Слово наемника - Евгений Шалашов

— И я так думаю, — кивнул старик. — Я ведь чего к вам пришел? — обвел он взглядом атаманов. — Не ради серебришка. Пятьдесят лет на дорогах провел, много чего скопил. А пришел и внучат привел оттого, что услышал весть, что каторжник беглый хочет друзей своих из неволи вызволить. У меня сколько товарищей на каторге сгибло, со счету сбился. Думаю, ради такого случая пойду, тряхну стариной. Так вот, Андрияш, — улыбнулся он, — если ты Лешека убьешь, то тебе весь его отряд перебить придется. А с кем тогда друзей пойдешь освобождать? Слышал, полками командовал, а простую вещь понять не можешь — людей поберечь нужно!

От подобной отповеди мне стало не по себе. Я опустил глаза и, словно мальчишка, промямлил:

— Ну прости… Не люблю, когда предателем называют. А что до людей, — вскинул я взгляд и уже твердо посмотрел в очи старика, — то всегда их старался беречь…

— Это я понял, — доброжелательно улыбнулся старик, погладив бороду. — Если бы не ты, половина бы полегла, а «серебряный поезд» из-под носа ушел. Я к чему? К тому, что люди нам сейчас нужны.

Вокруг костра нависло молчание. И все были рады, когда его прервало появление сына Евгена.

— Вот! — гордо заявил Маркош, протягивая кирасу.

— Ого! — взял я панцирь и чуть было его не выронил. — Горячий! Как ты донес-то?

— Ниче, мы привычные, — ухмыльнулся мальчик.

— Сколько с меня? — поинтересовался я, любуясь работой. Чтобы увидеть заплатку, нужно знать, где искать.

Парень вопросительно посмотрел на отца, а тот лишь развел руками — мол, твоя работа, сам и цену назначай! Юноша выпалил:

— Для вас, дядька Андрияш, бесплатно!

— Нет, так нельзя, — засмеялся я и полез за кошельком господина управителя, ставшим моим: — Два фартинга устроят?

— Два фартинга жирновато будет, — вмешался Евген. — Один — в самый раз. Да и то потому, что в походных условиях и за быстроту. А дома такая работа обошлась бы в тридцать пфеннигов. Но цену ты сам назначил!

— Это я понял, — кивнул я, отдавая мальчишке деньги. — Бери два фартинга и купи своей девчонке что-нибудь.

— Бать, деньги сразу отдать? Или дома? — грустно поинтересовался Маркош.

— Ладно, — засмеялся отец. — Оставь себе да купи Марычке бусы.

Когда радостный мальчишка ушел, Микош из Кастурицы проворчал:

— Балуешь ты парня. Два фартинга за бусы… Он что, стеклянные хочет своей девке подарить? Да за двадцать пфеннигов на ярмарке можно деревянные или глиняные купить.

— Дороговато за два фартинга, — поддержал кто-то.

— Парни, — прервал Евген упреки. — Что нам теперь два фартинга? Сынок мой свою Марычку может целиком бусами обвязать.

— И не стеклянными, а жемчужными, — поддержал я.

Еще не все осознали, что они теперь не просто богатые, а очень богатые! А таким рисковать своей шкурой хочется меньше, нежели бедным. Вот Лешек понял это раньше других.

— Хорошо дед сказал насчет товарищей и прочего, но нужно мне домой возвращаться, — заявил одноглазый. — Я никаких обещаний не давал. А до конца или куда там идти — это мое дело. У меня на руднике друзей-приятелей нет, а вам я никому ничего не должен.

— По правилам, не нами установленным, если атаман с отрядом примкнул к другим, да еще и добычу получил, то он должен до самого конца идти. А нет — должен добычу отдать! — веско изрек старик.

— Дед, ты чего городишь? — возмутился одноглазый. — Мы за это серебро кровь проливали! Я, старый, тебя сильно уважаю за твое прошлое, но, если ты на мою добычу хайло раскроешь, я тебе оставшуюся руку оторву! Понял?

— Ты бы, мужик-козопас, шел отсюда, — не выдержал Евген. — Иначе я сам тебя пришибу. Мотай, чтобы козлятиной тут не пахло…

— Стой, стой! — Старик встал между Лешеком и Евгеном, готовыми сцепиться. — Нельзя вам его убивать. Хоть ты его прибьешь, хоть Андрияш, люди его обидятся, а они нам еще пригодятся. Лучше я сам… — Старик ухватил одноглазого за шею так быстро, что мы не успели и ойкнуть. — Значится, так, — приговаривал дед, пригибая гураля к земле: — Дураков, говорят, учить нужно. А тебя, парень, учить поздно…

Раздался звук — так хрустит сухая ветка, попавшая под башмак. Несговорчивый козопас обмяк, упав на землю, а мы зачарованно посмотрели на старика. Один из атаманов вытащил из-за спины новый бурдюк, с уважением протянул его патриарху.

