Малахит - Наталья Лебедева

Это был даже и не дом, а фургон, похожий на кибитку странствующих знахарей. Привезли его сюда не так давно — лес еще не успел залечить раны, оставленные четырьмя тонкими железными колесами. Старая кляча — настоящий мешок с костями — паслась на краю поля. Срывая траву, она пугливо косилась по сторонам — будто боялась, что ее уличат в воровстве.

Карат остановился, сел, склонил голову на бок и принялся наблюдать за грязным фургоном.

Первым из него вышел темноволосый мужчина. Он был не то чтобы полным, но каким-то рыхлым, обрюзгшим. Волосы, когда-то цвета воронова крыла, начинали седеть и приобрели неопределенный серый оттенок, к тому же они были давно не мыты и плохо стрижены. Возраст определить было трудно, на первый взгляд казалось, что ему от тридцати пяти до сорока лет. Мужчина нацепил на себя потрепанный белый костюм дворянина. Весь костюм был усыпан опаловыми шариками, кабошонами и камнями иных форм. Каждый камень висел на дешевой железной цепочке. В общем, создавалось впечатление, что это полусумасшедший продавец брелоков.

За ним на ступени, ведущие ко входу в фургон, вышла женщина столь же неряшливая и такого же неопределенного возраста. Кроме бриллианта на единственном перстне, никаких других камней у нее не было. Она была высокой и болезненно худой. Платье болталось на ней, и создавалось впечатление, что это платье с чужого плеча. Оно было из белого атласа, шифона и кружев, но приобрело тот серо-желтый оттенок, который приобретают старые свадебные платья, годами хранимые в сундуках. Кожа на ее лице была гладкой, но лежала странными складками, похожими на складки давно отвисших тяжелых гардин. Тот же болезненный оттенок, что и платье, приобрели и глаза женщины, которая когда-то с полным правом носила имя Бриллиант.

Потягиваясь и толкаясь, вбежали на лестницу двое детей наследного принца — мальчик и девочка. Путаясь в длинных ночных рубашках, они побежали к ручью, но не столько умывались, сколько брызгались, да так, что уже через пятнадцать минут ткань стала совершенно прозрачной и облепила худые ножки брата и сестры. Мать и отец не обращали на них никакого внимания.

Когда они неслись обратно к дому, путаясь в длинных стеблях луговых трав, они увидели, наконец, собаку.

— Карат! — радостно взвизгнула девочка. — Ма, па, Нефрит! Карат! Карат вернулся!..

В это время из леса вышел молодой человек двадцати двух лет. Он выглядел несколько лучше, чем его спутники, но костюм его, сшитый из прекрасного бархата, тоже был изрядно потрепан. Темно-зеленая, почти черная ткань протерлась до молочно-белой основы на коленях и локтях. Светло-зеленый кант кое-где отпоролся и повис уродливой бахромой. Задумчивые глаза молодого человека сверкали живым зеленым огнем. Жесткие как проволока темные волосы свисали до плеч густой гривой. Лицо было худым, вытянутым и смуглым.

— Карат! — закричал он и бросился к собаке, которую уже успел оседлать мальчишка. Пес глухо и радостно подгавкивал.

Их бесцеремонно прервал Опал:

— Ну-ка, все — цыц! Печать при нем?

— Печать? — Нефрит провел рукой по груди пса и ему на ладонь лег медальон. — Вот она, что ты волнуешься?

— Что волнуешься? — Опал от негодования брызнул слюной, практически плюнул брату в лицо. — Ты, мальчишка, прилаживаешь наш единственный уцелевший — повторяю, единственный — символ королевской власти вместо ошейника бестолковому псу и еще смеешь смеяться! Дай сюда!

Опал протянул руку за печатью, и тут же в миллиметре от его пальцев щелкнули белые собачьи зубы. Карат заворчал — спокойно, но с угрозой.

— Я же говорил, — сказал Нефрит, положив на всякий случай руку на загривок пса, — с ним печать в большей безопасности, чем с нами. Это во-первых. А во-вторых, если бы тебя беспокоило наследование престола, ты был бы сейчас в Камнелоте, а не разъезжал бы по дорогам в нищенском фургоне, как последний из торговцев. Символ королевской власти это прежде всего — королевское достоинство.

Старший брат едва не задохнулся от возмущения, его лицо покрылось пятнами.

— Да если бы мы не уехали еще тогда, то сегодня оба гнили бы рядом с отцом!

— Я не осуждаю ни тебя, ни кого бы то ни было еще за то бегство. Но мы обязаны были вернуться раньше.

— Ну и возвращался бы! Никто тебя не задерживал.

— Но ты законный наследник… Впрочем, да, я сам себе противен…

— И вообще, интересно, где он болтался все это время? Может быть, уже появились законы, заверенные нашей печатью? Прирезать надо этого пса.

Нефрита разозлили эти слова.

— Хватит ныть! — крикнул он в лицо брату. — Иди и проверь, какие там принимаются законы!

— Еще не время.

— А когда будет время? Когда оно придет, твое время? Сколько ты будешь ждать? Чего ты ждешь?

— Не хочешь ждать — иди сам, скатертью дорога, — ледяным тоном ответил брат. — Но печать оставишь мне. И помни, у тебя пока нет права наследования. — В протянутую руку лег зеленый камень.

Через минуту из фургона вылетели шпага, кортик и боевой топор Нефрита да смена нижнего белья — все имущество младшего принца. Дети, наблюдавшие за ссорой с широко раскрытыми от испуга глазами, заплакали и повисли на дяде.

— Ничего, ничего, — успокаивал он детей, вытирая их слезы тыльной стороной ладони, — я скоро вернусь и заберу вас в чудесное место. Все вместе мы будем жить во дворце и каждый день есть что-нибудь очень вкусное. Изумруду мы подарим самого красивого коня…

— Настоящего?

— Конечно, настоящего. А Топаз получит много-много бальных платьев.

Десятилетние, не похожие друг на друга двойняшки смотрели на дядю во все глаза, слезы еще блестели на слипшихся ресницах, но грустить никто уже и не думал.

Нефрит поцеловал их, подобрал свои вещи и ушел, сопровождаемый черным красавцем-псом.

Не успели они отойти от фургона и десяти шагов, как принц заметил, что его пес сильно хромает.

— Что же это? Кто тебя так? — спросил Нефрит, ласково обнимая собаку за шею. — Ну ничего, ты потерпи. Скоро мы будем в замке, там лекари есть. Ты поправишься. Сможешь дойти?

Пес согласно гавкнул.

До Камнелота они не добрались ни в этот день, ни на следующий.

Через две недели после того, как братья расстались, в ворота Камнелота въехала телега, доверху заполненная небольшими бочонками. Телега одуряюще пахла медом. Сзади на ней были привязаны два улья с закрытыми летками. По бокам от телеги шагали мужчина и женщина средних лет. Оба они были одеты в простую одежду из некрашеного льна. Караул преградил им дорогу.

— Прошу меня простить, — выступил вперед начальник караула, — но по закону военного времени я вынужден вас задержать. Есть ли в Камнелоте люди, готовые поручиться за вас?