Львы Аль-Рассана - Гай Кей

— Вторым заявлением, к нашему прискорбию, будет приказ о ссылке нашего слуги, прежде пользующегося нашим доверием и горячей любовью, Аммара ибн Хайрана.

Ни одного знака, движения, малейшего указания на замешательство у названного человека. Только поднятая бровь — характерный жест, который мог означать так много, — и затем спокойно заданный вопрос:

— За что, мой повелитель?

В устах того, кто только что убил правителя, когда еще теплое тело лежит неподалеку, этот вопрос казался поразительно самонадеянным. Учитывая то, что убийство, без сомнения, было совершено с согласия и при участии юного принца, он был также опасным. Альмалик Второй Картадский посмотрел в сторону и увидел меч своего отца рядом с возвышением. Он протянул руку, почти рассеянно, и взялся за его рукоять. Все видели, что у него снова начало подергиваться веко.

— За преступления против морали, — ответил, наконец, молодой правитель. И покраснел.

В наступившем гробовом молчании раздался смех ибн Хайрана. Смех этот эхом отразился от колонн и арок и взлетел к высокому сводчатому потолку. В веселье Аммара, однако, ощущалось напряжение, и чуткое ухо могло его уловить. Это не было оговорено заранее, возникла всеобщая уверенность. И здесь кроется очень большая тонкость, поняли самые сообразительные. Новому правителю необходимо быстро оставить между собой и цареубийством как можно большее расстояние. Если бы он назвал причиной ссылки убийство, это расстояние было бы потеряно, так как присутствие принца в замаскированном виде в этом зале уже само говорит о том, как осуществлялось убийство его отца.

— Вот как! — сказал ибн Хайран в наступившей тишине, когда замерло эхо смеха. — Опять прегрешения против морали. Только это? — Он сделал паузу, улыбнулся. Потом откровенно заявил: — Я опасался, что вы заговорите о смерти правителя. Эту ужасную ложь кто-нибудь, возможно, уже сейчас разносит по городу. Я испытываю облегчение. Могу я поэтому жить в надежде, что мой повелитель когда-нибудь запечатлеет на моем недостойном лбу поцелуй прощения?

Король покраснел еще сильнее. Поэт Сефари внезапно вспомнил, что их новый правитель еще совсем молодой человек. И Аммар ибн Хайран был его ближайшим советчиком и другом, и что много лет ходили некие слухи… Он решил, что теперь лучше понимает положение дел. «Поцелуй прощения повелителя». Подумать только!

— Такие вещи решает время, звезды и воля Ашара, — ответил юный правитель решительным голосом, тоном официального благочестия. — Мы… высоко ценили тебя и благодарны тебе за прошлую службу. Нам было не так-то легко решиться на это… наказание.

Он помолчал, голос его изменился.

— Тем не менее оно необходимо. У тебя есть время до первой звезды, чтобы покинуть Картаду, и еще семь ночей, чтобы покинуть наши земли. В противном случае любой, кто тебя увидит, волен отнять у тебя жизнь и, поступив так, будет действовать от имени правителя. — Слова звучали резко и точно, отнюдь не слова молодого человека, который нервничает и не уверен в своих силах.

— За мной будут охотиться? Опять! — воскликнул Аммар ибн Хайран, и в его голосе снова прозвучала горькая насмешка. — Ну, правда, мне так надоело носить шафрановый тюрбан.

Тик правителя действительно вызывал сильное раздражение.

— Лучше тебе уйти, — сурово произнес юный Альмалик. — То, что мы сейчас собираемся сказать, предназначено для ушей наших верных подданных. Мы будем молиться, чтобы Ашар наставил тебя на путь добродетели и просвещения.

Никаких колебаний, как отметили его верные подданные в зале. Даже перед лицом насмешки и того, что можно было считать угрозой со стороны самого умного человека в государстве, юный правитель не дрогнул. Даже более того, как поняли они сейчас. Легким взмахом руки король подозвал двух мувардийцев, стоявших у дверей в дальнем конце зала.

Они подошли с обнаженными мечами и остановились по обеим сторонам от ибн Хайрана. Он всего лишь бросил на них быстрый, насмешливый взгляд.

— Мне следовало остаться поэтом, — сказал он, печально покачав головой. — Такие дела выше моего понимания. Прощайте, мой повелитель. Я буду вести печальную, мрачную, тихую жизнь, погруженный в размышления, и ждать, когда меня призовут пред ваши светлые очи.

Он снова отвесил безукоризненный поклон, потом поднялся. Мгновение постоял, словно собирался добавить что-то еще. Молодой повелитель смотрел на него в ожидании, веко его дергалось. Но Аммар ибн Хайран лишь улыбнулся еще раз и покачал головой. Он покинул зал, пройдя между стройными колоннами по мозаичным плитам, миновал последнюю арку и вышел за дверь. Ни один человек не поверил его последним словам.

Что думала одна женщина, наблюдая все происходящее со своего места, рядом с телом покойного правителя, ее возлюбленного, отца ее детей, никто не знал. Лицо убитого повелителя уже посерело — известное следствие отравления фиджаной. Его рот все еще был открыт в последнем, беззвучном крике. Корзина с апельсинами осталась там, где ее поставил ибн Хайран, прямо перед возвышением.

Он понимал: это был один из тех просчетов, который человек помоложе никогда бы себе не простил. Но он уже не был молодым, и его насмешливая улыбка была почти искренней и почти целиком адресована самому себе.

Но здесь в игре участвовали и другие элементы, и постепенно, пока Аммар ибн Хайран ехал на восток из Картады в конце этого дня, он почувствовал, как его сардоническая бесстрастность ускользает. К тому времени, когда он добрался до своего загородного поместья, до которого было полдня неспешной езды от городских стен, спутник мог бы увидеть на его лице мрачное выражение. Но у него не было спутника. Двое слуг следовали на некотором расстоянии позади на мулах, нагруженных различными вещами — в основном одеждой, украшениями и манускриптами. Они, разумеется, не были посвящены в его мысли и не могли видеть выражения его лица. Ибн Хайран был скрытным человеком.

Когда он добрался до дома, еще оставалось вполне достаточно времени до первой звезды. Было бы ниже его достоинства поспешно покидать Картаду наутро после указа Альмалика, но равным образом было бы демонстративным и вызывающим задерживаться до наступления сумерек: в городе нашлись бы люди, готовые убить его, а потом заявить, что они видели первую звезду до реального ее появления. Он не испытывал недостатка во врагах.

Когда он въехал в поместье, два конюха подбежали, чтобы взять у него коня. Слуги появились у входа, другие суетились внутри, зажигая фонари и свечи, готовили комнаты для хозяина. Он не был здесь с весны. Никто не знал, где он.