Змея, крокодил и собака - Барбара Мертц
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Ваш любящий (и в настоящий момент чрезвычайно обеспокоенный) сын,
Рамзес.
P.S. Гарджери был чрезвычайно разочарован тем, что не смог спасти Нефрет, подобно сэру Галахаду[142].
P.P.S. Если вы телеграфируете сразу по получении письма, я смогу появиться у вас уже через десять дней.
P.P.P.S. Или, в крайнем случае, через тринадцать.
P.P.P.P.S. Будьте осторожны».
Требовались незаурядные усилия, чтобы в тот момент отвлечь моё внимание от Эмерсона, но это невероятное послание почти добилось результата. Я вспомнила: как-то раз мне случилось заметить Рамзесу, что литературное дарование лучше всего раскрывается в письменной форме. Очевидно, он принял это предложение близко к сердцу, но сомнительные литературные приёмы («лишился чувств», Боже мой! Что читал этот ребёнок?) не скрывали истинных переживаний. Бедный Рамзес! Оказаться спасённым вместо спасителя, грохнуться с лошади, быть вытащенным из канавы, стоять, как мешок с грязным бельём, с которого капает грязная вода – и всё это перед глазами девушки, на которую он стремился произвести впечатление... Его унижение было полным.
И он принял это как мужчина и как Эмерсон! И только восхищался Нефрет за те достижения, что отбросили его самого в тень. И как тронуло материнское сердце жалостное признание: «Она и без меня прекрасно справляется». Да, Рамзеса можно только пожалеть.
Что касается Нефрет, её поведение подтвердило моё первоначальное впечатление о её характере и убедило меня, что она станет достойным дополнением к нашей маленькой семье. Она действовала с теми же энергией и независимостью, которые проявила бы я, и так же эффективно. Я тоже не привыкла дрожать и прятаться где-то в уголке.
Но при одной лишь мысли о появлении в Египте Рамзеса, пытающегося защитить меня, кровь застывала в жилах, и мне оставалось только надеяться, что Уолтер в состоянии помешать ему ограбить банк или изобразить разбойника с большой дороги, чтобы раздобыть денег. Хотя я ничуть не сомневалась в искренности протестов Уолтера. На следующий день обязательно отправить телеграмму, хотя имеются некоторые трудности с тем, как составить сообщение. Чтобы известить их, не встревожив...
В этот момент шорох простыней заставил меня рвануться к Эмерсону. Он повернул голову! После этого незначительного движения он больше не шелохнулся, но я неподвижно сидела рядом всю ночь, считая каждый вдох и нежно гладя каждую чёрточку любимого лица.
Конечно, борода должна была отрасти. В отличие от волос, борода у Эмерсона очень жёсткая и колючая. Я также возражала против неё по эстетическим причинам, поскольку она скрывала замечательные контуры челюсти и подбородка, а также ямочку в последнем.
В периоды эмоционального расстройства ум стремится сосредоточиться на мелких деталях. Это – общеизвестный факт и, по моему мнению, объясняет то, что я забыла о гораздо более важных проблемах, чем борода Эмерсона. Они вновь завладели моим вниманием на следующее утро, когда Сайрус принёс мне поднос с завтраком и спросил, как прошла ночь. Я убедила его – без труда – присоединиться ко мне за чашкой кофе и развлекала, читая отрывки из письма Рамзеса.
– Я должна немедленно телеграфировать, чтобы успокоить их, – сказала я. – Вопрос в том, как много им можно сообщить – они ничего не знают о случившемся…
– Моя дорогая Амелия! – Сайрус, хихикавший и качавший головой во время чтения письма, мгновенно посерьёзнел. – Если они уже не знают, то узнают в скором времени. Мы не скрывали его исчезновения – чёрт побери, мы весь город запрудили извещениями. Позволю высказать мнение: английские газеты получат информацию от своих каирских корреспондентов, и вот тогда мы окажемся в заголовках. Вы и ваш муж – «горячие» новости, уж вам-то это известно.
Серьёзность вопроса мгновенно прояснилась. С помощью Сайруса я определила курс действий. Мы должны немедленно телеграфировать, заверив наших близких, что Эмерсон найден, мы оба в безопасности и здравии, и поэтому предупреждаем их не верить тому, что они прочитают в газетах.
– Мороз идёт по коже, стоит подумать, какие искажённые версии фактов публикуют сбитые с толку журналисты, – с горечью согласилась я. – Проклятье, Сайрус, мне следовало ожидать этого. У меня хватало неприятных встреч с «господами» из прессы.
– Вы должны думать о другом, моя дорогая. Самое главное – поставить бедного старину Эмерсона на ноги и вернуть ему способность владеть своими чувствами. А он уже позаботится о репортёрах.
– Лучше него на это никто не способен, – ответила я, не отрывая глаз от лица супруга. – Но опасность ещё не миновала. Человек, ответственный за этот подлый поступок, сбежал. Мы не смеем предположить, что он откажется от своего замысла. И не можем ослабить бдительность ни на мгновение – особенно сейчас, пока Эмерсон беспомощен.
– Не волнуйтесь об этом. – Сайрус погладил свою бородку. – Родственники Абдуллы окружили наш дом не хуже банды апачей[143], осаждающей форт. Они уже нагрубили повару и вышвырнули прочь сводника.
Успокоившись по этому поводу и отправив телеграмму, я смогла вернуть всё внимание тому, кому принадлежало моё сердце. Настало время испытаний, поскольку по мере того, как эффекты опия исчезали, появлялись другие, более тревожные признаки. Они были вызваны, по мнению доктора Уоллингфорда, другими лекарствами, которые давали Эмерсону, но лечение было невозможно – мы не знали, какими именно.
Абдулла вернулся в дом, где держали Эмерсона, и обнаружил там абсолютную чистоту. Полицейские отрицали, что забирали что бы то ни было, и я охотно поверила им, так как действительно не имело никакого смысла обыскивать место преступления. Казалось очевидным, что похититель вернулся и изъял все обвиняющие его улики. Это был зловещий знак, но у меня не хватало времени ни думать о последствиях, ни бороться с журналистами, которые, как и предсказывал Сайрус, осадили нас, требуя новостей. Доктор Уоллингфорд переехал в одну из комнат и сосредоточился на своём самом важном пациенте. Врачу пришлось проявить неусыпное внимание, потому что бессознательное состояние сменилось горячкой, и в течение двух дней понадобились все объединённые усилия, чтобы
