Московский клуб - Джозеф Файндер

Стоун сел на высокий стул рядом с женщиной и мило улыбнулся.

— Как дела?

— Когда как, — ответила женщина. Ее лицо было покрыто толстым слоем пудры, так что напоминало маску с трещинками у глаз и у рта. Глаза были сильно накрашены. — В общем, неплохо. — Она затянулась и, выдыхая дым, стряхнула пепел в пепельницу. Глаза женщины были тщательно подведены в виде сильно выгнутой запятой.

Полиция не станет обращать внимания на пары. Как раз в ту минуту, когда Стоун был готов рассыпаться в любезностях, что-то привлекло внимание его боковое зрение.

В дверях, оглядывая бар, стоял человек. С левой стороны его пиджак едва заметно топорщился от кобуры пистолета.

— Извините, я вас покину на минуту, — сказал Стоун, соскальзывая с высокого стула и пятясь назад, пряча лицо.

Стоун бросился к двери, ведущей на кухню.

Тут он понял, что загнан в угол; в кухне негде было спрятаться, и единственный выход вел в ресторан.

Но должен же быть служебный вход, дверь, ведущая к загрузочному конвейеру — там, где валяется тара от овощей и продуктов! Дверь! Только бы добраться до двери.

Дорогу Стоуну преградил официант, высоко держащий поднос с напитками. «Что, черт возьми, ты здесь делаешь?» — спросил он.

Стоун, оттолкнув официанта, бросился к двери; за его спиной на кафельный пол посыпались бокалы. Через мгновение Стоун был на улице. У загрузочного подъезда стоял большой серый грузовик, на котором квадратными белыми буквами было написано «Королевская служба общественного питания». Стоун выпрыгнул на бетонную платформу, распахнул задние дверцы грузовика и захлопнул их за собой, больно ударившись о большие картонные ящики. Грузовик с грохотом тронулся с места.

29

Москва

Председатель КГБ Андрей Павличенко в волнении шел по восточной ковровой дорожке длинного коридора вдоль ряда двойных дверей. Он находился на пятом этаже здания Центрального Комитета на Старой площади, в трех кварталах от Кремля. Председатель КГБ шел на прием к Михаилу Горбачеву; тот ждал его в кабинете, в котором обычно работал, когда не хотел, чтобы его беспокоили.

Президент позвонил Председателю КГБ час назад. Павличенко был дома, в своей квартире на Кутузовском проспекте, где он после смерти жены вот уже четыре года жил один. Он старался бывать дома как можно реже и иметь как можно меньше свободного времени, чтобы не так чувствовать одиночество.

Войдя в приемную президентского кабинета, Павличенко кивнул секретарям, прошел в следующую приемную и только затем оказался в небольшом кабинете Горбачева.

Два других кабинета Горбачева, один — в Кремле, а другой — с противоположной стороны здания ЦК, имели церемониальное убранство и были в основном предназначены для приема иностранных гостей. Реальная деятельность Президента и большинство важнейших встреч проходили здесь, в этой небольшой, более чем скромной комнате, центральное место в которой занимал большой письменный стол красного дерева. На стенах висели портреты Маркса и Ленина, точь-в-точь такие же, какие можно увидеть буквально в каждом советском учреждении. Посреди стола стоял серый телефонный аппарат с кнопками, соединенный с двадцатью абонентами.

«Да, вот оно, — с тоской подумал Павличенко. — Политбюро требует моей отставки, и Горбачеву ничего не остается, как сделать меня козлом отпущения».

Он был незамедлительно принят и с удовольствием отметил, что, кроме него, у Президента никого не было. Президент выглядел не таким усталым, как прошлой ночью на даче, но все-таки вид у него был утомленный. На нем был серый костюм, сшитый, как было известно Павличенко, в Лондоне фирмой «Дживз энд Хокс». Павличенко тоже нравились костюмы этой фирмы, и он был рад, что приверженность западной одежде не считалась политической ошибкой. На руке у Горбачева были лучшие золотые часы фирмы «Ролекс»; Павличенко тоже носил часы этой фирмы, но у него была модель подешевле. Павличенко знал, что Горбачев отдавал стирать свои рубашки и белье в закрытую прачечную рядом с гостиницей «Украина», обслуживающую Кремль; зная, что подражание — совсем не плохая форма лести, Павличенко тоже отдавал стирать свои вещи в эту прачечную.

Они сели за кофейный столик красного дерева, Горбачев — на кожаную подушку, Павличенко — в стоящее рядом кресло.

