Сказки для принцев и принцесс. Подарок наследникам престола - Николай Николаевич Каразин

от пожара, и по стенам, и по потолку двигались причудливые черные тени… Как раз против камина висела ужасная картина; она изображала бедного оленя, окруженного собаками. Несчастное животное выбивалось уже из сил, готово было упасть от изнеможения, а кругом, яростно лая, разинув зубастые пасти, стояли собаки, готовые вот-вот растерзать бедное животное. Рядом висела другая картина, еще страшнее – она изображала битву дикого кабана с целой собачьей стаей. Все перепуталось в ужасной схватке; на воздух взлетали собаки с распоротыми животами, с вывороченными внутренностями… Все – и кабан, и псы, и кусты кругом, и земля – все было залито кровью, а на помощь к собакам бежали люди, тоже с такими же страшными, злыми глазами, как у собак, и с острыми ножами в руках.

Кроме того, по стенам, всюду, где только нашлось местечко, чтобы можно было что-нибудь повесить, везде виднелись чучела зайцев, тетеревов с развилистыми хвостами, с красными бровками, диких гусей и уток, а недалеко от люстры, тоже с потолка, на тонкой железной проволоке висел красивый, белый, как снег, лебедь, но висел как-то странно, словно он не летал в воздухе, а стремительно падал вниз, безнадежно растопырив крылья, а в него, в плечо, под левым крылом, вцепился пестрый ястреб и рвал бедную птицу и когтями, и клювом, так что алая кровь текла и пачкала белоснежные перья.

По сторонам камина стояли на дыбах два громадных бурых медведя – и оба с подносами в лапах; на одном подносе графин со стаканом, а другой с кучей визитных карточек. Выражение этих медведей было такое свирепое и, вместе с тем, хитрое, будто они задумали: «А ну-ка, протяни кто свою лапу к графину, так сейчас и хапну!».

Но что было самое интересное – и не только не страшное, а даже приятное на вид – это три больших стеклянных ящика в оконных простенках. В одном помещалась целая семья зайцев, больших, взрослых, и зайчат; милые зверьки, особенно молодежь, весело резвились, то есть, делали только вид, что резвятся, и кушали травку и капустные листики.

В другом ящике, в болотных кочках, приютилась группа долгоносиков, бекасов и куличков – ну, совсем как живые! А в третьем ящике – семьи куропаток и пестреньких перепелок…

Костя обстоятельно рассказывал Нине, что все эти птички и зверьки, даже страшные медведи, не живые, а все-таки настоящие, что когда они были живые, то тогда они и бегали, и летали, и визжали, и пищали, кусалась и брыкались, а теперь они уже ничего этого не могут, потому что стали чучелами, и теперь можно медведю с графином всю руку засунуть в пасть – не тронет, куропаток брать просто руками – не улетят, а в стеклянные глазки хоть пальцем тыкать – не сморгнут и не мигнут даже…

Странная и, вместе с тем, страшная комната!.. Нина ни за что бы на свете, ни даже за целый фунт сливочных тянучек, не осталась бы в ней одна, не только вечером, при свете камина, а даже среди белого дня, когда подняты шторы во всех трех окнах, почему-то защищенных снаружи железными решетками.

Конечно, в такую комнату незачем ходить детям… Костя еще бегал иногда на призыв отца или кого-нибудь из «дядей», а Нину никогда туда не звали.

Там собирались папины приятели охотники, громко смеялись, говорили наперебой, много пили и даже сами жарили какое-то мясо на угольях, в камине – они уверяли, что так гораздо вкуснее, чем то, что подавали на блюдах, в столовой… Не было счастливей минуты для маленького Кости, когда его позовут смотреть трофеи только что поконченной охоты. Нина тоже раз, в окошко из детской, видела крестьянские сани, запряженные бурой лошадкой; эти сани были полны битыми зайчиками, и виднелись даже две лисьи морды…

Хотя все эти «упокойнички», как говорила няня, и были прикрыты рогожами, однако кровь была очень уж заметна и на санных отводах, и даже на полозьях, а дворовые собаки лизали эту кровь, нюхали под рогожи и весело махали своими пушистыми хвостами.

Нина после этого совсем не могла кушать зайчиков, и ей делалось очень грустно, не только когда подавали этого милого зверька целиком, но даже когда его кусочки совсем незаметны были в рагу, где, конечно, всегда трудно разобрать, из чего оно составлено.

А Костя ничего!.. Он от таких пустяков не расстраивался и очень был рад, когда удавалось так притаиться в комнате нижнего этажа, что его не сразу замечали, а потому и не выгоняли… Он тогда жадно вслушивался в охотничьи рассказы, был очень внимателен, все запоминал, и раз, наверху, при гостях и при маме, сказал такое слово, что мама покраснела и укоризненно посмотрела на папу, а тот взял Костю за ухо и вывел вон из гостиной.

Надо, однако, сказать, что, как заметила даже семилетняя, но умненькая Нина, и сама мама этой странной комнаты не любила.

Не знаю уж почему, по каким соображениям, случилось так, что, на этот год, рождественскую, обычную елку предположено было устроить именно в охотничьей комнате нижнего этажа… Прежде елку ставили в белой зале, где помещался рояль. В памяти малютки Нины накопились уже четыре елки, и все в той же белой зале; там было так светло, так весело. Нина была не рада этой перемене, зато Костя был в восторге; он скакал на одной ножке, становился на четвереньки и даже перекувыркнулся раз через голову. Он хвастал, что непременно влезет медведю на шею и сядет верхом, как он часто садился на шею дворецкого Максима, он уверял, что ему, наверное, подарят маленькое ружье, настоящее, которое стреляет огнем и даже дымом, и тогда он прицелится в самый лоб страшному, клыкастому кабану и выпалит громко-громко на всю комнату, а уж этих куропаток и перепелок, что сидят в ящике, он всех перестреляет. При этом обещании он отвел свою сестру в уголок и тихонько показал ей целую горсть оловянной дроби, которую он добыл, подпоров низок у оконной шторы. Коля говорил ей:

– Знаешь, эту мелкую дичь нельзя стрелять пулей, ее надо убивать мелкой дробью. Бац! И разом все посыплются мертвые! Вот ты увидишь!

Нина заплакала.

Маленький охотник посмотрел на сестру с сожалением и даже легким презрением и пожал плечами.

* * *

Гости стали съезжаться к обеду. На этот раз гостей было особенно много, и весь двор был уставлен санями и