Крепостная навсегда - Елена Езерская

— Что с вами? — воскликнула она. — Вы ранены!

— Оставьте меня! Я более не нуждаюсь в вашем сочувствии. Прощайте! — Репнин пришпорил коня, и тот стремительно умчал его.

— Что, проводила суженого? — к безутешной Анне подкралась всегда «доброжелательная» Полина. — Небось, не вернется больше. Не нужна стала! Поделом получила!

Анна окинула ее ненавидящим взглядом и вернулась в дом. Корф по-прежнему сидел в столовой. Он продолжал пить и был уже изрядно нетрезв.

— Что тебе надо? Я тебя не звал.

— Я пришла, чтобы закончить танец, барин.

— Танцев на сегодня достаточно. Эффект превзошел все ожидания. Можешь идти.

— Спасибо, барин, — поклонилась Анна. — Но все-таки танец не закончен. Я — ваша крепостная и не хочу, чтобы вы обвинили меня в непослушании.

— Я уже отпустил музыкантов, — брезгливо сказал Корф.

— Мне не нужны музыканты, я прекрасно обойдусь и без них, — Анна стала кружиться, отбивая такт ногой и хлопая в ладони. — Нравится вам, барин? Да? Вы ведь этого хотели, барин? Теперь я в вашей власти. Нравится? Вам ведь нравится! Вы же так хотели этого. Смотрите — берите, пользуйтесь! Теперь я ваша, барин…

— Уйди! — страшно зарычал Корф, вдруг нависая над Анной.

Она смело заглянула ему в лицо и остановилась. Сколько длилось это противостояние взглядов? Корф не выдержал первым — он сжал, кулаки так, что костяшки пальцев побелели и забугрились, и отступил, потупился, схватился за голову. Анна с презрением посмотрела на него и ушла, все та же — непокоренная и гордая.

Корф рухнул на стул и тупо уставился на дверь, куда ушла Анна. Как долго он так просидел, Владимир не знал, но в чувство его привел ласковый и томный женский голос.

Полина, приблизилась к нему, обняла за плечи, прижалась грудью.

— Что вы сердитесь, барин? Дура она, дура и есть. На меня посмотрите. У меня все не хуже…

Корф медленно поднялся и притянул Полину к себе. Она подалась, задрожала. И тогда он, подняв ее легко, как пушинку, усадил на стол и умелым движением закинул подол юбки…

Когда вошла Варвара, Полина еще сидела на столе, но вид у нее был такой, словно она восседала на троне. Корф стоял у окна и неторопливо, пуговицу за пуговицей, застегивал сюртук.

— Проследи, чтобы здесь все убрали, — глухим голосом сказал Владимир и, не оглядываясь, вышел из столовой.

— Батюшки мои! — всплеснула руками Варвара. — Это что же здесь господа учинили?

— Не господа — это твоя разлюбезная Анна так плохо танцевала, что ее забросали объедками и посуду от злости переколотили! — съязвила Полина.

— А, может, это тебя объедками закидали? В это я легче поверю.

— Да что ты понимаешь! Господин барон в восторге от моего выступления! — Полина улыбнулась самодовольно и масляно. — Теперь я буду примадонной в нашем театре! Кончилось Анькино время!..

А Репнин все гнал и гнал, не разбирая дороги. Наконец, Парис стал сбиваться и заржал, словно испугался кого-то на темной дороге. Репнин осадил его и спустился на землю. Страшно ныла недавняя рана, и лоб покрывала испарина. Репнин отогнул борт сюртука и увидел краешек платка, высовывавшийся из внутреннего кармана. Репнин достал его — это был платок, на прощанье подаренный ему Радой.

— Смотри, не оброни. Обронишь — потеряешь, — услышал он.

— Рада? Откуда ты здесь?

— Ягоды собирала, — лукаво ответила она, появляясь из ивовых зарослей.

— И где же твои ягоды?

— Да съела, пока собирала. А куда ты так торопился, барин?

— Куда глаза глядят.

— Как рана твоя? Болит?

— Ничего, заживет…

— Позволь, я помогу, чтобы быстрее затянулась. Пойдем со мной. Цыгане ночью костры жечь станут и песни петь. Послушаешь, отдохнешь. А я рану твою перевяжу, залечу, заговорю…

Репнин посмотрел в ее глаза и сам не заметил, как утонул в них.

— Поехали! — протянула к нему руки Рада.

— Поехали, — кивнул Репнин.

Он снова вскочил в седло и наклонился, подхватывая Раду. От усилия рана снова дала знать о себе, Репнин слабо застонал, но Рада прижалась к нему, и Михаил почувствовал, как боль потихоньку отступает.

Парис тоже больше не волновался — шел спокойно и медленно. Рада сидела рядом с Михаилом и шептала что-то непонятное, но нежное, как будто обещала ему забвение от печалей и новую любовь. Репнин плавно покачивался в седле, слушал ее уговоры, и они ехали все дальше и дальше в лес, а прошлое оставалось где-то там, далеко, за непроходимой стеной северной осенней ночи…