Мария Каллас - Клод Дюфрен

Разумеется, Мария не могла смириться с подобным положением вещей. Она уделяла больше внимания злобным выпадам и критике, чем похвалам в свой адрес. К прежним комплексам, связанным с избыточным весом, близорукостью и прочими унаследованными и приобретенными еще в детстве недостатками, добавилось постоянное чувство тревоги, что каждый, кто обращался к ней с улыбкой, был готов предать ее при первой возможности, а также, что каждый, кто оказывал ей знаки уважения, надеялся извлечь какую-то материальную выгоду. Как в таких условиях можно было чувствовать себя по-настоящему счастливой? Как она могла в полную силу испытывать радость от одержанных ею побед? Неуловимая Каллас, неуловимая мятежная душа, превращавшая сказочные испанские замки в пещеры злой феи…

И все же той весной 1956 года она царила на сцене «Ла Скала» над своей публикой, своей труппой. Безоговорочно и безраздельно… Певица и в самом деле не любила делиться славой, когда в конце спектакля надо было выходить на поклон к рукоплещущей публике, что приводило к столкновениям.

«Я собирался выйти на сцену, — рассказывал Марио дель Монако, который пел с ней в «Норме», — как вдруг почувствовал сильный удар по ногам. На несколько мгновений я застыл на месте, что позволило Марии выйти с улыбкой к рампе и сорвать все аплодисменты, включая и те, что предназначались мне».

Еще одна легенда? Или Мария действительно была способна на подобное действие, которое было скорее из области карате, чем бельканто? Много лет спустя я задал этот вопрос Марио дель Монако. Знаменитый тенор не ответил. Он только улыбнулся и потер ногу…

Оперы, исполнявшиеся в том сезоне в «Ла Скала», имели триумфальный успех, хотя в плане исполнительского мастерства Марии были присущи отдельные недостатки. В интерпретации Розины в «Севильском цирюльнике» Каллас не всегда соблюдала нужную тональность и не держала некоторые ноты. Какое-то время спустя ей уже аплодировали в «Травиате» на сцене Венской оперы. Оркестром дирижировал фон Караян, а не Джулини, как в Милане, что не нравилось Висконти.

Жители Вены собирались под окнами гостиницы «Sacher», чтобы приветствовать певицу. Много раз она выходила на балкон, превратившись на один день в королевскую особу для города, ностальгировавшего по пышным императорским праздникам. Однако ее мысли и сердце были уже далеко. Гигантские небоскребы Нью-Йорка заняли ее воображение и вытеснили скромные дворцы столицы Габсбургов. Для окончательного завоевания мира Каллас оставалось покорить публику «Метрополитен-оперы».

13 октября 1956 года Мария прибыла в Нью-Йорк во всеоружии, с багажом, собаками и мужем. Происходили известные события на Суэцком канале, в Будапеште — в полном разгаре была холодная война, однако для американских журналистов все международные новости сводились к афише, опубликованной на первой странице «Тайм мэгэзин» с фотографией молодой женщины. Когда Мария появилась в здании аэропорта, вокруг нее образовалось плотное кольцо из фотографов и зевак. Георгиос, старый, но незабытый отец, с трудом прорвался к дочери.

На протяжении многих дней Мария Каллас с терпением профессиональной звезды отвечала на всевозможные вопросы, в том числе и на самые каверзные, задаваемые ее «инквизиторами». Надо отдать должное Менегини, который тщательно следил за тем, чтобы ни малейшее пятнышко не нанесло урона популярности его жены. Как всякому хорошему импресарио ему было известно влияние американской прессы на общественное мнение. На страницах газет батальные сцены развернулись еще раньше, чем на сцене «Метрополитен-оперы».

Между тем Марии с трудом удавалось сохранить хладнокровие, когда в газете «Нью-Йорк таймс» появилась статья, где подробно описывалась ее размолвка с матерью. Какой-то журналист нашел Евангелию, чтобы та рассказала, как, не получая помощи от своей неблагодарной дочери, вынуждена была, чтобы выжить, изготавливать кукол, изображавших… оперных персонажей. Другой журналист составил целый список конфликтов Каллас с партнерами по сцене. Мария мастерски держала удар и старалась на публике не показывать своего возмущения.

Вспоминая тот период, Рудольф Бинг признавался, что был удивлен поведением своей подопечной: «Что упустили из виду почти все те, кто писал о Каллас, так это детскую сторону ее личности; полную зависимость и доверчивость по отношению к другим людям, что было главным в ее характере. Первый сезон Каллас в «Метрополитен-опере» оставил в моей памяти два жутких события. Во время субботнего утреннего спектакля, когда оркестр уже заиграл увертюру, она прислала мне из своей гримерной записку с уведомлением, что она не может выступать. Я помчался к ней в гримерную, где и застал ее в весьма плачевном состоянии. Вокруг нее с озабоченными лицами суетились врач и Менегини. Мне кажется, что когда я вошел, то выглядел хуже, чем заболевшая Каллас. После того как я произнес несколько ободряющих слов, она вдруг согласилась выступать. Она спасла нас от скандала».

Дебют Каллас в «Метрополитен-опере» действительно проходил в праздничной атмосфере, как карнавальное мероприятие, что вполне в духе этой страны, не знающей ни в чем меры. Для того чтобы проникнуть в храм, где должна появиться главная жрица оперного культа, американцы часами стояли в очереди. В зависимости от размеров банковского счета наиболее пронырливые зрители использовали все свои связи. Случались и обмороки, и крики, и потасовки. Мария, несмотря на то, что дебютировала в «Норме», произведении, игравшем для нее роль некого талисмана удачи, пребывала не в лучшей форме. Как теперь принято говорить о чемпионах в спорте, она плохо переносила «внешнее воздействие», чем не замедлили воспользоваться ее недоброжелатели. Ее партнером по сцене вновь стал Марио дель Монако, поклявшийся никогда не петь вместе с Каллас. Мы теперь знаем, чего стоят клятвы в театральном мире…

Настоящие чемпионы умеют собирать свою волю в кулак, что и продемонстрировала Мария в «Тоске» и «Лючии ди Ламмермур».

На этот раз даже самые рьяные хулители были вынуждены признать: Каллас была редкой жемчужиной, об известности которой не напрасно гремели фанфары. Увы! На страницах популярных газет недолго мелькали хвалебные статьи. Для того чтобы газеты хорошо продавались, надо вытаскивать на свет сомнительные «дела» и сплетни. И в этом особенно поднаторели американские журналисты. Между ними царит самая жестокая конкуренция. И каждому надо любой ценой раздобыть скандальную информацию, чтобы вынести ее в заголовки и опубликовать на первых страницах газет. И вот как никогда кстати подвернулось дело Энцо Сорделло.