Цвет боли. Красный - Эва Хансен

Хочется спросить, кто ему мешает вот так играть каждый день?

— Нет, прохожим.

Его глаза снова изучают мое лицо так, словно он желает понять еще что-то, что я пока скрываю. А вот это фигушки, я тоже не так проста. Ты можешь целовать мою грудь, доводя меня до умопомрачения, можешь поить каким угодно вином, можешь играть на скрипке, делать, что угодно, но главного — зачем я здесь, я тебе не скажу.

И почему-то от вот этой решимости и этой возможности оставить хоть маленькую тайну от Ларса в обмен на ряды скелетов в его шкафах мне становится легко. Я даже способна бросить ему вызов не только со скрипкой в руках, но и полуобнаженной.

— Поиграешь еще?

— Не сейчас.

— Хорошо. Тебе надо чаще играть «Шторм», ты неотразима, когда бросаешь вызов.

— Вызова желаете?

Его глаза блестят.

— Да.

Я собираю все свое самообладание, которое от этих стальных глаз прямо-таки расползлось по углам и закоулкам души, и спокойно пожимаю плечами:

— Да ради бога!

Ларс поднимает мою голову за подбородок, с изумлением вглядывается в лицо:

— Ишь как заговорила. Пора принимать меры.

Боковым зрением я замечаю, что Свен выскальзывает из комнаты и плотно прикрывает дверь. Вовремя, потому что мерой, конечно, оказывается поцелуй. Ларс знает, чем меня взять, знает, в чем я не смогу сопротивляться. Одна рука охватывает спину, вторая затылок, чтобы не убрала голову. Но я и не собираюсь этого делать. Губы ласковые и настойчивые одновременно. А в голове мелодия, но вовсе не «Шторма», а «Таинственного сада» Ловланда.

— Чем ты сегодня занималась?

И я вдруг действительно бросаю вызов:

— Пыталась разузнать все, что можно, о хозяине этого дома Ларсе Юханссоне.

— Зачем?!

— Интересно же.

Несколько мгновений он снова внимательно изучает мое лицо. У меня достает сил не покраснеть и даже не спрятать глаза. Что страшного в том, что я интересуюсь? Не будет оставлять одну почти на полдня.

Не знаю, что уж там углядел Ларс, но он недоверчиво хмыкает:

— Ну и что же тебе рассказали?

— Да много всякого…

— Судя по тому, что ты еще здесь, не слишком страшное?

— Я не из пугливых.

— Да-а?.. Проверим. Ты сегодня берсерками-то занималась?

— Да.

— Проверю.

— Да, господин учитель.

Что происходит с Ларсом, не понимаю, но при слове «господин» он почти взрывается:

— Не смей произносить этого при мне!

— Хорошо, не буду.

— Через полчаса жду тебя в библиотеке.

У себя в комнате я снова стою, прижавшись спиной к стене (это становится привычной позой для раздумий). Что за непостижимый человек? То ласковый и даже нежный, то бешеный, то насмешливый, то грубый. Он может играть на скрипке для себя арию Каварадосси или подхватить «Шторм» Вивальди, а может быть нетерпимым, почти злым. Прекрасно знает культуру викингов, психологию берсерков, но в его гардеробной женские тряпки сумасшедших расцветок с кружевами, накладные груди и косметика.

Он не убийца, потому что действительно был весь тот день на острове, но на вопрос, мог ли убить, я не решусь дать однозначный ответ. Вот только что, когда он взбесился из-за единственного слова, я вполне могла поверить в это. Занимается ли Ларс БДСМ до сих пор? Наверняка, хотя на общие встречи не ходит и Свену не рассказывает. Связывает? Тоже наверное.

Я могу со спокойной совестью доложить Анне и Оле, что, хотя Ларс и знаком с погибшей Кайсой Стринберг, даже когда-то занимался с ней вместе этой самой Темой, к ее гибели не причастен. Но к разгадке тайны под именем Ларс Юханссон я не приблизилась и на миллиметр, даже на микрон. Скорее, напротив — стала еще дальше. Не убил, но мог убить? Благороден, но безжалостен? Ласков, но жесток? Любитель оружия викингов и скрипки, обладатель стальных мускулов и корсетов в кружевах.

У него, как сказал Свен, немало грехов на душе. Что это за грехи? Этот человек прячет свои мысли, эмоции, свою жизнь от всех, даже если она на виду. Сумею ли я разгадать тебя, непостижимый Ларс Юханссон? Пустишь ли ты меня в свою душу, приоткроешь ли туда дверь хоть чуть?

Я вспоминаю слова Свена о «том случае» и понимаю, что у Ларса Юханссона еще немало секретов. Жаль, не спросила Свена о Жаклин. Она явно полоумная. Ларс утверждал, что обвиняла не его. А кого? Хотя какое мне дело? Может, «тот случай» к ней и имеет отношение? Но расспрашивать опасно. Свен сказал, что все, что захочет, Ларс расскажет сам.

Я вспоминаю, что Оскар тоже знаком с погибшей Кайсой. И от этого легче и спокойней не становится. Анна сказала, что если не сам Ларс, то кто-то из его окружения мог убить девушку. Черт возьми, ну почему нельзя просто жить, любить, ссориться, в конце концов, просто разругаться вдрызг, почему убийство, и убийство ли это все же? Что, если умениями Ларса воспользовался Оскар? Считать ли самого Ларса в таком случае виноватым? Нет, нельзя, разве можно винить мастера, сделавшего клинок, в том, что этим клинком убиты люди?

Так ничего и не решив, я отправляюсь в библиотеку к загадочному Ларсу Юханссону, который изводит себя по ночам в малой гостиной, играя на рояле и скрипке.

Ларс с удобством расположился у единственного кресла, стоящего перед камином. При моем появлении он разводит руками:

— Tarse venientibus ossa.

О, эту фразу на латыни я знаю, это любимая поговорка дедушки! «Кто поздно приходит — тому кости», говоришь?

Я с сокрушенным вздохом киваю:

— Dura lex, sed lex (Суров закон, но это закон).

Брови Ларса ползут вверх, он протягивает ко мне руку:

— Такая покорность и такое знание латыни не могут не тронуть. Иди сюда, я подвинусь. И объясни, откуда ты знаешь латынь.

Вот так, и у меня есть чем удивить! Я сама скромность, а потому остаюсь на краешке своего кресла. Не объяснять же ему, что этими двумя фразами мои познания латыни и ограничиваются.

Рука Ларса хватает за лодыжку:

— Стащить тебя за ногу? Иди сюда.

Подчиняюсь приказу не без удовольствия.

— Ты всегда такая строптивая?

Я только хмыкаю.

— А как покорности добиться?

— Только лаской.

Сказала и покраснела. Опасные игры, опасные разговоры, но нам обоим нравится. Вопрос только в том, чем все закончится и как скоро.

— А разве я не ласков? Уж так стараюсь, но ты сама ко мне в спальню не приходишь, меня не приглашаешь…

С этими словами он сажает меня к себе на колени, правой рукой обхватив меня за спину, а левой, не теряя времени, ныряет под рубашку.

— Ларс!

— Да, дорогая?

Обезоруживающее «дорогая»… Он словно чуть удивлен и озабочен моей реакцией одновременно.

— Почему ты меня так боишься? Если бы я не мог держать себя в руках, давно бы изнасиловал, но я же держу. Нет, чтобы оценить усилия…