Теодосия и Сердце Египта - Робин ЛаФевер
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Отверстие по размеру и форме в точности повторяло очертания Сердца Египта. Теперь я все поняла.
Но прежде чем я успела сделать то, что собиралась – и что должна была сделать, за моей спиной послышалось громкое сопение. Я обернулась и увидела фон Браггеншнотта. Он был всего в двух-трех метрах от меня, его водянистые бледно-голубые глазки казались безумными. Я взглянула влево, затем вправо – никаких вариантов. Отступать здесь было некуда.
Холодные голубые глаза фон Браггеншнотта были прикованы к моей шее – на ней висело выбившееся из-под воротничка во время моего падения наружу Сердце Египта.
Фон Браггеншнотт подступил ближе, затем медленно протянул руку и подцепил своим пальцем цепочку, на которой было подвешено Сердце Египта.
Я стремительно сорвала цепочку с шеи, повернулась и потянулась, чтобы вставить Сердце Египта в отверстие в стене.
Фон Браггеншнотт бросился мне под ноги, и мы оба повалились на пол. Я трепыхалась, лягалась, пытаясь вырваться.
Затем я врезалась ногой во что-то, услышала хруст и взмолилась, чтобы это оказался нос фон Браггеншнотта. Угадала. Фон Браггеншнотт взвыл и выпустил меня. Я поднялась на ноги, бросилась к стене и вставила Сердце Египта в отверстие.
– Не-е-ет! – закричал фон Браггеншнотт. Он схватил меня за руку и яростно потащил прочь от стены. Ужасная боль пронзила мне плечо, в глазах все помутнело и заскакали звездочки. Я попыталась шевельнуть рукой, но меня вновь накрыло волной боли.
Я попятилась назад, свесив свою, ставшую бесполезной, левую руку. Боль была такой сильной, что не давала думать. Я увидела, как фон Браггеншнотт с расквашенным в кровь носом скребет Сердце Египта, пытаясь выцарапать его из стены.
Я затаила дыхание и с надеждой подумала о том, что нашла такое место, откуда Сердце Египта не достанет уже никто и никогда.
Пока фон Браггеншнотт безуспешно скреб ногтями стену, я почувствовала, как сгущается вокруг нас растворенная в воздухе магическая сила. Ее струйки свивались в маленькие вихри, а вся камера вдруг наполнилась ароматом ладана. Сердце Египта замерцало, словно внутри него зажегся неяркий теплый огонек. Это длилось всего секунду, а затем стена стала такой же, как прежде, – серой и шершавой. Только теперь в ней не было отверстия в форме Сердца Египта, а рука фон Браггеншнотта оказалась прилипшей к камню.
– Что ты наделала, глупая девчонка? – заорал фон Браггеншнотт.
«Что сделала? – подумала я. – Спасла Британию. И Генри».
Затем фон Браггеншнотт встревожился уже не на шутку и принялся вопить:
– Моя рука! Она прилипла! Она соединилась с Сердцем. Помоги мне освободить ее!
Я с удивлением и страхом уставилась на руку фон Браггеншнотта, которая действительно прилипла прямо к стене.
Потом, поняв, что это дает мне шанс убежать, я повернулась к выходу в коридор и вскрикнула, увидев стоящего в проеме Боллингсворта – одна сторона лица у него была напрочь съедена пылью.
Своей здоровой правой рукой я пошарила вокруг себя в поисках чего-нибудь тяжелого и наткнулась на какой-то длинный, толстый, похожий на дубинку предмет. Я приподняла его, чтобы оценить на вес. Отлично. Тяжелее, чем дерево.
– Не дай ей уйти! – крикнул все еще приклеенный к стене фон Браггеншнотт. Не слушая его, я покрепче взяла дубинку и уставилась на Боллингсворта, скрипя зубами от невозможной боли в плече.
– Думаешь, тебе удастся остановить меня этим? – злобно усмехнулся Боллингсворт. – Я думаю, что нет.
В его левой руке появился острый, очень страшный на вид кинжал. Боллингсворт выставил его вперед, готовый ударить меня.
Я подняла дубинку и, собрав все силы, взмахнула ею вперед – неуклюже, но очень удачно. Дубинка ударилась о кинжал и выбила его из руки Боллингсворта. Не мешкая, я вновь махнула отскочившей дубинкой и на этот раз попала Боллингсворту прямо по черепу. Раздался громкий треск – так трещит спелый арбуз, когда его разрезают. У меня схватило желудок, и я побоялась, что сейчас меня стошнит.
Боллингсворт свалился на землю, как подбитая кегля, а у меня потемнело в глазах от новой волны боли, прокатившейся по моему плечу.
– Ты убила его, дрянная девчонка! – закричал фон Браггеншнотт.
Я привалилась к ближайшей стене, мои ноги больше не держали меня.
– Нет! – всхлипнула я.
