Детский сад - Джефф Райман

Милена вышла обратно под своды туннеля, где ее тут же с новой силой окутал звук, словно облако мошкары. Один из мальчуганов, опустившись на колени, припал ухом к канализационной решетке.

— Может, отсюда, — предположил он и кивнул на тянущиеся вдоль улицы решетки водостока, вделанные в брусчатку.

Его товарищ возвратился из бокса с ломиком и, аккуратно поддев, поднял решетку. Внизу открылись стенные скобы, образующие лесенку.

— Ну что, мы спустимся, — предложили мальчики. Милена запротестовала; ей хотелось спуститься самой. Тогда мальчики протянули ей фонарь.

Внизу гулко постукивали срывающиеся сверху капли, неестественно громко слышалось журчание воды. Что это, хлюпающие по лужам шаги Ролфы?

— Ролфа-а! — громко позвала Милена. — Ролфа-а!

В ответ — только звонкое эхо собственного голоса, отскочившее от невысоких стен. Поднятый фонарь высветил лишь кирпичную кладку с соляным налетом. А между тем пение доносилось уже с обеих сторон, спереди и сзади. Впрочем, не пение, а скорее собачий вой: ноты были тоскливо-тягучие, нестройные.

Милена полезла обратно; выбраться помогли ребята, схватив за руки и приняв фонарь.

— Оно отовсюду, — показал один мальчуган, зябко хохотнув.

— Привидение, что ли? — неловко пошутил его товарищ.

— Да ну тебя, Хасан! — ткнул его в бок другой. Но вылетевшее невзначай слово подействовало — все как-то притихли.

— Оно самое, — хмыкнула Милена, — привидение.

Прежняя Ролфа ни за что бы так не пела: для этого она слишком уважала музыку. А этот голосина вон какой: злой, злой на саму музыку.

— Спасибо вам, парни, — поблагодарила она. — Вы давайте работайте дальше. А я еще тут немного постою, подожду.

— В случае чего мы здесь рядом, — сказал тот, которого звали Хасан. Ребята тесной стайкой отправились обратно на работу. Ворота за ними задвинулись, одновременно разом исчез и свет от фонаря.

Пение оборвалось. Вместо него раздался вопль:

— Ууяяуу! Ууэээиииу! — Это было настолько душераздирающе, словно кого-то там рвали на куски. Один такой надсадный вопль, и все: с голосом можно смело распрощаться навсегда.

И Милена наконец услышала: возле уха будто кашлянули.

«Тфрю!»

Впечатление было такое, будто кто-то, отхаркнувшись, сплюнул. Затем все стихло.

Милена стояла во тьме, теперь уже совсем непроглядной.

— Ролфа, Ролфа, ну где ты? Ролфа, это я! Мы все за тебя переживаем, все с ног из-за тебя сбились. Ну откликнись, пожалуйста!

В ответ — тишина. Милена приложилась к бутылке с виски. А потом пошла восвояси. Бутылку аккуратно прислонила к стене улицы Вергилия: вдруг Ролфе понадобится.

И наконец, кое-как добравшись до Раковины, забылась у себя в комнате сном.

Наутро она проснулась поздно, с похмелья. В комнате пахло сладковатым запахом перегара. Первой мыслью было: надо идти искать Ролфу.

Хотя нет, не надо. Она жива, и пора положить всему этому какой-то конец. Нельзя больше вот так из-за нее одной изводиться. Есть же еще и другие люди, которым требуется внимание. Есть новая театральная труппа, которую нужно организовывать.

«Ведь теперь они, а не Ролфа, зависят от тебя».

Вошел Джекоб. Обычно он приходил в другое время.

— Приветствую, Милена, — как всегда, с робкой учтивостью сказал он.

— Приветик, Джек, — отозвалась Милена.

И Джекоб протянул карточку с золотым обрезом. Милена, спрыгнув с кровати, выхватила ее у него из рук.

Письмо начиналось словами:

привет рыбка!

ну вот ролфа опять к нам вернулась — пришла домой прошлой ночью — только ей чегото нехорошо — что вы человеки такое с ней сотворили? зои в порядке — скачет как свихнутая какаянибудь жаба в тоге — я ее убеждаю что ролфа сама над собой опять такое учудила — так что мы сейчас все с ней возимся и я знала что ты тоже хотела обо всем знать вот я и пишу у нас с отцом сейчас наверно опять поднимется по этому поводу буча — я хочу чтоб ролфа вначале чуть оклемалась а потом уже как следует обо всем расспросить что она собирается делать — если скажет что хочет петь чтож пусть поет — а отец все хватается за возможность на нее давить чтоб все вышло по его — наверно все старики в основном так поступают с молодыми — лепить из них что нибудь как из глины, авось что получится — все беды нынче в мире от того что вы люди пытаетесь всех причесать под свою гребенку и вирусы ваши от которых моя дочка раньше такая здоровая теперь буквально слегла — нога моя меня просто сводит с ума — так и подмывает удрать отсюда на Юг выбраться из этого чертова Кенсингтона — здесь народ только и делает что деньги считает — ВЕСЬ ДЕНЬ — на своих этих машинках — думаешь когда же они наконец подсчеты свои закончат пусть хоть пальцы отдохнут — эх как меня туда на южный континент тянет — там хоть лед и моржи все те же не знаю сладко ли тебе сейчас приходится — но послушай — лет через пятнадцать ты все еще будешь рассказывать людям как к вам тогда собаки понаехали — ведь забавнее у вас сроду ничего не приключалось — вот так со всем этим и надо поступать — превращать все это в смех — как нибудь я порассказываю тебе свои истории про ролфиного отца!!!!!!!

ты мне знаешь тоже как нибудь отписывай — у меня никогда не было друга суслика и вообще хотелось бы знать как ты там это все пережила

твоя

гортензия пэтель

эй — я не знаю как тебя звать — я щас просто дам это письмо своей служке за дверью пускай тебе отнесет

«Улыбаться, — подумала Милена. — Благодаря ей я могу улыбаться. Как в свое время благодаря Ролфе».

— Джек, ты не подождешь минуточку? — попросила она. — Я сейчас быстренько напишу ответ.

Тот учтиво поклонился и сел, соблюдая тишину. Во всех этих словесных штампах надобности не было.

И Милена написала на обратной стороне карточки:

Я и сама никак в толк не возьму, как мне до сих пор удается быть Сусликом. Меня зовут Милена, но по какой-то причине друзья начали меня звать Ма. Спасибо за то, что держите меня в курсе. Скажите Зои, что я извиняюсь.

Внизу письма Милена подписала: «С любовью». Это Джекоб, прежде чем уйти, отметил одобрительным кивком.

На подоконнике лежал тот самый большой серый фолиант. Милена потянулась за ним, но он как будто сам упал ей на колени. «ДЛЯ АУДИТОРИИ ВИРУСОВ», — гласила приписка под названием. Ох, Ролфа. Что же это означает? Милена взглянула на бисерную паутинку нот, которые, словно пытаясь спрятаться от нее, ежились между строк. Большинство из них было написано красным, но там, где прямая речь, цвет был черным. Что это означает, Ролфа?