Беспощадная толерантность (сборник) - Евгений Гаркушев

«Красивая», – сказал Карл.

В этот момент я поймал себя на мысли, что девушка мне неинтересна. Не то чтобы не нравится – именно неинтересна, то есть я просто не могу оценить ее внешние данные. Я никогда не ловил себя на подобной мысли, а теперь поймал и почувствовал какую-то неловкость. Пока Вилли целовался с девушкой, а Карл смотрел на них, я пытался вспомнить, казалась ли мне действительно красивой хоть одна женщина. Ничего не получалось.

«Пошли», – позвал меня Карл.

Мы шли рядом, и я спросил у него:

«Карл, а у тебя были женщины?»

Он покачал головой.

«Тебе кто-нибудь нравится?»

Он снова покачал головой. Но внешние движения не соответствовали пантомимике его тела. Причем пантомимика выражала не отрицание: скорее всего, он и в самом деле оставался девственником. Просто, как часто бывало, я не мог верно интерпретировать его движения.

«Максу сделали анализы», – вдруг сказал он.

«Откуда ты знаешь?»

«Бруннер с шестого курса ассистировал. А я с ним иногда общаюсь, наши родители дружат между собой».

«Что с ним сделали?»

«Говорят, семит на четверть. Как проскочило – непонятно. Таких отправляют в колонию без права на размножение. Наше общество справедливо».

Он сам не верил в то, что говорил.

Мы уже почти подходили к его дому и остановились, чтобы попрощаться. Мне нужно было сворачивать налево. Погода стояла теплая, но пасмурная; аллея, по которой мы шли, с обеих сторон была закрыта от окружающего мира высокими кустами.

«А если меня заберут? – вдруг сказал Карл. – А если тебя?»

«Мы не семиты».

«Макс тоже не знал об этом. Он тоже голубоглазый блондин, и что?»

Я покачал головой. Было страшно подумать о том, что вот так, в один момент, все может обрушиться. Карл взял меня за руку.

«Да ладно, – он слабо улыбнулся. – У нас все в порядке».

Мне не хотелось, чтобы он отпускал меня. Я протянул ему вторую руку, он принял ее. Мы стояли рядом, так близко друг к другу, что чувствовали дыхание собеседника. Он дотронулся носом до моей щеки, я не отстранился и почувствовал легкий, точно пушинка, поцелуй в щеку; моя рука скользнула на его талию, он прильнул своей щекой к моей.

Мне сложно объяснить гамму чувств, которые обуяли меня в тот момент. С одной стороны, я знал название тому, что происходило между нами. То же самое мы видели чуть раньше между Вилли и его девушкой. Я мог смело сказать Карлу, что люблю его, и не соврать ни в одном слове. Но в это чувство острым клином вмешивался разум. Я не понимал, как это может происходить, как мужчину может тянуть к мужчине. В этом было что-то ненормальное, искаженное. С детства естественным сочетанием для меня было сочетание разнополых людей, разнополых животных; интимные отношения между существами одного пола нигде не упоминались. Представьте себе, что вы никогда не видели жирафа и даже не слышали о том, что существуют животные с такой длинной шеей. И вот вы приходите в зоопарк и видите это огромное пятнистое парнокопытное. Вы в шоке. Вы не могли даже представить, что такое бывает, что у живого существа может быть такая непропорционально длинная шея, такой странный окрас, такие тонкие ноги. Примерно в такой ситуации оказался и я, только в гораздо более острой. Я не просто узнал о возможности однополых отношений между мужчинами. Я внезапно понял, что наше общество не примет и не поймет таких отношений.

В этот момент губы Карла уже нашли мои, и мы целовались, как неопытные щенки, в первый раз. Я испытывал возбуждение, мой член напрягся. Карл поместил руку мне в промежность и сжимал его через брюки.

Но в какой-то момент я отстранился.

«Нас могут увидеть», – сказал я.

Он тоже понимал это.

«Увидимся завтра», – сказал Карл и провел рукой по моей щеке.

Я развернулся и быстро, не оборачиваясь, зашагал прочь.

Дома я прошмыгнул в свою комнату и лег на кровать. От ужина я отказался, сказал, что очень устал. Сомнения терзали меня. Страшная мысль пришла ко мне в голову в связи с недавними событиями в университете. Возможно, думал я, однополые отношения являются прерогативой неарийцев. Возможно, в моей родословной есть погрешности, и я случайно прошел тест – так же, как это произошло с Максом Штайном. Мои размышления подогревались тем, что я практически не помнил отца, и самим фактом его таинственного исчезновения. Кто знает, почему он пропал. Возможно, в Южной Америке он не прошел какой-то генетический тест, и отклонения позволили вычеркнуть его из арийских рядов.

Длительное время я стоял у зеркала и внимательно рассматривал свое лицо, а затем, раздевшись, и тело. Чем-то я напоминал знаменитого героя Карла фон Мюллера, служившего одним из пропагандистских образцов арийской внешности. Причем у меня был более сильный, волевой подбородок, что еще более подчеркивало чистоту моей крови. Длинный узкий нос, высокий лоб, голубые тевтонские глаза – все признаки арийца налицо. Но недочеловек жил внутри меня. Недочеловек тянулся своими тонкими арийскими губами к губам другого мужчины, Карла фон Барлоффа, и ничего страшнее этого я не мог себе представить.

Мне требовался совет. И я понимал, что единственный человек, способный дать этот совет, – это мой дядя Гюнтер. Мысль о том, что придется с кем-то поделиться своими сокровенными (и, возможно, запретными) переживаниями, вгоняла меня в панический ужас. Но еще страшнее было прийти на следующий день, сесть рядом с Карлом и как ни в чем не бывало слушать лекции очередного престарелого профессора. Я живо представлял себе, как мы будем идти после окончания занятий по той же самой аллее, и как Карл потянется ко мне, и каким сладостным будет это объятие, и какими страшными могут быть последствия в том случае, если подобные отношения все же ненормальны.

После нескольких часов размышлений (мама куда-то ушла и меня не беспокоила) я твердо решил поделиться своей историей с дядей.

На следующий день я шел в университет с тяжелым чувством. С одной стороны, меня радовала перспектива увидеться с Карлом, а с другой – я боялся разговора, предстоящего после занятий. Я не стал предварительно звонить дяде, полагая найти его дома (он довольно редко бывал в своем министерстве, потому что занимал какой-то серьезный пост и мог позволить себе свободный график работы). И все-таки большая часть моих мыслей была – о Карле.

Когда я вошел в аудиторию, меня постигло и разочарование, и облегчение: Карла еще не было. Я поздоровался с однокурсниками, занял свое место и с нетерпением смотрел на дверь, ожидая появления моего друга. Или больше чем друга – в тот момент я не мог толком понять.

Карл не появился. Лекция началась, а я никак не мог сосредоточиться, потому что думал о нем; профессор что-то говорил, чертил на доске, но все проходило мимо меня, будто я вовсе не присутствовал в аудитории. Я строил всевозможные теории того, что могло произойти. Возможно, Карл чем-то выдал себя, и его забрали – но тогда и надо мной висел дамоклов меч. Возможно, мой друг просто не выдержал психологического давления и остался дома, поскольку понимал, что никакой учебы в этот день быть не может. Я терялся в догадках.