Проклятье на последнем вздохе или Underground - Елена Гладышева

По работе Борис часто бывал на колхозной пойме. Там он заприметил симпатичную бригадиршу овощеводов Аллочку, увядающую красоту которой портил землистый цвет её лица. От вечной сырости на работе у неё начинался туберкулёз.

Все его уговоры председателя перевести Аллочку на какую — либо другую работу потерпели фиаско — свободных вакансий на тёплое рабочее место в колхозе не было и не предвиделось.

Тогда Борис поехал в школу райцентра. Ему удалось собрать у учеников ненужные книги, которые им было не жалко принести из дома.

И он привёз в колхоз почти пятьсот томов. В сельском клубе нашлась большая, подходящая под библиотеку комната, а в колхозной кассе небольшая зарплата для новоиспечённого библиотекаря Аллочки, которая была бесконечно благодарна заботливому парторгу.

Старанья Бориса оценила не только Аллочка, но и медсестра Галина, с которой он сожительствовал вот уже четвёртый год. Она не двусмысленно заявила Борису, что выкинет из своего дома его вместе с чемоданом. Но немного подумав, пошла на хитрость и сменила гнев на милость: теперь в её доме часто пахло пирогами с яблоками, малиной, калиной или с рыбой, принесённой Борисом с рыбалки, на которую он последнее время зачастил.

Женившись во второй раз, он был вынужден проживать под одной крышей не только с молодой женой, но и с мамой её. Тёща невзлюбила Бориса с первого взгляда: она, как и всякая мать, желала своей дочери лучшей доли. А тут этот — алиментщик, жалкий неудачник, да ещё и лодырь — ни украсть, ни покараулить, ни гвоздь забить!

Тогда Борис и полюбил ходить на рыбалку, где он мог скрыться от, безжалостно пилившей его вдоль и поперёк, тёщи. А та, в отместку за мизерную зарплату зятя, начала кормить его в основном, пойманной им же, рыбой.

Теперь, скрываясь от изрядно надоевшей ему Галины, понимая, что размолвка между ними продолжается, хотя и безмолвная, Борис забрасывал удочку и терпеливо ждал поклёвки, вспоминая свою, совсем не радующую его, жизнь и прислушиваясь к шумам на берегу.

Заслышав всплески воды на мостках, на которых деревенские полоскали бельё, он собирал удочки и переходил поближе, вроде бы в поисках нового рыбного места.

Из — за молодых кустов черёмухи, спускавшихся прямо к воде, было хорошо видно, как подоткнувшая подол босоногая Аллочка в условленное время полощет выстиранные простыни, наволочки и полотенца.

Борис смотрел на её белые икры, обнажённые подоткнутым подолом юбки, и у него, как у восемнадцатилетнего юнца, начинала сладостно кружиться голова. Если на мостках больше никого не было, то он покидал своё убежище и уходил с Аллой подальше за густые заросли. Там в уединённой тени её бездонные глаза сверкали необузданной страстью, а тело дрожало от желания.

На одном таком свидании, когда Борис сгрёб Аллочку в охапку и его руки соскользнули на её упругие ягодицы, их и застукал, науськанный вездесущими деревенскими бабками, сильно разозлённый муж Аллочки. Отпихнув, упавшую к нему в ноги, неверную жену, он набросился на Бориса и здорово намял ему бока.

Неизвестно, чем бы закончилась эта драка, если бы ребята, ставившие на реке верши, не позвали Галину. В состоянии сильного чувственного затмения, она выдернула из забора кол и мгновенно оказалась на берегу реки. И огрела колом Аллочкиного мужа, а потом и Бориса, который отлетел в черёмуховый куст и белые пахучие лепестки посыпались на траву не по — весеннему холодными снежинками.

Плюнув в сторону до смерти испуганной Аллы и разрыдавшись в голос, Галина покинула место битвы.

Придя через некоторое время домой, Борис увидел свой чемодан, сиротливо валявшийся на крыльце. Дверь дома была демонстративно закрыта на амбарный замок. Соображая, что ему теперь делать, Борис постоял у закрытой двери, подобрал шмотки и ушёл не оглядываясь.

Сама Галина заплаканными глазами тайно наблюдала за происходящим из — за, чуть приоткрытой, шторки на окне в доме своей ближайшей подруги.

Две ночи Борис ночевал в Сельсовете. Он почти не спал. После мягкой перины, к которой он привык в доме Галины, теперь было очень неудобно лежать на сдвинутых вместе стульях.

— Как же мне плохо! — Борис рывком поднялся, испугавшись собственного крика.

Где — то не вдалеке злобным лаем ему ответила чья — то дворовая собака.

Закрыв лицо руками, Борис просидел почти до самого утра. Ещё никогда он не чувствовал себя таким беззащитным, никогда так не боялся выйти на улицу и увидеть насмешливые глаза знакомых. Из — под стиснутых пальцев по его небритым щекам текли скупые слёзы.

Потом, получив полный расчёт, он попрощался с Андреем Степановичем и уехал из деревни на попутном грузовике.

Галина в окружении сердобольных старух смотрела в след отъезжающей машины.

Борис с шофёром молча доехали до райцентра, думая каждый о своём: шофёр мечтал вытребовать с председателя лишний выходной, потому, что у него намечался очередной сабантуй, а Борис готовил своё оправдание, на случай, если его опять начнут гнобить.

В райкоме партии он объяснил, что их почти развалившийся колхоз всё равно давно пора объединять с соседним богатым хозяйством, где дела шли настолько хорошо, что доить личных, приходивших с пастбища к реке на водопой, коров, молодухи приезжали со своими мужьями на мотоциклах, с бидонами, установленными вместо снятых колясок. А очередь на модные «Москвичи» там растянулась на десятилетие вперёд.

Так, что после желательного объединения, его должность сама автоматически сократится.

В обкоме его доводам вняли, несмотря на проскальзывавшее в его голосе сомнение, и теперь Борис со своим драным чемоданчиком шёл куда глаза глядят. Он имел шестьдесят рублей в кармане и млечный путь над головой.

52

Мария вернулась домой лишь через неделю после похорон мужа. Она ничему не удивилась, словно давно была готова к такому повороту событий. Немного поплакав на его свежей могиле, как и полагалось вдове и в свете вновь открывшихся обстоятельств, она попробовала начать жизнь с чистого листа.

Но, каждый раз, открывая дверь в тёмную террасу, она боялась увидеть там висящего Григория. Мария не видела мужа мёртвым и снова и снова её расшатанные нервы рисовали ей всё более страшные картины. Голова её становилась пустой и горячей и она опять тревожно прислушивалась ко всем шумам в доме, улавливая в них в них что — то неясное, но сильно пугающее. А скрип рассохшихся половиц по ночам, какой иногда беспричинно случается домах, пробивал у неё мурашки по всему телу.

И Надюшка стала часто вскрикивать по ночам, ещё больше пугая мать. Доставали её и пересуды соседей, которые в смерти Григория вдруг начали обвинять Машу.