.

– Чем-чем он торговал? – Эд заморгал. – Я не понимаю ваш птичий язык.

– Серьезно? – Пол замолчал. Наверное, закатил глаза в своем кабинете, обшитом деревянными панелями. – Опционы позволяют биржевому маклеру использовать заемный капитал и в результате получить более высокую прибыль.

– Но какое отношение это имеет ко мне?

– Опционы принесли ему такую существенную прибыль, что дело приобрело еще больший размах. И это плавно подводит меня к плохой новости.

– Так это была не плохая новость?

Пол вздохнул:

– Эд, почему ты не сказал, что выписал Дине Льюис чертов чек? – (Эд заморгал. Чек.) – Она положила на свой банковский счет твой чек на пять тысяч фунтов.

– И что?

– А то. – По нарочито медленному и осторожному голосу Пола легко было представить, что он снова закатил глаза. – Это финансовая связь между тобой и махинациями Дины Льюис. Ты частично в ответе за их торговлю.

– Но я всего лишь подкинул ей несколько штук, чтобы помочь! У нее не было денег!

– Извлек ты из этого пользу или нет, ты был финансово заинтересован в Льюис, и это случилось перед самым запуском SFAX. Электронные письма можно было оспорить как неубедительные. Но теперь у нас не просто ее слово против твоего.

Эд смотрел на вересковую пустошь. Танзи прыгала вверх и вниз и махала палкой слюнявому псу. Ее очки перекосились на носу, она смеялась. Джесс подкралась к дочери из-за спины и обняла ее.

– И что это значит?

– Это значит, Эд, что защищать тебя будет намного труднее.

Эд по-настоящему разочаровал отца лишь раз в жизни. Нельзя сказать, что он вообще разочаровал отца, но Эд знал, что отец предпочел бы сына, скроенного по его мерке: прямолинейного, решительного, энергичного. Морпеха-младшего. Но он сумел преодолеть неприязнь, которую втайне испытывал к тихому, придурковатому мальчику, и решил, что, раз столь очевидно не может с ним справиться, дорогое образование поможет.

Тот факт, что скудные сбережения родителей ушли на частную школу для Эда, а не для его сестры, был главной Непризнанной Несправедливостью их семьи. Эд часто задавался вопросом, поступили бы родители так же, если бы знали, какую высокую эмоциональную преграду они соорудили перед Джеммой. Эд так и не смог убедить сестру, что дело исключительно в том, что она была безупречна во всем и родители не видели необходимости ее отсылать. Это Эд целыми днями сидел в своей комнате или у экрана компьютера. Это он был безнадежен во всех видах спорта. Когда он сообщил отцу, что начал бегать каждый день (личный тренер был прав – со временем он полюбил это занятие), тот просиял, словно узнал о скором появлении внука.

Несмотря на многочисленные свидетельства противоположного, его отец был убежден, что дорогая небольшая частная школа с девизом «Человека создает спорт» сделает его сына человеком. «Мы предоставили тебе прекрасные возможности, Эдвард, какие и не снились ни мне, ни твоей матери, – повторял отец. – Не упусти их». В конце первого года обучения отец открыл отчет, обнаружил в нем выражения «замкнутый», «не блещет» и, самое ужасное, «совершенно не командный игрок» и мертвенно побледнел под несчастным взглядом Эда.

Эд не мог сказать отцу, что ему совершенно не нравится эта школа, полная визгливых Генри с длиннющими титулами. Не мог сказать, что, сколько бы его ни заставляли бегать вокруг поля для регби, он так и не полюбил регби. Не мог объяснить, что на самом деле его интересуют пиксели на экране и то, что из них можно создать. И что ему кажется, что это дело всей его жизни. Отец прямо на глазах постарел от разочарования, от того, что все впустую, черт побери, и Эд понял: выбора нет.

– В следующем году я постараюсь как следует, папа, – пообещал он.

Эд Николс должен был явиться в лондонскую полицию через несколько дней.

Он попытался представить лицо отца, когда тот узнает, что его сыну, которым он хвастал перед бывшими сослуживцами, с гордостью заявляя: «Разумеется, я не понимаю, чем именно он занимается, но будущее явно за этим его программным обеспечением», вполне возможно, будет предъявлено обвинение в инсайдерской торговле. Он попытался представить, как голова отца поворачивается на тонкой шее, как его усталое лицо обвисает от потрясения и разочарования, несмотря на попытки его скрыть, как он аккуратно поджимает губы, осознав, что ничего не может сказать или сделать. И едва заметно кивает, признавая, что его сын оказался ничуть не лучше, чем он ожидал.

И тогда Эд принял решение. Он попросит адвоката затянуть судопроизводство, насколько возможно. Потратит все деньги, лишь бы отсрочить объявление о своем предполагаемом преступлении. И не поедет на семейный обед, как бы ни был болен отец. Он окажет ему услугу. Держась подальше, он защищает отца.