Мост желания. Утраченное искусство идишского рассказа - Дэвид Г. Роскис
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Это легендарное поле исхожено так хорошо, что хелмский раввин совершенно точно последует примеру Ханины бен Досы (см. вторую главу этой книги). А что это за понюшка табаку, о которой говорится в заглавии? Возможно, мы помним рассказ Йосефа делла Рейны о том, как он заковал черта в цепи, но попался, дав ему понюшку табаку. Возможно, мы также знаем, что неудача делла Рейны повлекла за собой дальнейшую отсрочку прихода Мессии. Может быть, хелмский раввин — избавитель наших дней?
На самом же деле его сила происходит из размеренности его повседневной жизни. Его единственная слабость — добрая понюшка табаку вечером в пятницу — строжайшим образом обусловлена временем, местом, длительностью и галахической дозволенностью. А значит, все что нужно для исполнения задания — это дайчл — «немец в шляпе, в штанах в зеленую полоску... плюгавенький такой немчишко», который лишь слегка изменит обычаи раввина. Последняя гротескная сцена — это праведный раввин, бегущий за катящейся табакеркой, в то время как святая суббота уже давно наступила.
В ловушке литературного мира, где все эпические битвы уже выиграны (Иовом) или проиграны (Йосефом делла Рейной), проблема раввина — это не проблема зла. Для такого несгибаемого и морально незапятнанного человека арена истинной борьбы лежит в неизведанной реальности воображения. Здесь, в обширной галерее человеческих желаний, именно его страсть к простой понюшке табаку (как мечта Бонци о свежей булке с маслом каждое утро) ставит ему подножку. Хелмский раввин заслуживает осмеяния не потому, что он не смог сделать выбор между правильным и неправильным, а потому, что он не в состоянии возмечтать о чем-то невероятном.
В преддверии праздников и герои, и читатели больше склонны к полету фантазии. Лесах, праздник свободы, мог бы стать очевидным выбором (хотя для радикального. Переца, как мы видели, совсем не очевидным) для «Праздничных листков». Пасхальные истории, однако, совершенно обязательны для писателя-журналиста, особенно рассказы об Илии-пророке, абсолютном фаворите идишских народных сказок, который появляется на каждом седере, чтобы отпить из особого бокала. Обычно он странствует переодетым и приходит на помощь простым безымянным евреям. Используя все элементы этой формулы, Перец пишет «Фокусника» для пасхального приложения к газете Дер фрайнд (1904)80.
В Волынский городок однажды прибыл фокусник.
И хотя дело было в полное треволнений предпасхаль- ное время, когда у всякого еврея больше забот, нежели волос на голове, все же прибытие фокусника произвело сильное впечатление. Загадочный человек! Оборванный, обтрепанный, но с цилиндром, правда измятым, на голове; еврейское лицо — о его происхождении достаточно говорит один нос, — но с бритой бородой! И паспорта нет при нем, и никто не видал, ест ли он, и что он ест, разрешенную ли евреям пищу или всякую. Знай, кто он такой!
Спросят его: «Откуда?» Говорит: «Из Парижа». Спросят: «Куда?» — «В Лондон!» — «Как вы сюда попали?» — «Забрел!» Как видно, пешком ходил! И не показывается в молельне, даже в Великую Субботу не пришел! А пристанут к нему, соберутся толпой вокруг него, он вдруг исчезает, точно земля его проглотила, и появляется на другом конце базара. (Y147, Е 218, R 237)
Еврей или иноверец? Местный шарлатан или артист без роду-племени? Энергичными неполными предложениями рассказчик вводит главный элемент интриги. Проблема идентичности фокусника — это проблема еврейской идентичности вообще, потому что если он настоящий, то и его чудеса тоже, а у евреев на сей счет есть скептическая традиция. «Египетские чародеи, вероятно, обнаруживали еще большее искусство!» Тогда «почему фокусник сам так беден? Человек скребет червонцы с подошвы, а не может уплатить за постой хозяину. Свистом печет калачи да булки, точно настоящий пекарь, индюков из голенища тянет, а лицо у него изможденное, краше в гроб кладут, и голод горит пламенем в его глазах! Народ шутит: пятый вопрос явился к четырем пасхальным!». Часть людей склоняются к тому, что чудеса, которые он творит, настоящие. Их можно съесть и можно потрогать. Другая часть подозревает, что если это не так, то все что он может предложить, это дешевое развлечение, причем в самый неподходящий период года. А если вдруг он Илия, то почему он открылся так рано?81
Фокусник — это переходная фигура, действующая в переходное время. Появление в этих сложных условиях Хаима-Йоны, человека весьма богобоязненного, тоже должно возбудить подозрение. Он не ламедвовник и не скрытый праведник. Хаим-Йона — разорившийся лесоторговец, который теперь живет только своей верой в то, что Бог не оставит его. Похоже, что этому больше никто не верит: ни его жена Ривка-Бейля, ни соседи, ни даже раввин. «Если у него есть надежда, так есть!..» — запинаясь, восклицает раввин, когда соседи приходят пожаловаться, что Хаим-Йона отказывается от еды в самый канун праздника. Этот упрямый человек точно не к месту в век практицизма.
Но он все же вознагражден, причем драматизм момента чувствуется меньше, чем в обычной сказке. «Хаим-Йона возвращается из синагоги домой; видит, все окна на площади сияют праздничной радостью; лишь его дом стоит, точно юная вдовица среди веселых гостей, точно слепой меж зрячими» (Y149, Е 220, R 239). Он пытается поддержать праздничное настроение и соглашается пойти с женой и присоединиться к чужому седеру. В это время появляется фокусник и превращает тьму в свет. «Абракадабра»—два серебряных подсвечника возникают в воздухе. Незамедлительно появляются все остальные элементы седера: скатерть, кресла, белые подушки, блюдо с мацой, бутылка вина, праздничная трапеза. Даже Пасхальная ага- да в золотом переплете.
Остолбеневшие муж и жена внезапно в один голос выражают восторг и сомнение. (Это известное сказочное правило: в сцене, где действуют три человека, двое из них должны выступать дуэтом.) В конце концов, фокусник не призывал Имя Божье. Он просто продолжил представление. Сомнение подчеркивается их нерешительностью, что же делать дальше: Хаим-Йона опасается оставлять жену наедине с фокусником, а Ривка- Бейля настаивает, что раввин никогда не поверит «глупой еврейке», если она пойдет одна. Поэтому они идут вместе, и раввин говорит им, как проверить, действительно ли все это всего лишь иллюзия. «Если маца даст крошиться, — наставляет он их, — вино — литься в чаши, подушки на ложах — ощупать себя, тогда хорошо... Тогда это дар неба, и они могут этим пользоваться». Только
