Отцы наши - Уэйт Ребекка

Он убьет ее и все равно будет считать себя достойным человеком. Он убьет ее, потому что считает, что у него есть на это право.

Если бы я могла вернуться, думала она. Если бы я могла прожить жизнь заново. Но вернуться невозможно, и в любом случае у нее есть дети. Милые мои, вздохнула она. Она бы ни за что не повернула время вспять, чтобы они исчезли. Или повернула бы. Она не хотела умирать. Ей нравился вереск, освещенный закатным светом. Море было пронзительно холодным даже летом, но таким освежающим, что кровь пела. На кровати лежал недочитанный роман. Она хотела снова увидеть Глазго.

Она не хотела оставлять все это.

Джон все еще целился в нее из ружья, но теперь он повысил голос до крика. Катрина не помнила, чтобы он когда-нибудь раньше на нее кричал. Наверное, в последний момент смелость изменила ему и теперь ему нужно завести себя. Она уже не слушала, что именно он говорит. Это не имело значения. Важно было только то, что еще он может сделать.

Она не станет его ни о чем умолять, потому что слишком хорошо его знает. Поэтому она собралась с силами и, невзирая на его крики, сказала:

— Я плохая, Джон. Я знаю это. Но дети — нет. Это твои дети.

Он не причинит детям вреда, думала она. Почти наверняка.

На всякий случай она добавила:

— Они похожи на тебя. Особенно Томми. — Она всегда знала, что он любит Томми меньше всех. — Но и остальные тоже. Так все говорят.

Она надеялась, что Малькольм и Хизер заберут их, когда все будет кончено. Если что, есть еще Джилл. Она была уверена, что Джилл не подпустит к ним свою мать. Что бы ни случилось, во всяком случае, они будут вместе.

Она посмотрела на Бет, на мягкие пучки волос на ее голове. Сейчас у нее золотистые волосы, но, наверное, они потемнеют, когда она станет старше. Будут ли они непослушными, каку Никки, или прямыми, как у Томми? Как же я хотела бы еще пожить.

7

Том проснулся разбитым. Так крепко он не спал уже много лет, но, кажется, во всем мире не хватило бы сна, чтобы снять его усталость.

Доковыляв до кухни, он обнаружил, что Малькольм моет плиту.

— Хорошо спал? — спросил Малькольм.

— Да. Но я все равно уставший. — Он неловко плеснул себе овсянки в миску, немного при этом пролив.

— Я не удивлен.

Малькольм снял резиновые перчатки и убрал чистящие средства в шкаф.

— Мне надо сегодня сходить в магазин, — сказал он. — И Кэти звонила: у нее там полка рухнула, так что я ее починю, раз уж там буду.

— Нужна помощь?

— Нет, я справлюсь. — Том кивнул и понес миску к столу. Он уже проглотил пару ложек, когда Малькольм добавил: — Но от компании не откажусь.

Они отправились через полчаса. Том глядел на пейзаж из окна машины и спрашивал себя, что же он чувствует, но ответа не находил — внутри у него было молчание, как будто вся энергия ушла на то, чтобы признаться. Он обнаружил, что не против такого чувства: это не было умиротворение, но эффект был похожим.

Когда они доехали до восточной стороны острова, начало моросить.

— Ты помнишь, как Никки любил дождь? — неожиданно спросил Малькольм.

Том с облечением понял, что и правда помнит.

— Он пытался вытащить меня с собой на улицу, как только начинался дождь. Странный ребенок.

— Ты предпочитал солнце.

— Конечно. Я был нормальным.

— Никки возвращался насквозь мокрый, и ваша мама была в отчаянии.

Том снова посмотрел в окно на серое море, простиравшееся впереди за пеленой дождя. Бет тоже любила воду. Она любила шлепать по берегу, а он или Никки ее держали. Теперь к Тому возвращались эмоции: в груди возникла тупая, ноющая боль.

— Я никогда не понимал, — промолвил он, — почему он меня оставил в живых. Почему не искал меня? Никки был его любимчиком, а Бет всего-навсего младенец. Почему он пощадил меня, а не их?

— Я не знаю, — ответил Малькольм. — Но не думаю, что это было милосердие.

— Я никогда это так и не ощущал. — Он наблюдал за тем, как меняется пейзаж за окном по мере приближения к Орсэгу, как исчезают холмы и появляются дома. — Я не знаю, как с этим жить.

