Проклятие любви - Тамара Лей

— Я…

— Позвольте мне пригубить вас, чего я не сделал вчера, — и улыбка смягчила суровые черты его лица. — Поцелуй, — добавил он, — только и всего.

«Можно подумать, мы много целовались до этого», — мелькнула мысль у саксонки.

— Ну, решайтесь, — уговаривал ее рыцарь. Поцелуй ничего не значит. Это же не постельные утехи. Не передумай Пендери — она бы потеряла гораздо больше. Только бы не забыться, не уступить страсти. Поцеловаться — и прочь. Подняв голову, девушка подставила ему свои губы, напрягшись в ожидании.

— Нет, — заупрямился рыцарь, — вы должны поцеловать.

— Наклонитесь, а то я не дотянусь.

В глазах норманна зажглись искорки, и он подчинился. Приподнявшись на носки, Райна осторожно коснулась его губ. Максен не двигался. Тогда девушка крепче прижала губы к его губам и вобрала в себя его дыхание. «Достаточно», — сказала она себе, чувствуя, что в ней возникает приятное томление. Но поцелуй требовал завершения. Опускаясь, Райна ухватилась за его плечи, стараясь удержать равновесие, и поцелуй затянулся. Рыцарь приоткрыл губы, и Райна, не колеблясь ни секунды, пустила в ход язык.

Всегда ей приходилось уступать, но сейчас все было по-иному. Ощущения поражали новизной, свежестью и очень походили на желание. Саксонка, пожалуй, впервые испытывала такие чувства. Внутренний голос нашептывал, что дело может закончиться плачевно, но Райна не вняла доводам разума и обняла Максена одной рукой, а вторую запустила в его густые темные волосы.

Максен прижал ее к себе:

— А вы научились кое-чему, — пробормотал он, начиная действовать.

Но Райна воспротивилась: ведь это ее поцелуй.

— Я еще продолжаю учиться, — прошептала она и вновь впилась в его губы.

Максен прижал свое настрадавшееся тело к ее животу. Она уже не думала о том, что делает. Застонав, начала двигать бедрами, но через мгновение они резко отстранились друг от друга, и девушка едва не потеряла равновесие.

Пендери прекрасно понимал, что саксонка в растерянности.

— Вы ведь не хотите, чтобы дело зашло слишком далеко, не так ли?

Райна, заикаясь, невнятно пробормотала:

— К… к… конечно, нет.

Она едва не сдалась и не стала бы сопротивляться, если бы он повалил ее на кровать. Слава Богу, рыцарь не потерял голову. Не зная, как выпутаться из сложного положения, она сжала руки перед собой:

— Спасибо, что сохранили жизнь пленникам, спасибо, что поверили им.

Должно быть, Максен угадал ее состояние, но не захотел этим воспользоваться.

— Пока я верю им… если не разубедят.

— Нет, конечно, — уверенно проговорила девушка. — Пленники преданы вам душой и сердцем.

Максен удивленно поднял бровь:

— А вы? Вы тоже принадлежите мне?

— А как же быть с Сетой? — напомнила она. — Несомненно, вы поняли, что она лжет.

У Пендери, очевидно, истощился запас терпения:

— Я не совсем уверен, что саксы говорят правду, и не могу утверждать, что Сета лжет. А теперь ответьте, Райна, вы моя?

Она молчала, но это молчание становилось невыносимым, все мысли у нее перемешались.

— Мои соплеменники признали вас своим хозяином. Я — с ними заодно. Я подчинюсь вашей прихоти, если вы заставите это сделать ради спасения пленников.

Рыцарь, помолчав, криво усмехнулся и, нагнувшись над сундуком, опять начал в нем рыться.

— Вы умеете шить? — спросил он, не поднимая головы.

— Да, пробую…

— Вот и хорошо, а то я поизносился.

Теперь Максен хочет сделать ее швеей. От этой мысли ей не стало теплей. Нет, она не против, но придется ведь примерять одежду. Мог бы он найти себе другую портниху! «Да потому, что ему нужна твоя добрая воля», — напомнил ей внутренний голос.

— А ножницы есть? — вмешался в ее раздумья норманн.

— Ножницы?

— Ну да, мне уже пора стричься, — рыцарь для пущей убедительности погладил отросшие волосы.

— Боюсь, не смогу вам помочь, — солгала она.

Ведь не раз когда-то подстригала и отца, и братьев. Хотя нет, это не ложь, поскольку Райна не была знакома с норманнским стилем — волосы оставляли только на затылке, а все остальное выбривалось.

— Придется, — усмехнулся рыцарь.

— Я постараюсь, — пробормотала саксонка.

Рубашка и штаны, которые надел Максен, выглядели не слишком привлекательно — одежка из грубой шерсти больше бы годилась для простолюдина, а не для знатного барона. Похоже, Пендери говорил правду, что изрядно поизносился.

Усевшись на край постели, рыцарь натянул такие же поношенные, как и одежда, сапоги и пошел к выходу:

— Сегодня много дел, — бросил он через плечо, — одевайтесь и приступайте к своей работе.

Райна смотрела ему вслед, терзаясь противоречивыми чувствами, думая о соплеменниках, избежавших беды, и о том, что произошло между ней и Максеном. Она поднесла ладонь к губам. Как свежи воспоминания о том поцелуе! Другой рукой саксонка провела по животу, которого касалась его плоть. Казалось, все произошло мгновение назад — так все живо. На губах остался вкус его языка, горьковато-сладкий, как терпкое вино…

— Райна, — раздался голос, и девушка вздрогнула.

Она считала, что норманн ушел, но, видимо, рыцарь вернулся. С гулко бьющимся сердцем она повернулась к нему:

— Да?

По прищуренным его глазам саксонка поняла, что тот догадался, о чем она думала — ее выдали руки.

— Вы больше не будете работать на строительстве стены. Понятно?

Он не хочет, чтобы она была с саксами.

— Но…

— Я сказал. Все понятно, Райна?

В досаде девушка высоко подняла подбородок:

— Конечно.

Рыцарь было повернулся, собираясь уйти, но остановился:

— Я не говорю, что вы не должны видеться с ними. Просто у вас другие обязанности — прислуживать в зале.

Гнев в ее душе погас.

— Да, милорд.

Надеясь избежать встречи с Максеном, Райна выскользнула из зала и пошла во двор, где работали саксы. Если погода не помешает, то строительство замка закончится через несколько дней. Но что будет с саксами, когда придет зима? Не поступит ли Максен так же, как и покойный Томас год назад: даст свободу, но не даст хлеба. Тогда на кладбище прибавилось крестов…

Задумавшись, девушка едва не наступила на собаку, которая лежала на дороге и нежилась под солнцем. Собаке-то тепло, а вот ей стало зябко. Зря она не надела плащ. Райна прибавила шагу, чтобы согреться, а заодно и догнать шедших впереди нее женщин.

Хотя она и предлагала помочь донести корзину с едой, Милдрет каждый раз отказывалась — мол, «милорду» это не понравится. А идти налегке Райне было неловко. Но это чувство развеялось, когда она перехватила виноватые, полные сочувствия взгляды саксов. Конечно, они считали, что она принесла себя в жертву, и удивлялись, как ей удалось выбраться из темницы.