— А то… — хмыкнул дед, запрокидывая горлышко бурдюка так, что вино полилось прямо в глотку… Напившись, отер усы и бороду: — Меня в Татрах по старым делам помнят. Я внучка пошлю, чтобы он людей этого хорька к порядку призвал. Ну — тому пинка даст, этому — по шее. А не то, знаю я вас, молодых, — что не по вам, так вы сразу за нож схватитесь. Особенно у тебя, парень, — посмотрел он на меня. — Ты же не в армии. У нас дисциплину нужно исподволь налаживать… А этот, — с сожалением посмотрел дед на труп горца, — так ведь ничего и не понял. Уж коли народ чего решил, так и будет.

— А все же жалко, — сказал Евген со вздохом, — что вроде бы богатыми стали, а тут снова на копье идти…

— Ну, может, и не придется, — заявил я, решив, что пришло время рассказать о плане…

Когда я закончил, народ какое-то время молчал, обдумывая услышанное.

— Хитро! Но надо попробовать, — хмыкнул старик.

— Завтра и приступим, — подвел итог обсуждению Евген. — Но вначале убитых похороним. Парни-то наши так на поляне и лежат…

— И молитовку над ними надо прочитать, — кивнул Микош из Кастурицы. — У меня монах бродячий есть.

— Солдат тоже надо похоронить, — заявил я.

— А их-то с какого счастья? — удивился Микош. — Им и там хорошо.

— Надо, — настаивал я. — Может, потом и о нас кто подумает. Вот, скажут, бандиты, но тоже в земле лежать хотят… Не дело, что мы их в ямы кинули, как собак… А я бы поверх земли и собаку не кинул бы, а закопал.

— Андрияш, ты, конечно, прав, — неуверенно сказал Евген. — Только как мы людям-то скажем? Захотят ли?

— Один пойду. Ну а остальные пусть сами решают.

— Я с тобой, — поднялся старик. — Одной-то рукой много не накопаю, но камни таскать смогу. Внуки помогут. Мы не звери, чтобы кости по кустам раскидывать.

Глава пятая

«СЕРЕБРЯНАЯ» ЛИХОРАДКА…

Иногда мне кажется, что моя жизнь состоит из сплошных ворот, возле которых мне задают одни и те же вопросы. Вот и сейчас…

— Чего везете? — уныло спросил стражник у ворот, уставясь на наш возок.

Служивый успел замерзнуть, хотя заступил на пост только с час назад. Казенная кираса, надетая на куцый камзол, грела плохо. Второй латник, постарше, зевал, кутаясь в епанчу.

По морде видно, что ответ знали заранее. Что могли везти крестьяне? Морковку, свеклу да капусту. Всей въездной пошлины — один пфенниг. Взять больше — хай подымут, до начальства дойдет. Ладно бы мясо, еще можно поживиться — изъять там куренка или свиную ножку. На овощи у стражников уже глаза не смотрели. Но из-за Великого поста мясо не возят.

— Руду серебряную везем, — ответил Хельмут, бывший нынче за возчика.

— Чего? — переспросил стражник.

— Ты что, уши соломой заткнул? — вмешалась в разговор Марта, закутанная в платок по самые глаза. — Сказано — серебро везем. Бери, сколько положено, да пропускай. Стражник переглянулся со старшим товарищем. Не выдержав, подошел к возу и отвернул рогожу. На дне телеги лежали черные камни.

— Это — серебро? — недоверчиво спросил стражник. — А почему чёрное?

— Потому что его еще плавить надо, тогда и будет белое! — огрызнулась Марта.

Тот, что в епанче, снял вязаную перчатку и нерешительно провел нестриженым ногтем по одному из камней.

— Ну что? Серебро это или дерьмо собачье? — рявкнула Марта.

— Серебро… — растерянно пробормотал стражник, узрев белую царапину, но тут же грозно насупился: — Откуда взяли?

— А твое какое дело? Где взяли, там и взяли… — злобно огрызнулась женщина. — Ты пошлину бери.

— Э, подожди-ка, — наклонил алебарду страж, преграждая путь в город. — Пока не скажете, не впущу…

— А я орать начну, — пообещала наша атаманша и, набрав в грудь побольше воздуха, заголосила: — Помогите, люди добрые! У честных крестьян добро отбирают!

— Чего орешь, дура? — испугался стражник. — Никто у тебя ничего не отбирает. Скажи, где серебро взяли?

Марта откашлялась, посмотрела на латника.

— Не отбираете? Это правильно! — Закатив глаза кверху, завопила: — Ничего не отбирают, а в город не пускают! Помогите, люди добрые! Входную пошлину не берут, в город не пускают! Холодно нам, ноженьки замерзли!

— Ты, служивый, лучше бы нас пропустил, — миролюбиво предложил я. Похлопав по спине женщину, чтобы малость помолчала, продолжил: — Мы что-то запрещенное ввозим? Покажи, где написано, что в ваш город серебряную руду ввозить нельзя? Будешь нас тут держать, мы в суд поедем. Что, мол, за дела такие — держать на морозе невинных людей? Пропускай! А где взяли, мы потом скажем.