Ласковые псы ада - Шарлин Харрис

— Ты единственная женщина, которая в комоде хранит патроны.

— У меня эта комната служит кладовой.

— В другом комоде у тебя тоже есть патроны.

Это было неизбежно. Он мужчина, он буда, и он был в моей квартире. Для него было невозможно не проверить содержимое моего комода. Ну, зато он хотя бы не написал большими красными буквами «ЗДЕСЬ БЫЛ РАФИК».

— Люблю быть готовой. Не хочется мне проснуться, разрядить пистолет в какого-то психа-оборотня, забравшегося ко мне в дом, а потом бегать и искать, где еще патроны, если с первой обоймы его уложить не удалось.

Рафаэль поежился.

Знал бы он, что про вещь я соврала, он бы не ежился, а улыбался от уха до уха. Не знаю, почему я ее сохранила. Разве что потому, что у него на сборку ее ушли часы, и потому что надо было быть почти богом ниндзя, чтобы ускользнуть от жесткой охраны Полуночных игр и ее поставить. Все это он сделал ради меня, и выбросить вещь я после этого не могла.

Наполнив сумку оружием разрушения, я вышла к себе в спальню и захлопнула дверь у него перед носом, когда он хотел войти следом. Нечего ему смотреть, как я сменное белье буду паковать.

Уложив смену одежды, я остановилась. Потому что грязная я была неимоверно. И душ надо принимать либо здесь, где у меня свой шампунь и свое мыло, либо у Рафаэля. Взяв смену одежды и пистолет, я вышла из спальни.

— Я сейчас пойду в душ. Близко к ванной не подходи.

— Окей.

Я вошла в ванную, задвинула задвижку и услышала, как Рафаэль прислонился к стенке.

— А я ведь видел тебя голой, — сказал он. — Дважды.

— При смерти, это не считается, — возразила я, раздеваясь и пытаясь не вспоминать, как Рафаэль меня крепко обнимал и нашептывал что-то ободряющее, пока Дулитл вырезал из меня серебро. Некоторые воспоминания бывают слишком опасны.

Выйдя из ванной чистая, одетая и пахнущая кокосом (с едва заметной примесью дохлой кошки), я увидела, что Рафаэль рассматривает фотографию у меня на полке. Я еще совсем маленькая и низенькая стою рядом с мамой — миниатюрной блондинкой.

— Тебе здесь восемь? — спросил он.

— Одиннадцать. Я всегда была маленькой для своего возраста. И слабее всех. — Я осторожно тронула фотографию. — В природе щенки гиены рождаются зрячие и с зубами, и сразу начинают бой. Самая сильная самка пытается убить своих сестер. Иногда девочки послабее до того запуганы, что боятся сосать и умирают от голода. Взрослые пытаются этому помешать, но щенки выкапывают норы, куда взрослым не пролезть, и там дерутся до смерти.

— Буды нор не роют, — тихо сказал он.

— Ты прав. И прятать свои битвы от взрослых им тоже не нужно.

Они просто бьют тебя смертным боем на глазах у всех. На глазах у твоей матери, которая не может тебя защитить.

Я взяла рамку и вытащила из-под нее сзади маленькую фотографию. Изображенный на ней мужчина странно горбился, голый, все еще покрытый выцветающими очертаниями пятен гиены. Руки слишком мускулистые, челюсти слишком тяжелые, кожа темнеет к носу. Круглые глаза сплошь черные.

«Лик-5» — вирус, создающий оборотней, — поражает в равной степени людей и животных. Бывают редкие случаи, когда он порождает оборотня-зверя: существо, начавшее жизнь как животное, но обретшее способность перекидываться человеком. По большей части такие животные не переживают первого превращения. Из тех немногих, кто остается жить, большинство страдает сильным отставанием. Немые и умственно недоразвитые, они становятся предметом всеобщего поношения. Оборотни-люди убивают таких на месте. Но иногда, в редчайших случаях, оборотень-зверь оказывается разумным, обучается членораздельной речи и умению выражать мысли. А в самых редчайших случаях он может производить потомство.

Я — плод скрещивания самки-буды и гиено-оборотня. Мой отец был животным. Среди оборотней таких, как я, называют «звереныши». И нас убивают. Без суда и следствия — смерть на месте. Вот почему я так глубоко прячу свою тайну и никогда, ни с кем ею не делюсь.

Когтистая и шерстистая лапа Рафаэля нежно легла мне на плечо.

Я хотела, чтобы он меня обнял. Совершенно идиотское, смехотворное желание. Я — взрослая особь, более многих способная себя защитить, но вот он стоит рядом со мной, и я у меня сердце замирает от желания, чтобы меня обняли, как ребенка, поддержали крепкой рукой.

Но я дернула плечом, сбросив эту самую руку, засунула фотографию за рамку и направилась к двери.

— Дом, милый дом, — сказал Рафаэль с порыкивающей интонацией, показывая на красивый двухэтажный кирпичный таунхаус.

— Это твой?

Он кивнул. Ничего себе был домишко, и снаружи выглядел вполне достойно. Учитывая его донжуанские наклонности, я бы не удивилась, если бы внутри оказались вибрирующие кровати в форме сердца и зеркальные шары с дискотек.

— Чем это ты таким занимаешься, Рафаэль?

— Всякой всячиной.

Когда он впервые ко мне пришел, я стала проверять его биографию, но ничего не выяснила, кроме имени и статуса единственного ребенка тети Би, альфы клана гиен. Он входил в высшее руководство Стаи, и материалы по нему были под грифом. Чтобы в них копаться, нужен был ордер.

Но я кое-что выяснила у двух буд женского пола. Полное имя — Рафаэль Медрано. Стая владеет несколькими предприятиями, одним из них он управляет: «Экстракторы Медрано». Когда магия разрушает здание, бетон превращается в бесполезную пыль, но металл каркаса остается. «Экстракторы» его извлекают и продают с аукциона или покупают сами. Работа опасная и весьма, но половина мира лежит в руинах, и безработица Рафаэлю в ближайшее время не грозит.

Он взял у меня сумку, открыл дверь и придержал ее, пропуская меня с Бабахалкой внутрь. Я оказалась в просторной гостиной со сводчатым потолком. Пол был деревянный, покрытый однотонным бежевым ковром, под цвет большого дивана, бдительно охраняемого коренастым кофейным столиком из темного дерева. На стене висел плоский экран, обращенный к сидящему на этом диване. Противоположную стену украшали массивные кубы полок с книгами и дисками.

Светло-коричневая с серым раскраска стен напоминала камень. Вместо картин их украшало оружие: мечи, сабли, шпаги, кинжалы всех возможных размеров и форм. Здесь было чисто, аккуратно и не захламлено, не засыпано безделушками и подушечками. Очень мужское жилище. Будто вошла в берлогу средневекового феодала со склонностью к частой уборке.

Рафаэль запер дверь.

— Будь как дома. Мой холодильник — твой холодильник. А я в душ.

Я поставила Бабахалку под окном — на случай, если вдруг понадобится, — и села на диван. Сверху донесся уютный шум воды в душе, сообщающий, что Рафаэль отмывается. По дороге от Ордена он подремал, так что, быть может, переживет трансформацию без отключения.