Малькольм молчал. Наконец, когда уже показалась гавань, он произнес:

— Я тоже. Так и не смог придумать.

В магазине их весело приветствовала Кэти. Потом она убежала на почту, посадив Тома за кассу, с которой он не умел обращаться, а Малькольм занялся полкой. Том оперся на прилавок и стал смотреть, как дядя выпрямляет погнутый кронштейн.

— Думаю, мне скоро нужно уезжать, — сказал он. — Назад на большую землю.

Малькольм на секунду остановился.

— Спешить некуда.

— Знаю. Но я не могу оставаться здесь вечно.

— Почему бы и нет?

Том улыбнулся:

— Из меня вышел бы плохой фермер, Малькольм. И потом, мне нужно с собой разобраться. Нельзя без конца это откладывать.

Малькольм кивнул. Он аккуратно привинтил кронштейн обратно.

— Какой у тебя план?

— Наверное, отправлюсь в Глазго, — сказал Том. — Там должно быть не очень трудно найти работу. Я не привереда.

— Ну. Хорошо. Но все-таки спешить некуда, так ведь? Послоняйся тут еще пару дней.

— Да. — Но он знал, что должен ехать. — Приготовим сегодня пасту? Я могу опять сделать грибной соус.

— Хорошая мысль. — Малькольм поднял полку. — Не подержишь другой конец?

Том подошел к нему, и вместе они стали водружать полку на починенные кронштейны.

— Томми, ты слишком задрал свой конец, — сказал Малькольм после нескольких безуспешных попыток. — Так не пойдет.

— Это ты слишком опустил свой, — возразил Том, отчего дядя весело фыркнул.

— Просто чуть-чуть опусти ее, ладно? — попросил Малькольм. — Нет, не так сильно. — И в итоге с легким раздражением воскликнул: — Отойди и дай я сам сделаю! Ты мешаешь больше, чем помогаешь.

Том подчинился и послушно отошел, а через минуту полка была на своем месте.

В этот момент вернулась Кэти. Она осмотрела работу и лучезарно им улыбнулась:

— Как новенькая. От вас, мужчин, бывает иногда толк. Спасибо вам.

— Ну, — сухо ответил Малькольм. — Томми мне очень помог.

Пока Малькольм болтал с Кэти и складывал в корзину продукты, Том поглядел в окно и увидел, как около почты остановилась машина. Когда из нее вылезла Фиона Маккензи, он задумался, а потом предупредил Малькольма:

— Выскочу на минутку на улицу. Скоро вернусь. Он нагнал Фиону у ступенек почты.

— Фиона, — крикнул он, чтобы привлечь ее внимание. От неожиданности она подпрыгнула. — Извините. Я просто… хотел поздороваться.

— Привет, — ответила Фиона довольно холодно, бросив на него короткий взгляд и снова уставившись на дверь почты.

Видя, что она сейчас уйдет, Том быстро выпалил:

— Послушайте, я хотел извиниться за тот вечер. Извините за мою грубость. Это было недопустимо.

Он думал, что Фиона не собирается отвечать, но тут она кивнула и сказала:

— У всех бывают трудные дни.

Том попытался ей улыбнуться:

— У меня их, кажется, немало.

Фиона колебалась. Она наполовину повернулась к лестнице, но затем остановилась и снова на него посмотрела.

— Ты же понимаешь, тут нет ничего личного.

— Да.

— Просто людям трудно тебя здесь снова видеть.

Том взял себя в руки, с усилием кивнул и произнес сдержанно:

— Нелегко ворошить старое. То, что сделал мой отец, — я знаю, это каждого коснулось.

— У нас у всех есть свое бремя, — ответила Фиона. И, нахмурившись, добавила: — Но это правда, что мы все заблуждались на его счет.

— Да.

— И действительно, — продолжала она сухо, — кое-что можно было сделать по-другому.

— Да, — повторил Том. Он тщательно взвесил то, что собирался произнести. — Но правда и то, что виноват только он один.

Он сразу же пожалел о сказанном, потому что Фиона, казалось, вот-вот расплачется.

— Ну, — подтвердила она. — Это правда.

Но Том подумал, что в выражении ее лица было что-то странное. Он попытался утешить ее: