Дочь дыма и костей - Лэйни Тейлор

Чего нельзя было делать, так это оставлять душу Чиро в теле.

Когда Мадригал наконец покинула поле боя, то унесла душу сводной сестры с собой, в кадильнице, среди многих других, собранных ею в тот день. Тела остались разлагаться. Тела были просто телами.

В Лораменди Бримстоун уже готовил новые.

Бримстоун работал реаниматором.

Вдыхал жизнь в изорванные тела убитых в боях; делал тела. Магия эта творилась в подземном соборе. Из простейших останков — зубов — Бримстоун создавал новые тела, в которые помещал души погибших воинов. Так год за годом армия химер не отступала под давлением великой мощи ангелов.

Если бы не он и не зубы, химеры бы не устояли. В этом не было сомнения. Они бы не устояли.

— Это для Чиро, — сказала Мадригал, протянув Бримстоуну ожерелье. Из зубов человека, летучей мыши, степной рыси и шакала. После возвращения из Каламета она корпела над ожерельем долгие часы, не отвлекаясь ни на сон, ни на еду. Веки словно налились свинцом. Она по одному доставала из банки шакальи зубы, прислушивалась к каждому по отдельности, пока не убеждалась, что у нее в руках лучший — самый чистый, гладкий, острый, крепкий. То же она проделала и с другими зубами, а между ними нанизала самоцветы: нефрит для изящества, алмазы для силы и красоты. Алмазы были роскошью, непозволительной для обычных солдат, но Мадригал демонстративно выбрала их, и Бримстоун не стал возражать.

Ему осталось лишь убедиться, что она правильно составила ожерелье. Как он и учил, она тщательно выверила компоновку зубов и самоцветов для создания тела. Если хоть немного изменить порядок, тело тоже изменится: к примеру, вместо шакальей головы получится голова летучей мыши, а вместо человеческих ног — рысьи. Частично тут работала рецептура, а частично — интуиция, и Мадригал была уверена, что ожерелье идеально.

После воскрешения Чиро будет выглядеть почти в точности так же, как в собственном теле.

— Молодец, — похвалил Бримстоун и вдруг сделал нечто необычайно редкое — прикоснулся к ней. Огромная ладонь на миг легла на затылок Мадригал.

Она покраснела от гордости. Исса все видела и улыбнулась. Бримстоун редко кого называл «молодцом»; прикосновение же — уникальный случай. Отношения между ним и Мадригал были необычными и давались девушке ценой больших усилий.

Отшельника Бримстоуна нечасто видели за пределами его владений в западной башне Лораменди. На публике он появлялся исключительно по левую руку от Воителя и внушал такое же почтение, только другого сорта. Их считали ожившими легендами, почти богами. Как-никак именно они организовали восстание в Астрэ, в результате которого господа-ангелы умирали в реках крови. Те, кому удалось выжить, год за годом терпели неудачи, а химеры тем временем окрепли и отхватили у Империи обширные территории, чтобы основать там свободные земли.

Воитель играл всем понятную роль — генерал, лицо и глас восставших, его любили как отца союзнических племен. Миссия Бримстоуна была не столь очевидной. Жуткая внешность придавала ему таинственность и в большей мере порождала догадки и домыслы, чем вызывала преклонение. Вокруг него ходила масса слухов; некоторые были почти правдой, другие были далеки от нее.

К примеру, он не питался людьми.

Зато у него была дверь в их мир — Мадригал довелось убедиться в этом собственными глазами, когда в возрасте десяти лет ее отдали ему в пажи.

Наставница выбрала ее из-за крыльев, по чистой случайности. Она могла запросто остановить свой выбор на Чиро, но приметила сироту Мадригал, худощавую, любознательную и одинокую, и отправила к Бримстоуну, дав не совсем понятную команду: делать, что говорят, и помалкивать о том, чему научат.

Чему ее собирались научить? Эта загадка тотчас раздула пожар любопытства в голове у Мадригал. Когда, с широко распахнутыми глазами, дрожа от волнения, она явилась в западную башню, миловидная женщина-кобра, Исса, провела ее в лавку и предложила чаю. Мадригал не отказалась, но так и не притронулась к чашке: ее внимание было полностью поглощено новым окружением. Взять, к примеру, Бримстоуна. Она видела его издали несколько раз, однако вблизи он оказался куда больше, чем она представляла. Бримстоун возвышался горой над рабочим столом и не обращал на нее внимания. Хвост с пушистым кончиком, которым он по-кошачьи размахивал, ее напугал. Мадригал обвела взглядом полки и пыльные книги; посмотрела на широкую дверь с бронзовыми петлями-завитушками, — возможно (так хотелось в это верить), она вела в другой мир. И, конечно, увидела зубы.