Господи, не дай ему умереть! Пожалуйста!
Я прислонилась головой к холодному камню, закрыла глаза и подождала, пока мое сердце немного успокоится в груди. Обнаружив, что все еще держу в руках дубинку, я отшвырнула ее прочь, словно это она нанесла удар Боллингсворту, а не я.
Дубинка ударилась о землю, покрывавший ее деревянный футляр треснул и обвалился большими кусками. А под ним блеснуло золото.
Я носком ботинка скинула оставшиеся куски деревянной обшивки и увидела перед собой длинный золотой жезл. Жезл Оз.
Несмотря на боль в плече, меня переполнило ощущение счастья и неожиданной удачи. Я посмотрела на неподвижное тело Боллингсворта, на приклеенного к стене фон Браггеншнотта.
А что, быть может, та старая предсказательница оказалась права. Быть может, древние боги действительно улыбаются мне с небес. Почему бы нет, в самом деле? Разве у вас есть другое объяснение всему этому?
Раздался негромкий щелчок. Я обернулась и увидела, что фон Браггеншнотт вытащил свой револьвер и целится в меня. К моему горлу подкатил комок.
– Я не хотел стрелять, пока на тебе было Сердце Египта, боялся повредить его, – сказал фон Браггеншнотт. – Но этой проблемы больше нет.
Прежде, чем я успела ответить, издалека долетел голос, звавший меня по имени.
Фон Браггеншнотт перевел свой револьвер на входной проем.
– Если они обнаружат меня, я застрелю их. Ты поняла? Тот миг, когда они войдут в этот проем, станет для них последним.
Я проглотила комок в горле, а затем ответила:
– Я поняла.
Затем я подхватила жезл Оз и выбралась в коридор, а оттуда поспешила к колодцу, через который свалилась сюда.
– Мисс Тео, вы здесь? – это Набир. Слава богу, с ним все в порядке!
– Тео, дорогая, где ты? – это мама. Мама! Значит, Набир позвал на помощь. А уж если мама здесь, то…
– Теодосия Элизабет Трокмортон! – рявкнул папин голос. – Где ты, черт побери! Всех переполошила! Где эта девчонка? Предупреждаю вас, Набир, если с ней что-то случилось…
– Да здесь я, внизу, – крикнула я в колодец, чувствуя, как у меня внезапно перехватило горло. – Я обнаружила еще одну камеру!
А также ранила двоих мужчин и, возможно, убила третьего, должна была бы добавить я, но не стала. Я не хотела подставлять своих родителей под пули фон Браггеншнотта.
– В самом деле, дорогая? – теперь мамин голос звучал гораздо ближе. Еще секунда, и я увидела ее голову – прекрасную, любимую, глядящую на меня с верхнего края колодца.
Неожиданно рядом с маминой головой появилась вторая, папина. Он осмотрел колодец, прикинул его глубину и пробурчал:
– О чем ты только думала, Теодосия? Ты же могла сломать себе шею!
Папин голос отражался от стенок колодца и эхом разносился по всей усыпальнице. У меня вдруг стало так тепло на душе. Папа заботится обо мне. И чем сердитее звучит его голос, тем больше он волнуется за меня. Фон Браггеншнотт оказался не прав. Целиком и полностью.
Я улыбнулась. Папин гнев был бальзамом для моей души.
– Да, знаю, – крикнула я в ответ.
Остатки посеянного фон Браггеншноттом в моем сердце недоверия стремительно таяли.
Родители принялись размышлять, как им вытащить меня из колодца, а я тем временем то и дело с опаской оглядывалась назад, но из камеры не доносилось ни единого звука. Незамеченным фон Браггеншнотту хотелось остаться не меньше, чем мне – уберечь своих родителей.
Наконец Набиру пришла в голову отличная идея – опустить в колодец лестницу, по которой все мы взбирались в усыпальницу.
Папа настоял на том, чтобы спуститься первым, хотя лазить по лестницам ему очень трудно из-за его больной ноги.
Опустившись на дно колодца, он даже не огляделся вокруг, но сразу уставился на меня так, словно я была самым ценным артефактом, который он когда-либо встречал в своей жизни. Должна признаться, что под его пристальным взглядом я почувствовала себя слегка неловко.
– Что с тобой произошло? – спросил папа, делая шаг мне навстречу. – С тобой все в порядке?
Удивительно, каким плаксивым порой делает человека проявленное к нему внимание! На глазах у меня выступили слезы, и я поняла, что больше всего мне сейчас хочется уткнуться папе в плечо и рассказать ему все-все-все. О том, что жизнь моя несколько раз висела на волоске, о том, что у нас в музее долгое время работал предатель, даже о том, что у фон Браггеншнотта есть револьвер, который он не задумываясь готов пустить в дело.
Но вместо всего этого я лишь сказала:
– Со мной все хорошо, папочка. Правда, правда.