Воспоминания о будущем - Кэт Патрик

— Лондон! — кричит Люк у меня за спиной.

Я слышу, что он бежит за мной, и звук его тяжелых шагов немного успокаивает меня. По крайней мере, если я с разбегу врежусь в дерево или столкнусь с призраком, он сможет быстро отыскать мое тело.

Моя путеводная звезда затеряна в море могил, плачущий ангел возвышается над ее безмолвными соседями, неся свою бессонную стражу.

Когда я приближаюсь, бабочки, порхающие в моем желудке, начинают со страшной силой размножаться. Бока болят от быстрого бега, тошнота подкатывает к горлу. Не знаю, отчего меня мутит, от напряжения или от страха, но приходится несколько раз сглотнуть, чтобы сдержаться.

Вскоре я уже стою у подножия ангела. Не тратя времени даром, решительно поворачиваюсь в сторону, знакомую мне по Страшному воспоминанию.

Но вместо пустоты, которую я ожидала увидеть, вместо свободного участка, предназначенного для будущего маленького гроба, я вижу кое-что иное.

Медленно, стараясь справиться с одышкой, я бреду туда, а мой мозг кипит, бурлит и клокочет, работая над загадкой, которую я не в силах решить до того, как дойду

Вот и ответ.

Я стою на том самом месте, которое столько раз являлось мне в Страшном воспоминании, только вместо свежевырытой ямы вижу перед собой изящное отполированное надгробие. Свет фонаря за чугунной оградой кладбища падает совсем близко, так что я могу без труда прочесть красиво выбитую надпись.

Я сглатываю желчь, и тут Люк оказывается рядом со мной. Вернее, я думаю, что это Люк, но не поворачиваюсь, чтобы убедиться.

— Я чуть не потерял тебя тут, — раздается рядом его чуть задыхающийся, знакомый голос.

А я смотрю на камень и уже не понимаю, дышу я или нет.

Я стою в оцепенении, не сводя глаз с букв. Боковым зрением я вижу, что Люк тоже читает надпись, а потом в недоумении переводит взгляд на виднеющуюся вдали будку смотрителя и на зеленого ангела слева.

— Постой, но ведь это… — Он осекается, проглотив вопрос, потому что до него тоже доходит. — Ой, — только и может выдавить мой парень, а потом берет меня за руку и смотрит вместе со мной.

Когда Санта подходит к нам и начинает ворчать, что мы носимся среди могил, тревожа покой усопших, я наконец узнаю его. Это он.

Теперь он старше, толще и оброс бородой, но если он перестанет ругаться и брюзжать, а сочувственно улыбнется нам, то станет похож на себя прежнего. Сейчас я вижу то, чего не видела раньше: это тот же сторож, только постаревший.

Мы с Люком нехотя соглашаемся покинуть кладбище, но перед уходом я бросаю последний, долгий, пристальный взгляд на надпись, навсегда перевернувшую всю мою жизнь.

Дорогой малыш

Джонас Дилаи Лэйн

7 ноября 1995 — 8 мая 1997

Эта надпись снова бьет меня под дых, как и в первый, и во второй, и в третий раз, когда я ее читаю.

Похороны были в прошлом.

В прошлом.

Но я их помню.

Сосредоточившись на вопросе «кто», я совсем упустила из виду загадку «когда».

Я бреду к воротам кладбища, и голова у меня кружится так, что ломит в висках. Когда мы садимся в минивэн, Люк включает печку, и мы потихоньку начинаем согреваться. Люк ведет машину к моему дому, а я сижу, совершенно пришибленная только что пережитым. Когда мы съезжаем с шоссе и сворачиваем налево, в мой район, Люк первым нарушает молчание.

— Ты должна поговорить со своей мамой, — говорит он.

Я смотрю на проплывающие мимо дома, которые помню по завтрашнему дню, и впервые не могу с уверенностью сказать, что не помню их по дню вчерашнему. Сегодняшнее открытие поставило под сомнение все законы моего мира. Привычное знание будущего вдруг оказалось иллюзией.

Когда Люк останавливается перед моим домом, на крыльце тут же вспыхивает свет. Я бросаю взгляд на часы на приборной доске и понимаю, что сейчас уже почти восемь вечера — довольно поздно, если учесть, что я уехала из дома в одиннадцать утра и с тех пор ни разу не позвонила.

— Твоя мама, наверное, беспокоится, — читает мои мысли Люк.

— Так ей и надо, — отвечаю я.

— Не будь такой жестокой.

— Постараюсь, — слабо улыбаюсь я, а потом выхожу из машины и шагаю к дому, чтобы посмотреть в лицо матери и узнать наконец всю правду о своей жизни.

Глава тридцать четвертая

— Кто такой Джонас? — снова спрашиваю я, уже догадываясь об ответе, но желая получить подтверждение.

Я вижу страх, изумление и боль в глазах своей матери. Мне хочется отвести взгляд.

Но я сдерживаюсь.

— Кто он был, мама? — в третий раз спрашиваю я. На этот раз немного мягче.

— Как ты узнала… — хрипло начинает она, а потом опускает взгляд на свои руки. Я не трогаюсь с места, давая ей понять, что вопрос «как» не имеет никакого значения.

Мама снова поднимает глаза, и, хотя она высоко держит голову, я вижу, что она сломлена.

— Джонас был твоим братом, — еле слышным шепотом отвечает она.

Я молчу, не в силах попросить ее продолжать, но она делает это сама.

— Он умер.

— Я знаю. Я была на кладбище. Видела его могилу.

— Но зачем… — начинает она и обрывает себя. — Это неважно.

— Я расскажу тебе, что привело меня туда, но только после того, как ты расскажешь мне все о моем брате. И скажешь, зачем все это время ты мне лгала о нем.

— Нет, Лондон, я тебе не лгала. Я просто скрывала от тебя эту грустную правду. Я думала…

— Что сможешь всю жизнь продержать меня в блаженном неведении?

— Что смогу спасти тебя от боли, — выдыхает мама и подносит ладонь к щеке, готовясь стереть подступающие слезы. Теперь я вижу, что разбередила старую рану. Очень глубокую и очень страшную. — Это случилось очень давно, с ним произошел несчастный случай, — начинает мама, время от времени поднимая глаза на меня, но в основном разглядывая узоры ковра, словно черпая в них силы. Твоего брата похитили. И убили.

— Но кто?

— Мы так этого и не узнали.

Мамины плечи содрогаются, и мы вдруг меняемся ролями, потому что я бросаюсь к дивану и крепко обнимаю ее. Она плачет у меня на плече по брату, которого я не помню.

Я хочу узнать больше, но понимаю, что сейчас это было бы жестоко по отношению к маме.

Немного успокоившись, она слегка отстраняется, положив руки мне на плечи.

— Лондон, ты должна понять, что я не пыталась тебя обмануть, — говорит мама, глядя мне в глаза. — Ты потеряла все воспоминания о прошлом, и для меня это было единственным светлым пятном в кромешной тьме. Я не хотела, чтобы ты пережила боль утраты. Я должна была защитить тебя от этого. И я делала это все эти годы.

Мне трудно с этим согласиться, но я все-таки ее понимаю. Немножко.