Повсюду зубы: нанизанные на нитки, в пыльных склянках, острые и тупые, огромные и мелкие, как крупинки града. Пальчики так и зачесались потрогать их, но стоило только этой мысли мелькнуть в ее головке, Бримстоун смерил ее своими глазами со зрачками-щелками, и желание пропало. Мадригал замерла. Он отвел взгляд, и она просидела в напряжении почти минуту, прежде чем попробовала дотянуться пальцем до изогнутого кабаньего клыка…

— Не смей.

О, что это был за голос! Глухой, как из подземелья. Ей следовало бы испугаться, — и, возможно, она все-таки немножко струсила, — но пожар в голове был сильнее страха.

— А зачем они? — робко спросила она.

Первый вопрос из многих. Очень, очень многих. Бримстоун не ответил. Дописав послание на плотной кремовой бумаге, он отправил ее к секретарю Воителя. Для этого она и была нужна — передавать донесения и быть на посылках, чтобы Твиге и Ясри не приходилось бегать вверх-вниз по длинным винтовым лестницам. Разумеется, никакого ученика он не искал.

Но однажды Мадригал увидела его магию во всей полноте. Воскрешение! По значимости оно не уступало бессмертию — сохранение химер и осуществление их надежд на свободу и независимость. Роли пажа ей было недостаточно.

«Можно, я сотру пыль с банок?»

«Я могла бы помочь. Я тоже могу делать ожерелья».

«Это зубы аллигатора или крокодила? А как их различить?»

Чтобы доказать свою полезность, она тащила ему кипы рисунков со всевозможными конфигурациями химер.

«Вот тигр с рогами быка, видишь? А это мандрил-гепард. Ты такого можешь сделать? А у меня бы точно получилось».

Она была полна рвения, внимания: «Я могла бы помочь».

Горела желанием, приходила в восторг: «Я могла бы научиться».

Проявляла решимость и упорство: «Я научусь!»

Она не понимала, почему он ее не учит. Позже она осознает: это бремя он не хотел делить ни с кем. Его занятие было прекрасно и вместе с тем ужасно, и ужас значительно перевешивал красоту. Однако к тому времени ее уже это не заботило. Она стала участницей.

— Вот, перебери, — сказал однажды Бримстоун, подвинув к ней лоток с зубами. Уже несколько лет она служила у него пажом, и он упрямо не хотел отводить ей другую роль. До этого дня.

Исса, Ясри и Твига разом забыли о своих делах и повернули головы. Это… проверка? Бримстоун, не обращая на них внимания, копался в сейфе, а Мадригал, чуть дыша, поставила лоток перед собой и приступила.

Зубы были медвежьими. Возможно, Бримстоун хотел, чтобы она всего лишь рассортировала их по размерам, но Мадригал не зря годами наблюдала за его работой. Она стала поочередно брать в руки каждый зуб и… прислушиваться. Слушала кончиками пальцев и отбраковала несколько штук, которые давали неладное ощущение, — гнилые, как объяснил позже Бримстоун, — а остальные разложила кучками: по восприятию, не по размеру. Затем подвинула лоток обратно и испытала потрясающее чувство удовлетворения — глаза Бримстоуна удивленно расширились, и он посмотрел на нее совершенно новым взглядом.

— Молодец!

Впервые он ее похвалил.

Сердце прошила странная боль, а в уголке растроганная Исса приложила к глазам платок.

С того дня он стал заниматься ее обучением, делая вид, впрочем, что это вовсе никакая не учеба.

Она поняла, что магия отвратительна, — кабальная сделка со вселенной, расчет боли. Давным-давно знахари секли себя, сдирали собственную кожу, дабы обрести могущество ценой страданий, и даже наносили себе увечья, ломали кости и неправильно их сращивали, чтобы создать постоянный источник мук. Тогда соблюдалось равновесие, ведь расплачиваться приходилось собственной болью.

Впрочем, некоторые колдуны находили способы избежать страдания и использовать боль других.

— Так вот для чего нужны зубы? Это нечестно! Бедные животные, — пробормотала Мадригал.

Исса пристально посмотрела на нее.

— Ты предпочла бы пытать рабов?

От неожиданности Мадригал лишь захлопала глазами. Годы спустя она поймет, что имела в виду Исса: перед самой смертью Мадригал Бримстоун, наконец, откровенно поговорит с ней, и ей станет стыдно, что не догадалась сама. Его шрамы. Это ведь так очевидно: сетка шрамов на его шкуре, застарелых, пересекающихся следов от кнута, покрывающих спину и плечи. Но откуда ей было знать? Даже при том, что она видела в жизни, — разорение горной деревни, смерть близких, лишения, битвы, в которых она сражалась, — она не могла догадаться об ужасах, перенесенных Бримстоуном в ранние годы, а он не рассказывал об этом.