— Итак, Андрей Дмитриевич, — начал Президент, как всегда, с самого главного. — Что вам удалось узнать? — Не тратя времени попусту, он сразу же перешел к делу. Горбачев, несомненно, умевший быть любезным, становился строгим, когда речь шла о деле.

Павличенко ответил прямо:

— Думаю, эти взрывы — только начало.

Горбачев спокойно спросил:

— Что вы имеете в виду?

— Я имею в виду государственный переворот.

— Да, — начал Горбачев, раздражаясь, — мы уже обсуждали этот вопрос.

— Боюсь, — почти неслышно перебил Павличенко, — что это уже становится очевидным. Все мои люди, все умные головы в моем управлении думают, что происходит именно это. — Он поднес руку к щеке и почувствовал щетину: он не успел побриться.

— Так, — произнес Горбачев. У него явно опустились плечи, хотя выражение лица оставалось спокойным.

Павличенко знал, что больше всего советское Политбюро боится военного переворота.

Этот страх был, несомненно, вызван тем фактом, что Советский Союз возник в результате государственного переворота 7 ноября 1917 года — короткой, но молниеносной атаки против демократического временного правительства. Следовательно, Политбюро признает, что такая опасность существует во все времена.

У Горбачева была причина опасаться.

В Советском Союзе было неспокойно, активизировались национальные движения, происходили демонстрации; бывшие советские республики одна за другой открыто требовали независимости от Москвы. Даже если придется воевать. Советский блок распадался. Берлинская стена была разрушена, а с ней ушли Восточная Германия и Польша, Венгрия, Чехословакия и Болгария.

Коммунистическая партия Советского Союза потеряла десятилетиями принадлежавшую ей власть; старое руководство постепенно отстранялось от дел. Всего за несколько лет советская империя почти прекратила свое существование, и виноват в этом был Горбачев.

Павличенко легко угадывал ход мыслей Горбачева. Президент мог рассчитывать на три-четыре надежных голоса в Политбюро. В любую минуту мог произойти государственный переворот: противники Горбачева в Политбюро могли отстранить его от власти, как это было с Хрущевым в 1964 году. В Верховном Совете и на Съезде народных депутатов звучали требования отставки Горбачева. Глава Российской республики Борис Ельцин открыто выступил с требованием об отставке Горбачева, а Ельцин имел огромную поддержку.

— Возможно, существуют силы, — произнес Председатель КГБ после минутного молчания Горбачева, — заговорщики имеют доступ к огромным ресурсам. Вот что утверждают мои люди.

— Здесь, в Москве? — почти с издевкой спросил Горбачев.

— Возможно. Хотя, как я уже говорил ранее, это может быть связано с Западом. Я не могу сказать ничего определенного, потому что, честно говоря, мы не знаем.

— Смысл?

Павличенко только пожал плечами.

— На каком уровне?

— Вы имеете в виду Запад?

— Нет, здесь.

— Простите?

— На каком уровне? Вы думаете, что эти… силы… контролируются Политбюро?

— Думаю, что-то в этом роде, — ответил Павличенко.

Реакция Горбачева в свете нынешних обстоятельств была неожиданной.

— Мне не хотелось бы, чтобы что-нибудь случилось во время ноябрьской встречи в верхах, — неожиданно громким голосом сказал Горбачев. Он покачал головой. — Мне не хотелось бы также, чтобы что-нибудь произошло накануне этой встречи. — Он встал, давая понять, что аудиенция окончена. — Если же это связано с Западом, — будь то Белый дом, Лэнгли или что-нибудь еще, — я должен об этом знать. Понятно? Я не хочу, чтобы что-нибудь помешало этой встрече, но я не допущу, чтобы мир считал нас трусами.

— Слушаюсь. — Павличенко вздохнул с облегчением: Горбачев не хотел его отставки. Однако все еще могло перемениться.

— Это кто-нибудь из нас? — спросил Горбачев.

— Знаете, не мне вам говорить, список ваших врагов длинный, как…

— Как что?

Павличенко пожал плечами.

— Щербанов? — спросил Горбачев.

Владимир В. Щербанов, министр обороны, был кандидатом в члены Политбюро, а значит, не имел права голоса. Это было примечательно: глава советских Вооруженных Сил впервые за долгие годы не имел права голоса в советском руководстве. Горбачев умышленно пошел на эту уловку, зная, что Советская армия недовольна сокращением военного бюджета.

— Это… — Павличенко насупил брови, — это совершенно исключено. Он полный дурак, но он один из самых лояльных людей из вашего окружения. Ему можно полностью доверять.